Джон Голсуорси - Цветок в пустыне
Её мать сидела с таким лицом, которое бывало у неё, по выражению Динни, «в ожидании отца». Отец её стоял с таким лицом, которое бывало у него «в ожидании мамы». Джин выглядела так, словно из-за угла вот-вот появится её детёныш.
«И этот детёныш — я», — подумала Динни, перешагнула через порог и попросила:
— Мамочка, можно мне чаю?
Вечером, когда все уже пожелали друг другу спокойной ночи, она снова спустилась вниз и вошла в кабинет генерала. Он сидел за письменным столом, держа карандаш и, видимо, обдумывая то, что написал. Девушка подкралась к отцу и прочла через его плечо:
«Продаются лошади:
1) Жеребец — гнедой, рост пятнадцать три четверти, десять лет, здоровый, красивый, выносливый, хорошо берёт препятствия.
2) Кобыла — чалая, рост пятнадцать с четвертью, девять лет, послушная, годится под дамское седло, хорошо берёт препятствия, отличная резвость.
Обращаться к владельцу, Кондафорд, Оскфордшир».
— М-м! — промычал сэр Конуэй и вычеркнул слова «отличная резвость».
Динни нагнулась и выхватила листок.
Генерал вздрогнул и повернул голову.
— Нет! — отчеканила Динни и разорвала объявление.
— Что ты! Нельзя же так! Я столько над ним просидел.
— Нет, папа, лошадей продать невозможно. Ты же без них пропадёшь!
— Я должен их продать, Динни.
— Слышала. Мама мне сказала. Но в этом нет необходимости. Случайно мне досталась куча денег.
И девушка выложила на письменный стол отца так долго хранимые ею кредитки.
Генерал поднялся.
— Ни в коем случае! — запротестовал он. — Это очень благородно с твоей стороны, Динни, но ни в коем случае!
— Ты не имеешь права отказываться, папа. Позволь и мне сделать что-нибудь для Кондафорда. Мне их девать некуда, а тут как раз три сотни, которые, по словам мамы, тебе и нужны.
— Как некуда девать? Вздор, дорогая! Их тебе хватит на хорошее длительное путешествие.
— Не надо мне хорошего длительного путешествия! Я хочу остаться дома и помочь вам обоим.
Генерал пристально посмотрел ей в лицо.
— Мне стыдно их брать, — сознался он. — Я сам виноват, что не справился.
— Папа! Ты же никогда ничего на себя не тратишь!
— Просто не знаю, как это получается, — там мелочь, здесь мелочь, а глядишь, деньги и разошлись.
— Мы с тобой во всём разберёмся и посмотрим, без чего можно обойтись.
— Самое ужасное, что в запасе ничего нет и все расходы приходится покрывать только за счёт поступлений. Страховка стоит дорого, государственные и местные налоги растут, а доходы падают.
— Я понимаю, это ужасно. Может быть, нам стоит разводить что-нибудь на продажу?
— Чтобы начать дело, нужны деньги. Конечно, в Лондоне, Челтенхеме или за границей мы прожили бы безбедно. Вся беда — поместье и прислуга.
— Бросить Кондафорд? О нет! Кроме того, кому он нужен? Несмотря на твои усилия, мы здесь все равно отстали от века.
— Конечно, отстали.
— Мы никому не можем предложить, не краснея, это «уютное гнёздышко». Люди не обязаны платить за чужих предков.
Генерал отвёл глаза:
— Честно скажу, Динни, я устал от бесконечной ответственности. Я терпеть не могу думать о деньгах, подкручивать гайку то здесь, то там и ломать себе голову, удастся ли свести концы с концами. Но ты же сама сказала — продажа исключается. Сдать? А кто снимет? Кондафорд не превратишь в школу для мальчиков, сельский клуб или психиатрическую лечебницу. А на что ещё в наше время годится загородный дом? Твой дядя Лайонел единственный из нас, у кого есть деньги. Может быть, он купит его, чтобы проводить здесь конец недели?
— Нет, папа, нет! Будем держаться за Кондафорд. Я уверена, как-нибудь извернёмся. Давай я займусь подкручиванием гаек. А пока что ты должен взять вот это. Начало будет хорошее.
— Динни, я…
— Сделай мне удовольствие, дорогой!
Генерал притянул дочь к себе.
— А тут ещё эта история с тобой! — шепнул он, целуя её волосы. — Видит бог, я…
Девушка замотала головой:
— Я выйду на минутку. Просто поброжу. На улице так хорошо, тепло…
Динни накинула на шею шарф и вышла в сад.
Последние лучи долгого дня уже погасли на горизонте, но было ещё тепло, потому что роса не выпала и в воздухе не тянуло ветерком. Ночь стояла тихая, сухая, звёздная. Динни сразу же затерялась в ней, хотя все ещё различала смутные очертания обвитого ползучими растениями старого дома, где до сих пор светились четыре окна. Девушка встала под вязом, прижалась к нему спиной, отвела руки назад и обхватила ствол. Ночь — её друг: ночью нет ни глаз, которые видят, ни ушей, которые слышат. Динни, не шевелясь, смотрела во мрак, черпая утешение в несокрушимой крепости того, что возвышалось позади неё. Мимо, касаясь её лица, пролетали мотыльки. Равнодушная, пышущая жаром, не знающая тревог, деятельная даже во сне природа! Миллионы крохотных созданий забились в норки и уснули, тысячи существ летают и ползают вокруг, мириады травинок и цветов медленно оправляются после знойного дня. Природа! Безжалостная и безразличная даже к тем единственным из её детей, кем она увенчана и воспета в прекрасных словах! Нити рвутся, сердца разбиваются, горести обрушиваются на её глупых сынов и дочерей, а Природа не отвечает им не звуком, ни вздохом! Один звук из уст Природы облегчил бы Динни больше, чем сочувствие всех людей, вместе взятых. Ах, если бы как в «Рождении Венеры»[37] ветерок обдувал её, волны, словно голубки, ластились к её ногам, а пчелы летали вокруг неё в поисках мёда! Если бы хоть на мгновение она могла слиться во тьме с сиянием звёзд, запахом земли, верещанием летучей мыши, полётом мотылька, чьё крыло задело её нос!
Девушка стояла, подняв голову, прильнув всем телом к стволу вяза, пьянея от мглы, тишины и звёзд. Почему у неё нет ушей ласки и нюха лисы, чтобы слышать и обонять все, волнующее душу! В ветвях над головой чирикнула птица. Издалека, нарастая, донёсся грохот последнего поезда, сменился отчётливым стуком колёс и свистом пара, замер, потом возобновился и растаял вдали. Все опять стихло. На том месте, где она стоит, был когда-то ров, засыпанный так давно, что с тех пор здесь успел вырасти огромный вяз. Жизнь деревьев, их долгая борьба с ветром так же медлительна и упорна, как жизнь её семьи, цепляющейся за этот клочок земли.
«Не буду думать о нём, не буду думать о нём!» — повторила Динни, как ребёнок, который не хочет вспоминать о том, что причинило ему боль. И сразу же в темноте перед нею возникло его лицо — его глаза, его губы. Она повернулась и прижалась лбом к шершавой коре ствола. Но его лицо снова встало между деревом и ею. Она отшатнулась и быстро пошла прочь, бесшумно ступая по траве, невидимая, как призрак. Потом долго-долго ходила по саду, и движение успокоило её.
«Что ж, — решила девушка. — Мой час минул. Ничего не поделаешь. Пора домой».
Она остановилась ещё на мгновение, взглянула на звёзды — далёкие, неисчислимые, яркие и холодные, слабо улыбнулась и подумала. «Какая же из них моя счастливая звезда?»
1932
Примечания
1
Уайт-Мелвиль Джордж (1821–1878) — английский писатель и спортсмен.
2
Лайелл Альфред (1835–1911) — государственный деятель, поэт и автор ряда книг об Индии. Имеется в виду поэма «Богословие под страхом смерти», в которой герою под страхом смерти предлагают перейти в мусульманскую веру.
3
Стенхоп Эстер (1776–1839) — английская путешественница.
4
«Мост короля Людовика Святого» — роман американского писателя Торнтона Уайлдера.
5
Да будет (Да будет воля аллаха!) (араб.).
6
Махди Мухаммед-Ахмед (1848–1885) — вождь народного восстания суданцев против английских колонизаторов.
7
Английский король Эдуард VII (1841–1910).
8
Кейзмент Роджер Дэвид (1864–1916) — ирландский революционер, казненный англичанами.
9
Цвета нильской воды (франц.).
10
Бёртон Ричард-Фрэнсис (1821–1890) — английский путешественник, писатель и лингвист.
11
Палгрейв Уильям Гиффорд (1826–1888) — миссионер, дипломат; путешествовал по странам Ближнего и Среднего Востока, написал об этом ряд книг.
12
Дойл Фрэнсис Гастингс (1810–1888) — английский поэт и литературовед.
13
Ахат — друг Энея из поэмы Вергилия «Энеида».
14
Давид и Ионафан — библейские герои, связанные узами дружбы.
15
