Уильям Голдинг - Зримая тьма
Через какое-то время — через минуту, десять минут, полчаса — Сим обнаружил, что у него зачесался нос. Он размышлял, не будет ли катастрофой, если он отведет руки, разорвав тем самым их маленький круг, и в конце концов решил не делать этого. Все-таки жертва небольшая; к тому же, если забыть о назойливом зуде, немедленно замечаешь, как отдалились остальные, оказавшись словно за многие мили, и круг, прежде такой маленький, превратился в гигантский, больше каменного круга,[15] шириной с графство, со всю страну, — стал необъятным.
Нос зачесался снова. Как раздражает несоизмеримость двух этих масштабов — рядом чуть ли не весь мир, а тут приходится бороться с собственным носом! Свербило чуть-чуть левее кончика, зуд с дьявольской изобретательностью заставлял сочувственно отзываться каждое нервное окончание по всему телу. Сим решительно сопротивлялся, чувствуя, как туго стиснута его правая рука — а теперь и левая сжата так, что непонятно, кто кого ухватил, — и его дыхание стало прерывистым от напряжения. Лицо исказилось от этой пытки, он пытался вырвать руки, но их держали крепко. Оставалось только снова и снова морщить нос в нелепой попытке достать до его кончика щеками, губами, языком — чем угодно; а потом Сим, сообразив, нагнулся и потерся носом о деревянную поверхность между руками. Облегчение было почти столь же изысканным, как узор на его ладони. Он лежал носом на столешнице, и его дыхание постепенно выравнивалось.
Над его головой заговорил Эдвин. Или не Эдвин и не заговорил. Это была музыка. Песня. Одна-единственная нота, золотая, лучистая, недоступная ни одному певцу. Конечно, обыкновенному человеку не хватило бы дыхания тянуть эту ноту, которая разрасталась так же, как прежде перед Симом разрасталась его собственная ладонь, ширилась, становилась — или уже была — драгоценной: шаг за шагом вне пределов постижения, оборачиваясь болью и тем, что превыше боли, вбирая в себя страдание и удовольствие и разрушая их, существуя и рождаясь. Ненадолго она застыла с обещанием чего-то большего. И это нечто пришло, побыло и пропало. Это было слово: в начале, отмечая новый этап, взрывная и полная жизни согласная, из нее растет золотое царство — гласная, длящаяся вечно; и в конце полугласная — нет, не в конце, ибо конца нет, не может быть; только перенастройка, чтобы духовное слово смогло снова скрыться, неохотно, медленно-медленно исчезая из виду, как уходит влюбленный с невыразимым обещанием всегда любить и возвращаться по первому зову.
Когда человек в черном отпустил ладонь Сима, все руки снова стали просто руками. Сим увидел это: подняв лицо от столешницы, он поднес к нему обе руки; вот она, правая ладонь, чуть-чуть вспотевшая, но ни в коем случае не грязная, просто ладонь, как любая другая. Он выпрямился и увидел, что Эдвин вытирает лицо бумажной салфеткой. Единым движением они повернулись к Виндрову. Тот сидел, положив открытые ладони на стол и склонив голову, упираясь подбородком в грудь. Его лицо скрывали поля черной шляпы.
Из-под полей выкатилась капля прозрачной влаги и упала на стол. Мэтти поднял голову, но Сим не мог прочесть выражения на изуродованной стороне его лица.
Эдвин воскликнул:
— Спасибо! Тысячу раз спасибо! Да благословит вас Господь!
Мэтти пристально посмотрел на Эдвина, затем на Сима, который увидел, что на загорелой стороне его лица кое-что написано. Изнеможение. Виндров встал, в молчании направился к лестнице и начал спускаться. Эдвин вскочил на ноги.
— Виндгров! Когда..? Послушайте…
Он устремился вниз по ступенькам. Сим слышал его быструю речь, неразборчиво доносящуюся со двора:
— Когда мы встретимся в следующий раз?
— …Вы уверены? Здесь?
— …Вы приведете Педигри?
— …Послушайте, вам, э-э… не надо ли денег?
Вскоре послышался лязг засова на двери, выходящей к каналу. Эдвин поднялся по лестнице.
Сим неохотно встал, оглядывая картинки и пятна, где раньше висели другие картинки, куклу и комодик с висящим на нем чертиком. Они с Эдвином вышли бок о бок, учтиво пропуская друг друга на лестницу, и так же бок о бок прошагали по садовой тропинке, на крыльцо, через холл — машинка в кабинете Стэнхоупа стучала по-прежнему — и на улицу. Тут Эдвин остановился, и они повернулись лицом друг к другу.
Эдвин сказал с проникновенной интонацией:
— Какая удивительная слаженность!
— У кого?
— У тебя и у него — в оккультном смысле.
— У меня… и у него?
— Удивительная слаженность! О, как я был прав!
— О чем ты говоришь?
— Когда ты вошел в транс — я видел отражение духовной борьбы на твоем лице. А потом ты отключился, прямо там, передо мной!
— Все было не так!
— Сим! Сим! Вы вдвоем играли на мне, как на инструменте!
— Послушай, Эдвин…
— Ты же знаешь, Сим, случилось нечто! Не скромничай, это ложная скромность…
— Конечно, нечто случилось, но…
— Мы пробили барьер, вышли за преграду. Разве нет? Сим собрался было пылко возражать, затем начал припоминать… Без сомнения, случилось нечто, и вполне вероятно, что для этого были нужны все трое.
— Может быть, может быть…
ГЛАВА 14
12/6/78
Мой дорогой друг мистер Педигри дошел только до лестницы в конюшне усадьбы Спраусона но не остался побоявшись что мы затеваем против него недоброе и я не знаю что делать. Он ушел а я остался с мистером Беллом который по-прежнему преподает в интернате и с мистером Гудчайлдом из книжного магазина. Они ждали чего-то, может быть слов. Мы образовали круг для защиты от злых духов которых было много в конюшне — зеленых фиолетовых и черных. Я сдерживал духов изо всех сил. Они стояли за двумя джентльменами и тянули к ним когти. Как живут эти два джентльмена когда меня нет рядом спрашиваю я себя. Мистер Белл предлагал мне деньги, забавно. Но я плакал как ребенок о бедном мистере Педигри который связан по рукам и ногам самим собою, как ужасно видеть ужасное! Я могу уделять ему только то время когда не охраняю мальчика. Если бы не тревога за мистера Педигри я был бы счастлив просто быть хранителем мальчику. Я буду его слугой до конца своей жизни и надеюсь на много лет счастья если только смогу исцелить мистера Педигри и свое духовное лицо.
13/6/78
Грядут великие и ужасные события. Я думал, что только мне и Иезекиилю была дана сила показывать тем кто может видеть (с помощью спичечных коробков, шипов, черепков, женитьбы на порочных женщинах и т. д.) потому что. Не могу объяснить что я имею в виду.
Она потеряла обручальное кольцо. Она обручена с мистером Мастерменом, учителем физкультуры который как мне сказали очень знаменитый человек. Мы искали кольцо всюду где она побывала. Я сказал мальчикам посмотреть под вязами и искал возле вязов сам. Потом когда мальчики ушли пришла она и спросила, искал ли я под вязами и я сказал нет и хотел добавить что искали мальчики. Сказать что я искал сам было бы ложью. Но я не успел вымолвить ни слова она сказала — хорошо я посмотрю сама и пошла прочь. Она очень красивая и улыбалась а я в наказание сильно ущипнул себя глупца — изо всей силы и пошел искать кольцо. Но потом я поднял глаза (нужно за это еще раз сильно себя ущипнуть но в то время я об этом не подумал) и увидел как она уронила кольцо про которое говорила что потеряла а затем сделала вид что нашла его, взмахнула руками и закричала ура. Она подошла ко мне смеясь и с кольцом на пальце левой руки. Язык у меня как отнялся и я просто стоял столбом. Она сказала, что я должен всем рассказать как надоумил ее где именно искать кольцо — можно даже сказать мистеру М. что его нашел я. И нынче вечером я не знаю что делать. Ведь я поклялся делать все что меня попросят если только это не что-нибудь нехорошее, но я не знаю нехорошая ее просьба или нет. Я потерял голову — как она потеряла это кольцо. Теперь я спрашиваю себя что означает этот знак. Может ли ложь быть знаком. Она улыбалась и лгала. Она лгала делом а не словом. Ее слова были правдой и неправдой. Она не нашла кольцо и нашла. Не понимаю.
14/6/78
Весь день я в ошеломлении думал о кольце и о том что все это значит. Она — ужасная женщина но зачем она подала мне знак? Это вызов. Это значит ей было все равно найдется ее драгоценность или нет. Прочитав свой урок я пошел спать и предложил себя в жертву если так надо. Не знаю было ли то что случилось потом видением или сном. Если это сон то он не был обычным сном какие как я слышал видят люди ибо кто может выносить такое каждую ночь спрашиваю я себя. Возможно это было что-то вроде сна из Библии. Ведь если бы фараон не встревожился он бы не послал за толкователем. Это был не обычный сон. Или может быть это было видение и я вправду побывал там. Я видел женщину из Апокалипсиса. Она явилась в устрашительной славе, вся в ярких нарядах и ей было позволено мучить меня за мои нехорошие мысли о мисс Стэнхоуп. Хотя я не совсем виноват что думал о ней — она так странно вела себя в истории с кольцом что у меня весь день ушел чтобы догадаться что ей ведомы знаки и она может их подавать. Но дело в том что женщина из Апокалипсиса надела личину и переняла смех мисс Стэнхоуп и заставила меня с ужасной болью осквернить себя что я и обнаружил когда проснулся. Я был напуган и изумлен поскольку после Гарри Бумера на Северной Территории я думал что не могу осквернить себя а еще не могу ни пугаться ни стыдиться.
