Кнут Гамсун - А жизнь идет...
Хольм: — Я сижу и думаю о том, что Петерсен хочет строиться.
— Да, странная выдумка с его стороны.
— Я тоже собирался строиться, но, кажется, у меня не хватит средств.
— Аптека вам становится мала.
— Да, при некотором условии она будет мне, пожалуй, мала.
Старая Мать задумалась над этим:
— Не знаю, зачем людям большие дома? Зачем Петерсен хочет строиться? Их ведь только двое.
— Хорошо вам так говорить, когда вы живёте во дворце.
— Да мы прямо-таки погибаем во всех этих комнатах, не знаем, как их назвать, блуждаем в них. Старая Вестер, и та занимает целую комнату.
— Сколько их может быть тут? — спрашивает Хольм и глядит на домик.
— Три, вероятно. Да и то слишком много, — сказала она. — Их будет достаточно. Да, кроме аптеки, конечно, — неосторожно добавляет она.
— Три комнаты будет достаточно — кроме аптеки?
— Совершенно достаточно. При всяких обстоятельствах.
Чертовски приятная дама в деловом отношении, и к тому же — какая грудь, какой рот, и изящнейшее платье, серое с чем-то тёмно-красным. Он никогда не видал ничего более красивого.
— Я люблю вас, — сказал он.
Она спокойно поглядела на него; да, она очаровательно покраснела и тотчас же опустила глаза, но она отнюдь не вскочила и не побежала: в ней была застенчивость крестьянки, которая не хочет показать, что она взволнована.
— Вот как, — только и сказала она, ласково и просто. Он и прежде говорил ей что-то в том же роде, намекал, но скорее безумствуя и флиртуя, теперь же это было совершенно серьёзно. Он взял её за руку и не выпускал её; она глядела то на него, то на луг. Она не скрывала своей радости и нашла ей выражение, которое он никогда не смог забыть потом: она взяла его руку и положила её себе на грудь. Это было слаще всяких слов...
Они долго сидели вместе и толковали. Они могли бы выстроить себе небольшой домик, но в этом вовсе нет никакой необходимости: две комнаты и кухня наверху над аптекой их вполне устроят. Они могли бы продолжать получать поддержку от его родных в Бергене. Впрочем, нет, — это исключается, они не возьмут больше ни одного эре от его родных. Они могут поехать в Будё и там пожениться; потом они пришли к соглашению, что это обойдётся слишком дорого, а потом опять решили, что это неизбежно, — иначе весь Сегельфосс перевернётся вверх дном.
Они целовали друг друга, словно были молоды и безумны.
— Я ведь гораздо старше, — сказала она.
Он прилгал себе два-три года, и они стали ровесниками.
— Я вдова и всё такое, — сказала она.
— В таком случае и я мог бы считать себя вдовцом, — сказал он, придавая своим словам особое значение.
Она была очень счастлива, он был ей дорог, она прижалась к нему, отвела его бороду и сама поцеловала его. Ну, и конечно, она знала это искусство, вполне была обучена ему.
Он: — Подумать только, что я даже не знаю, как тебя зовут.
— Лидия.
— А меня зовут Конрад.
Они оба весело смеялись над тем, что только теперь представились друг другу, что так забавно поздно вспомнили об этом, и таким неважным это им показалось.
Зашло солнце, стало прохладно, и надо было идти домой.
— Если б у тебя был ключ, — сказал он, — мы могли бы войти сюда.
Она: — Я не знаю, есть ли там хоть что-нибудь, на чём можно было бы сидеть.
— Давай посмотрим!
Они подошли к домику и, загораживаясь от света руками, стали глядеть сквозь стекла. Они ходили от окна к окну, она зашла за угол, чтобы заглянуть в окно двери, и вернулась — бледная, как смерть.
— Нет, не на чем сидеть, — сказала она и потянула его за рукав. — Пойдём.
Она увидала что-то. Второй раз увидала она что-то у той двери.
Когда они сошли уже немного вниз, внезапный рёв нарушил тишину.
— Что это такое? — спросил он и остановился.
— Да ничего! Пойдём же!
— Но ведь что-то было?
— Пьяный, вероятно. Внизу мы встретим рабочих и спросим их.
Но рабочие ушли, на дороге не было ни души.
Хольм: — А может быть, это какая-нибудь сирена, знаешь, с таким пронзительным, адским криком?
— Вероятно, — ухватилась она за эту мысль, — конечно, это такая сирена.
— Или индейцы?
— Ха-ха-ха!..
Они расстались внизу, на лугу, но их могли бы увидать из усадьбы, и они не поцеловались. Они не посмели даже взять друг друга за руки.
Хольм только снял шляпу.
— До свидания! До завтра!
Он был в каком-то состоянии удивления после события дня и не мог тотчас же отправиться домой и спокойно сидеть там. А так как идущий на юг почтовый пароход только что обогнул мыс, он решил зайти сперва на пристань.
Он увидал ящики с товарами, которые должны были отправить, и другие, которые принимали; повсюду виднелось имя Гордона Тидемана — товарообмен, торговля. Тут же присутствовали обычные зрители: собаки, дети и взрослые, слышался обычный лязг цепей и шум машины. Зато Александера против обыкновения не было на пристани; вместо него Стеффен отправлял ящики с копчёной лососиной.
Повар в белом полотняном костюме и белом колпаке вылил за борт ведро помоев и привлёк несколько чаек; после повара пришёл машинист и высыпал пепел. Матросы и путешественники сходили и входили на пароход, боцман стоял у трапа и проверял билеты.
Консул приехал в своём автомобиле, он въехал на пристань и хорошо был виден всем. Вот он вышел из автомобиля, в нарядном костюме, в блестящих ботинках, жёлтых перчатках, сказал несколько слое капитану на мостике, обратился к Стеффену и спросил, почему нет Александера, окинул взглядом всю пристань, отдал кладовщику приказание относительно новых товаров, поглядел на часы, опять сел в автомобиль и укатил.
Шикарный господин!
Хольм поглядел ему вслед. «Мой пасынок, — подумал он. — Чёрт возьми, ведь это мой собственный пасынок! Её зовут Лидия, меня — Конрад, мы согласны...»
С парохода сходит путешественница. Лицо у неё старое, но умное и живое; на ней длинное чёрное платье и пальто, в руках она держит зонт и корзинку. Очутившись на пристани, она оглядывается, по какой-то причине решает обратиться к аптекарю и спрашивает его:
— Извините, не можете ли вы указать мне гостиницу?
— Это я могу, — отвечает аптекарь и приподнимает шляпу. — Идёмте со мной, я тоже иду в гостиницу. Позвольте, я понесу вашу корзину.
— Нет, благодарю вас, — улыбаясь отвечает дама. — Я достаточно стара, чтобы нести её самой. Вы живёте в гостинице?
— Нет, я живу в аптеке. Я здешний аптекарь.
— Так, вы аптекарь. Я сразу увидала, что вы что-то особенное. А вы хотели нести мою корзину!
Они пришли в гостиницу, и аптекарь сказал:
— Мой гость.
Вендт поклонился.
— Гость? — сказала дама. — Я бы не сказала этого. Мне хотелось бы иметь только маленькую комнатку, если вы согласны приютить меня. Еда у меня с собой.
Вендт опять поклонился:
— Добро пожаловать!
Дама: — Вы очень добры. И потом, если у меня и есть еда с собой, то все же мне надо ещё чашки две-три кофе за которые я заплачу. Так хорошо и удобно, когда обо всём сговоришься заранее.
Она надела пенсне и быстрым почерком заполнила опросный лист: «Паулина Андреасен, из Полена. Незамужняя».
— Годы свои я боюсь написать, а то вы подумаете, что я такая дряхлая, что наделаю вам хлопот. Но вы этого не думайте.
— Возраст можно и не писать, — сказал Вендт.
Она: — Аптекарь был таким молодцом, что проводил меня сюда, и я очень вам благодарна, аптекарь! Знаете, — обратилась она к хозяину, — аптекарь хотел нести мою корзину. Я никак не могу помириться с этим!
— Да, аптекарь знает, как понравиться дамам! — Хозяин указал на опросный лист и сказал: — Только укажите, пожалуйста, ваше занятие.
— А я и забыла, — сказала она. И опять нацепив пенсне, она принялась писать и при этом говорила: — У меня много всяких занятий. У меня и торговля, и почта, и маленький дом, чтобы принимать гостей, и кроме того, у нас усадебка; а брат мой — староста, давно уже, целую вечность. Слава богу, у нас есть всё, что надо по нашим скромным потребностям в жизни, а большего мы и не требуем. А теперь не сердитесь на меня, если я спрошу вас одну вещь: не знаете ли вы здесь, в Сегельфоссе, человека, которого зовут Август? Конечно, здесь может быть много людей, которых так зовут, но он приезжий.
— Я знаю, о ком вы говорите, я знаком с ним, — сказал аптекарь.
— Так, значит, он здесь, жив и всё такое?
— Да. Он был немного болен и лежал в постели несколько дней, но теперь он, кажется, может встать в любое время. Вы найдёте его в усадьбе.
— А чем он занимается?
— Он живёт у консула, он у него на все руки.
— Да, это так и есть. Август всегда был на все руки. Вот отлично, что я нашла его и проехалась не зря. А теперь ещё одна вещь, раз уж я начала расспрашивать: доктор Лунд и фру Лунд и всё семейство — ничего, слава богу?
