Владимир Солоухин - Время собирать камни. Очерки
Шамординский монастырь был, наверное, самым молодым из всех монастырей Российской империи. Коль скоро его основал старец Амвросий, умерший в 1891 году, то ясно, что он мог быть основан только во второй половине девятнадцатого века. Назывался он – Казанская Шамординская женская пу стынь.
Землю под монастырь, около трехсот десятин, дала какая-то помещица, а деньги на строительство жертвовал в основном богатейший человек, чаеторговец Сергей Васильевич Перлов. Это в его доме теперь на улице Кирова в Москве помещается известный чайный магазин. Дом этот, построенный в причудливом китайском стиле, знаком, конечно, каждому москвичу. Так вот, Шамординский женский монастырь был отстроен так быстро и так пышно на деньги чаеторговца Перлова.
Но руководил всем старец Амвросий. Без его ведома и одобрения не клался в Шамордине ни один кирпич. Шамординскую обитель старец создавал (мы теперь сказали бы) как женский филиал Оптинского мужского монастыря. Сам старец любил здесь жить, хотя бы потому, что здесь меньше докучали бесчисленные – со всей России – богомольцы и богомолки. Кроме того (не знаю, имело ли это значение), месторасположение двух монастырей нельзя и сравнить. Я вообще не видел больше нигде такого места, как в Шамордине. Ну, бывают пригорки, холмы, увалы и дали, бывают луга с извилистой через них рекой, но чтобы все это было представлено в таком исполнении – редко, исключительно. Я не видел.
Высокий крутой холм, на котором дубовая роща и монастырь, глубоко вогнут, образует подкову и своими краями обнимает далеко внизу ровную зелень лугов. В отдалении, за лугами, за рекой, отвечает нашему другой, тоже подковообразный, краями к нам, а глубиной от нас, тоже ярко-зеленый холм. Но зелень его уже притушевана голубой дымкой, смягчена и размыта. Такую модель местности как модель представить себе, конечно, можно, но во всей ее красоте, во всем размахе, во всем очаровании – это надо увидеть.
Старец Амвросий живал в Шамордине часто, и подолгу. Для него была построена специальная хибарка, если можно назвать хибаркой прекрасный бревенчатый дом из выдержанных звонких сосен. Он и умер в этом дому, и монашки настаивали, чтобы похоронить его в Шамордине, но церковные власти все же распорядились перенести его в Оптину.
Уже говорилось, что без указания старца не клался в Шамордине ни один крипич. Ведь даже и Марии Николаевне Толстой он сам выбрал место для кельи (опять же, если можно назвать кельей хороший дом) и сам сделал чертеж. Однако не думаю, что Шамординский монастырь в целом, как архитектурный ансамбль, построен по вкусу Сергея Васильевича Перлова. Соборный храм, усыпальница, трапезная, больница, корпус для сестер, дом Перловых, футляр для кельи Амвросия – все выдержано в одном немного витиеватом и вычурном, краснокирпичном, кирпично-орнаментальном стиле. Его нетрудно вообразить, потому что в каждом городе, наверное (да иногда и по деревням – церковь или часовня), можно увидеть подобные памятники эпохи Александра III, когда красный кирпич без штукатурки и побелки брался архитекторами как активный материал и сочетался обычно с белыми, широкими и высокими, закругленными вверху решетчатыми окнами. Ну, а побольше островерхих башенок или поменьше, повитиеватее или построже – зависело, может быть, действительно от вкуса чаеторговца Перлова.
И все же основную популярность, особенно у нас в наши дни, Шамордину принесли не восхитительное месторасположение, не купец Перлов, не старец Амвросий, а то, что в нем двадцать один год прожила сестра Льва Толстого Мария Николаевна, что Толстой часто бывал у нее, а уйдя из Ясной Поляны и переночевав в Оптиной, скорее уехал в Шамордино, где мечтал остаться, и даже пытался снять угол в деревне, и даже дал задаток за этот угол – три рубля.
О Марии Николаевне, о ее жизни, неудачном замужестве, детях, об отношениях ее с великим братом, о их переписке и разговорах, о их нежной дружбе, все укреплявшейся с годами, со старостью обоих, можно подробно прочитать во многих воспоминаниях, записках, дневниках; письмах, в том числе (рекомендую) в воспоминаниях дочери Марии Николаевны – Елизаветы Валерьяновны Оболенской. Кстати сказать, она как раз была в Шамордине у матери, когда как снег на голову на них свалилась весть об уходе Толстого из Ясной Поляны. Елизавета Валерьяновна расеказывает:
«29 октября днем мы пошли с матерью походить. Погода была холодная и было очень грязно, так что мы не выходили за ограду. Навстречу нам попалась монахиня, только что вернувшаяся из Оптиной пустыни. Она рассказала нам, что видела там Льва Николаевича, который, узнав, что она из Шамордина и туда возвращается, сказал:
– Скажите моей сестре, что я нынче у нее буду.
Нас очень взволновало это известие. То, что он решился поехать в такую погоду, не предвещало ничего хорошего. Мы поспешили вернуться и стали ждать его и гадать, что мог означать его приезд. Ждали мы долго; наконец он пришел к нам в шесть часов, когда было уже совсем темно, и показался мне таким жалким и стареньким. Был повязан коричневым башлыком, из-под которого как-то жалко торчала седенькая борода. Монахиня, проводившая его от гостиницы, говорила нам потом, что он покачивался, когда шел к нам. Мать встретила его словами:
– Я рада тебя видеть, Левочка, но в такую погоду!.. Боюсь, что у вас дома нехорошо.
– Дома ужасно, – сказал он и заплакал… Сказал, что думает пожить в Шамордине»23.
Тот же вечер глазами Маковецкого увиден так:
«…Застал их в радушном, спокойном, веселом разговоре… Беседа была самая милая, обаятельная, из лучших, при каких я в продолжение пяти лет присутствовал. Л. Н. и Мария Николаевна было счастливы свиданием, радовались, уже успокоились. Оживленность прошла, шел тихий задушевный разговор, переплетенный воспоминаниями, с юмором, которого у Марии Николаевны не меньше, чем у Л. Н-ча, и рассказчица она была удивительная. Не виделись брат с сестрой с лета 1909 года…24»
И на другой день вечером они опять мирно разговаривалии.
Уходя, он сказал сестре, что утром они опять увидятся.
Однако вечером приехала Александра Львовна. О чем они говорили, неизвестно, только рано утром, около пяти утра, Толстой, не простившись даже с Марией Николаевной, побежал дальше. Остальное известно: болезнь, Астапово, смерть…
И вот мы стоим на месте, где был некогда домик Марии Николаевны, где брат и сестра увиделись последний раз, где Толстой провел два последних мирных и теплых, радушных, обогретых, душевных вечера.
Домик стоял на самом краю холма. Прямо от него местность резко опускается вниз, но не пропастью какой-нибудь, не срезом земли, не глинистым обнажением или каменистым обрывом, но зеленой (а летом еще и в цветах) горой. Много вдаль и вширь и земли и неба. Неплохое место выбрал отец Амвросий для монахини. Да и то сказать, монахиня-то монахиня, но – графиня. И непросто графиня – Толстая. Угодил.
Дом разобрали и перевезли в Козельск. Говорят, он и сейчас цел. Известен и адрес. Кроме того, точно такой же дом, копия, есть тут же в Шамордине вблизи бывшей гостиницы. Так что на худой конец можно было бы и его перенести, чтобы восстановить это замечательное, памятное место в прежнем виде. Да и Козельск не за горами: каких-нибудь четырнадцать километров.
От места, где жила Мария Николаевна, мы вполне логично перешли к месту, где она упокоилась после смерти. Тут сложнее…
Доподлинно известно, что ее могила была около липы, известна и эта липа. Но участок земли вместе с липой отдали одной семье для постройки дома, и дом построили. Дом – обыкновенная деревенская изба, двор, садишко, огородишко и еще наружный дворик для хозяйственных нужд. На нем размещены (свидетельствую под любой присягой) собачья конура, поленница дров и куча навоза. Как раз посреди всего этого и оказалась старая липа. Она цела, чего не скажешь про холмик – постепенно сровнялся. Только считанные люди, вроде Василия Николаевича (да теперь вот еще нас с Десятниковым), знают, что под хозяйским двориком, на глубине трех аршин лежит любимая сестра Льва Толстого.
Памятник с могилы увез один смекалистый человек. Он забил надпись на камне и поставил его на могилу своей бабки на сельском кладбище, село известно. Найти не составило бы труда.
Василий Николаевич Сорокин сказал:
– Все думаю – не раскопать ли могилу и не перенести ли прах Марии Николаевны в другое место.
Правильно ли, нет ли, но мы стали горячо отговаривать от этого шага. Не прах надо переносить, а вернуть этому месту достойный или хотя бы пристойный вид. Неужели легче перенести прах человека, разворошить его кости, чем с места на место перенести избу? Земли, что ли, мало у нас в государстве? И без того – Гоголя перенесли, Аксакова перенесли, Державина перенесли… Не довольно ли?
Что касается многих, больших и крепких, монастырских строений, то они приспособлены кое-как под кое-какие нужды. В главном соборе расположено (по знакомой нам схеме) сельскохозяйственное училище. Из храма, перегородив потолком, сделали два этажа, но все же надо сказать, что, хоть и много разных учреждений ютится в подобных зданиях, все-таки они, кроме всего прочего, очень неудобны для посторонних целей. И под мастерские неудобны, и под разные канцелярии. Даже и под склады25. Ребятам надо учиться в современном, светлом здании с просторными классными комнатами, сухими и теплыми, а не в огромном соборе, обширнейшая крыша которого, конечно же, протекает во многих местах, постепенно размягчая и размывая кирпич.
