Леопольд Захер-Мазох - Венера в мехах (сборник)
Она упала перед ним на колени и, рыдая, прижала свою голову к его ногам.
– Не бросай меня, ради бога, не бросай! Я погибну без тебя!.. Я не пущу тебя…
Владимир попытался приподнять ее, но она еще крепче обвила руками его ноги и обливала их слезами.
– Я всегда буду любить тебя, тебя одну, – грустно сказал он, – ежедневно буду ездить сюда. Мы вместе изучим поэтов, историю первых времен, цветы, животных и звезды; я буду любить твоих детей и твоего мужа.
Он привлек ее к себе и поцеловал в голову.
– Если ты в состоянии предоставить меня ему, то ты не любишь меня, – проговорила Ольга.
– А разве я не предоставляю тебя ему, если ты станешь моей любовницей и останешься его женой? – горько спросил Владимир.
Ольга молчала.
– Нам необходимо отречься от себя, – снова начал он.
– Я не могу.
– Мы должны так поступить; я не допущу твоей погибели, – тихо сказал он, – ты теперь знаешь, от чего ты можешь отказаться, от чего нет.
– Я знаю только одно, что ты должен быть моим.
– Докажи силу воли и победи свою страсть, – строго сказал он, – я должен оставить тебя.
– Владимир!
– Я должен уехать. Я не тороплю тебя с ответом, испытай сама себя и, когда придешь к какому-нибудь решению, тогда напиши мне – так будет легче тебе. После того я по-прежнему буду ездить к вам, как спокойный, искренний друг, без ропота и без надежды.
Он подал ей руку.
– Ты оставляешь меня и даже не хочешь поцеловать? – вскричала Ольга; не дожидаясь его ответа, она бросилась к нему на шею, обвила его своими руками и так крепко впилась в его губы, что кровь выступила на них, когда она выпустила его. – Теперь иди, – отрывисто сказала она, поправляя свои косы, – иди, но теперь ты не в состоянии уйти, ты все-таки очень слаб!
– Действительно слаб, – проговорил Владимир; он крепко охватил ее руками, и слезы выступили из его глаз. – Тем необходимее мне скорее оставить тебя.
Он выпустил ее и поспешно вышел из комнаты. В санях он еще раз повернулся назад. Она стояла на крыльце и махала ему своим платком.
Напрасно ждала его Ольга в следующие дни. Наступил день Нового года, ему следовало приехать, но он не приехал, а прислал своего слугу с визитной карточкой. Ольга заперлась в своей комнате и погрузилась в глубокую думу, но она не пришла ни к какому решению.
Вся житейская ничтожность, все сомнения и страдания обрушились на ее бедное сердце. Она напрасно старается отдать себе отчет в своих собственных желаниях, она сама не понимает, чего ей хочется, и наконец перестает думать и отдается на произвол бушующих волн; все исчезает перед нею, и ей только мерещится какое-то неясное, беспредельное счастье.
На следующее утро она спешит надеть туфли и садится за письменный стол. Она не понимает того, что она пишет, ей только хочется, чтоб он приехал; тоска по нем снедает ее сердце. Она посылает к нему верхового, приказывает ему ехать скорее, но тот возвращается без ответа, и Владимир не приезжает. Он сидит в своем ветхом кресле у окна своего кабинета; перед ним расстилается печальный зимний ландшафт, и он читает «Фауста» Гёте, которого называет своею библией, так как нигде не находит он такой отрады и освежения, как в этой книге. В отечественной литературе нет сочинения, которое так было бы ему по душе.
Ты сознаешь в себе одно влеченье?
Не хлопочи же ты узнать другое;
В груди моей ведь две души…
В первый раз последний стих становится ему понятен. Смеркается; он углубляется в свое кресло, закрывает глаза, удивительный стих все звенит в его душе. Легкий шорох. Кто-то неслышно скользнул по комнате. Не кошка ли? Владимиру не хочется шевельнуться. Но вот раздается сдержанный, мелодический хохот. Он оглядывается и видит перед собой Ольгу; она быстро снимает свою шубу и бросает ее прямо на него. Он собирается встать, он она уже упала на колени, обвила его руками и начала осыпать его поцелуями.
– Боже мой! Что ты делаешь? Какой опасности ты подвергаешь себя! – в ужасе вскричал Владимир. – Встань и сейчас же уезжай, сейчас, умоляю тебя.
– Я не сойду с места, – ответила Ольга, – и ничего не боюсь, ведь я у тебя.
И она еще крепче прижалась к нему и с упорством положила свою голову на его колени.
– Ольга, милая Ольга! Я умираю от страха за тебя, умоляю тебя, оставь меня, – просил Владимир.
– Ты мог уехать от меня, я же не уеду отсюда и останусь, пока не смеркнется; скажу тебе более – я всякий день буду приезжать к тебе.
– Сохрани тебя Бог!
– Непременно буду приезжать, – решительно повторила Ольга.
Он долго смотрел на нее, как будто желая проникнуть в ее душу; он перестал понимать ее и не узнавал прежней застенчивой, стыдливой и бесхарактерной женщины. Голова его начала гореть.
– Если ты решила мою судьбу, – взволнованно начал он, – то говори.
Ольга не шевелилась.
– Говори, прошу тебя, говори!
Она чувствовала, как колени его дрожали.
– Я не в состоянии выбирать между тобой и моими детьми, – начала она, не решаясь взглянуть на него, – не терзай меня, я прошу у тебя только того, что сама даю тебе: любви – более ничего.
– Но, ради тебя же, я должен настоять на более определенном ответе. Ольга, дорогая Ольга, ответь же мне, – с сердечным сокрушением просил Владимир.
– Я не хочу отвечать тебе, – сказала она.
– Дело идет о тебе, о твоем счастье, совести и душевном спокойствии, – продолжал он.
– Дело идет о тебе, – вспыльчиво вскричала она, – о твоем эгоизме, надутой чести и дорогих правилах! Неужели я не стою жертвы, когда я всем жертвую для тебя?..
Владимир вспыхнул. Соболья шуба Ольги упала на пол. Она встала, прислонилась к спинке его кресла и глядела на дорогого ей человека, пока он ходил взад и вперед по комнате, страшно, невыразимо страдая.
– Мое посещение должно доказать тебе, что для тебя я не боюсь поставить на одну карту все, что называю своим: честь, мужа и детей.
– Я этого не хочу, – пробормотал Владимир.
– Чего же ты хочешь? – спросила Ольга, подходя к нему. – Я хочу быть твоей, твоей женой.
– Разве ты не жена другого? – холодно и резко сказал Владимир.
Нечеловеческая, демоническая насмешка, от которой Ольга всегда вздрагивала до глубины души, выразилась в его взоре. Но в этот раз она презрительно выдержала его взгляд с полузакрытыми глазами и равнодушно сказала:
– Подай мне мою шубу.
Владимир молча надел шубу на ее плечи. Она сделала несколько шагов и остановилась. В эту минуту в ней возгорается страшная, дьявольская ненависть к человеку, который так твердо и спокойно стоит перед нею. Нет, во что бы то ни стало она будет источником его мучений и блаженства; он должен изныть от тоски по ней, и, наконец, он задрожит перед нею. Ей невыносима мысль, что он отказывается обладать любящей и любимой им женщиной. Если его страсть не поглотит все его сомнения, все его нравственные убеждения, то он не любит ее или любит не так, как бы желало ее гордое сердце. Она чувствует, что должна пожертвовать собою для того, чтоб владеть им как своей собственностью, и тогда она никому не уступит его. Она топает ногой и отрывисто, резко говорит:
– Я не уйду отсюда.
Злая усмешка передергивает ее уста в ту минуту, как она садится в кресло и сбрасывает с себя свою шубу.
– Прости меня, – начинает Владимир, – я обидел тебя и жалею о том, искренно жалею. Слушаешь ли ты меня, Ольга, милая Ольга? Теперь мои убеждения тебе известны. Ты любишь меня и не можешь победить своего чувства; я сам сознаю, что это превышает твои силы. Прошу тебя, решись всецело принадлежать тому, кого ты любишь; покинуть свой дом, мир которого нарушен навсегда; будь моей женой; я буду носить тебя на руках, буду твоей защитой в здешней суровой жизни и стану жить единственно для тебя.
– Разве я не хочу быть твоей, вполне твоей? – вскричала она с фанатической преданностью, широко раскрыв глаза и спокойно обращая их на него.
Владимир покачал головой, сел на свой старый, изорванный диван и устремил свой взор к земле.
– Ты начинаешь сомневаться и сам видишь, что не в состоянии убедить меня, тогда как мне это возможно. – Нежная краска разлилась по ее лицу; она быстро встала, подошла к двери, заперла ее и бросилась перед ним на пол.
– Ольга, что ты задумала?..
– Приди ко мне, – сказала она, – но как ты дрожишь! Приди, не бойся меня…
Она нежно прижалась к нему.
– Я действительно начинаю бояться тебя, – возразил он ей в лихорадке, – сжалься надо мной и оставь меня…
– Я так жалею тебя, что не уйду, – ответила она ему смеясь, – да, ты пропал.
Зрачки ее расширились, ноздри задрожали, и когда она страстно охватила его и начала целовать, то обнажила зубы – точь-в-точь, как грациозное хищное животное во всей его необузданной жестокости.
– Ты задушишь меня своими поцелуями, – пробормотал Владимир, – в твоих руках душа тает, как воск.
Но прекрасный демон не довольствовался его душой.
