Виктор Гюго - Человек, который смеется
Так, однажды в Гемптон-Корте, в саду, находясь позади герцогини, стоявшей за спиной у королевы, он услыхал, как Анна, с натугой следовавшая тогдашней моде изрекать сентенции, произнесла:
– Счастливы животные – они не рискуют попасть в ад.
– Они и без того в аду, – возразила Джозиана.
Ответ этот, внезапно подменивший религию философией, пришелся королеве не по вкусу. Пусть ответ даже был глубокомыслен, Анну он все же покоробил.
– Милая моя, – заметила она Джозиане, – мы говорим об аде как две дурочки. Спросим у Баркильфедро, что представляет собою ад. Он должен хорошо разбираться в этом.
– В качестве дьявола? – спросила Джозиана.
– В качестве животного, – ответил Баркильфедро.
И поклонился.
– Он, сударыня, – обратилась королева к Джозиане, – умнее нас с вами.
Для такого человека, как Баркильфедро, быть приближенным к королеве значило держать ее в руках. Он мог сказать: «Она в моей власти». Теперь ему надо было только найти способ заставить ее служить своим целям.
Он занял определенное место при дворе. Укрепиться при дворе – чего лучше! Только бы подвернулся благоприятный случай: уж он не упустит его. Не раз он вызывал злобную улыбку на устах королевы. Это значило, что ему дозволено охотиться.
Но не было ли при дворе какой-либо запретной дичи? Давало ли ему это разрешение право подбить крылышко или лапку, скажем, родной сестре ее величества?
Это следовало узнать в первую очередь. Любит ли королева свою сестру?
Неверный шаг мог погубить все дело. Баркильфедро стал приглядываться.
Прежде чем сделать ход, игрок смотрит в свои карты. Какие у него козыри? Баркильфедро первым делом сопоставил возраст обеих женщин: Джозиане двадцать три года, Анне – сорок один. Отлично. Карты недурные.
Момент, с которого женщина перестает вести счет годам по веснам и начинает вести его по зимам, действует на нее раздражающим образом. В ней пробуждается глухая злоба против безжалостного времени, которое она начинает чувствовать. Молодые, только что расцветшие красавицы, источающие для других благоухание, обращены к ней одними шипами, и каждая из этих роз причиняет ей укол. Ей кажется, что это они отняли у нее свежесть, что ее собственная красота вянет лишь потому, что она расцветает в других.
Воспользоваться этой тайной досадой, углубить морщины на лице сорокалетней женщины, королевы, – вот что предстояло Баркильфедро.
Зависть – отличное средство для возбуждения ревности: она выводит ее наружу, подобно тому как крыса выгоняет крокодила из его логова.
Баркильфедро сосредоточил все внимание на королеве. Он вглядывался в королеву, как вглядываются в стоячую воду. Болото иной раз бывает довольно прозрачно. В грязной воде видны пороки, в мутной – нелепости. Анна была водою мутной.
В ее тупом мозгу шевелились зародыши чувств и личинки мыслей.
Все там было неясно. Все было едва намечено. Это было тем не менее нечто реальное, хотя и бесформенное. Королева думала то-то. Королева желала того-то. Точно установить, что она думала, чего желала, – было трудно. Еле заметные превращения, происходящие в стоячей воде, не так-то легко поддаются исследованию.
Обычно вялая, королева иногда позволяла себе глупые и грубые выходки. Этими вспышками и следовало воспользоваться. Надо было поймать ее на этом.
Чего в глубине души желала Анна герцогине Джозиане? Добра или зла?
Загадка. Баркильфедро задался целью разгадать ее.
Найдя ответ, он мог бы пойти дальше.
На помощь ему пришел ряд случайностей, но главное – помогла его постоянная настороженность.
Анна приходилась по мужу дальней родственницей новой прусской королеве, супруг которой имел сто камергеров; у Анны был его портрет, писанный на эмали по способу Тюрке де Майерна. У прусской королевы тоже была незаконнорожденная младшая сестра, баронесса Дрика.
Однажды в присутствии Баркильфедро Анна стала расспрашивать прусского посланника об этой Дрике.
– Говорят, она богата?
– Очень богата, – ответил посланник.
– У нее есть дворцы?
– И даже более великолепные, чем у ее сестры – королевы.
– За кого она выходит замуж?
– За знатного вельможу, за графа Гормо.
– Он красив?
– Очарователен.
– Она молода?
– Совсем молода.
– Так же хороша, как королева?
Посланник, понизив голос, ответил:
– Еще лучше.
– Какая дерзость! – прошептал Баркильфедро.
Королева помолчала, потом воскликнула:
– Ох, уж эти незаконнорожденные!
Это множественное число не ускользнуло от Баркильфедро.
В другой раз, при выходе из часовни, где Баркильфедро стоял довольно близко от королевы, позади двух раздатчиков милостыни, лорд Дэвид Дерри-Мойр, продвигавшийся сквозь ряды королевской свиты, произвел на придворных дам сильное впечатление своей наружностью. Вслед ему раздавался хор женских восклицаний: «Как он изящен! – Как он любезен! – Какой у него величественный вид! – Какой красавец!»
– Как это неприятно! – пробормотала королева.
Баркильфедро услышал это.
Теперь он знал, что ему делать.
Можно было вредить герцогине, не опасаясь возбудить недовольство королевы.
Первая задача была решена.
Перед ним возникла вторая.
Как же повредить герцогине?
Какие средства для достижения столь трудной цели могла доставить ему его жалкая должность?
Никаких, очевидно.
12. ШОТЛАНДИЯ, ИРЛАНДИЯ И АНГЛИЯ
Отметим одну подробность: у Джозианы «был диск».
Это станет понятным, если вспомнить, что она была сестрой королевы – правда, сестрой побочной, но все же особой королевской крови.
«Иметь диск» – что это значит?
Виконт Сент-Джон (иными словами – Болингброк) писал Томасу Леннарду, графу Сессексу: «Две вещи сообщают людям высокое положение. В Англии – tour, во Франции – pour». «Pour» означало во Франции следующее: когда король путешествовал, гоф-фурьер вечером, во время остановок, отводил помещение лицам, сопровождавшим его величество. Некоторые из этих вельмож пользовались огромным преимуществом перед остальными. "У них есть «pour», – читаем мы в «Историческом журнале» за 1694 год на странице 6-й, – то есть распределитель помещения пишет перед именами этих особ слово «pour» (для), например: «для принца Субиз», между тем как, отмечая помещение лица не королевской крови, он опускает предлог «для» и пишет просто: «Герцог де Жевр, герцог Мазарини» и т.д. Предлог pour, красовавшийся на дверях, указывал на то, что здесь помещается принц крови или фаворит. Фаворит – это еще хуже, чем принц. Король жаловал право на pour, как орденскую ленту или как пэрство.
«Право на диск» (tour) в Англии было менее почетно, но представляло большие выгоды. Это было знаком подлинной близости к царствующей особе. Тот, кто по праву рождения или вследствие расположения монарха мог получать от него непосредственные сообщения, имел в стене своей спальни диск с приделанным к нему звонком. Звонок звонил, диск открывался в виде дверцы, и на золотой тарелке или на бархатной подушке появлялось королевское послание, после чего диск возвращался на прежнее место; это было интимно и торжественно. Таинственное входило в повседневный обиход. Диск не имел никакого другого назначения. Звонок возвещал только о королевском послании. Тот, кто приносил послание, оставался невидимым. Впрочем, обычно это был паж короля или королевы. В царствование Елизаветы «диск» был у Лестера, в царствование Иакова I – у Бекингема. Джозиана получила «право на диск» при Анне, хотя королева и не питала к ней особой благосклонности. Получавший эту привилегию как бы входил в непосредственное сношение с небом и время от времени получал письма от бога через его почтальона. Ничему так не завидовали, как этому знаку отличия. Однако эта привилегия усиливала раболепство. Ее обладатель становился еще раболепнее других. При дворе всякое возвышение унижает. «Право на диск» обозначалось французским термином avoir le tour; эта особенность английского этикета исходила, по всей вероятности, из какого-нибудь старинного французского обычая.
Леди Джозиана, пэресса-девственница, подобно тому как Елизавета была девственницей-королевой, жила, смотря по времени года, то в городе, то в деревне и вела почти королевский образ жизни; у нее был свой собственный двор, при котором лорд Дэвид, вместе с другими лицами, играл роль придворного. Не будучи еще супругами, лорд Дэвид и леди Джозиана все же могли, не вызывая пересудов, показываться вместе на людях и охотно пользовались этим. Нередко они ездили в театр или на бега в одной карете и сидели в одной ложе. Хотя мысль о браке, в который им было разрешено и даже предписано вступить, расхолаживала их, тем не менее им было приятно встречаться друг с другом. Свободное обхождение, дозволенное помолвленным, имеет границы, которые легко переступить. Однако они воздерживались от этого, ибо чрезмерная непринужденность – признак дурного вкуса.
