Чарльз Диккенс - Наш общий друг. Том 1
Совершенно невозможно, милорды, почтенные господа и члены попечительных советов, научить этих людей рассуждать правильно, сколько бы ни трудилась над этим законодательная мудрость!
— Джонни, мой голубчик, — продолжала старая Бетти, лаская ребенка, и не столько говоря с ним, сколько горюя над ним, — твоей старой бабушке Бетти недалеко уж до восьмидесяти. Никогда в жизни она не просила, гроша милостыни не брала у прихода. Она платила налоги, платила сколько могла, когда бывали у нее деньги; работала, когда могла, и голодала, если приходилось. Моли бога, чтобы у твоей бабки хватило сил (а она еще сильна для своих лет, Джонни) встать с постели в свой последний час, убежать и забиться в какой-нибудь угол, да и умереть там. Только бы не попасть в руки этих палачей; читаешь ведь, как они обманывают и гоняют частных бедняков, изматывают и мучают, и презирают и позорят их.
Блестящих успехов вы добились, милорды, почтенные господа и члены попечительных советов: вот что думают о вас лучшие из бедняков! Позволительно спросить, разве не стоит поразмыслить над этим?
Покончив с этим отступлением, Бетти Хигден замолчала, и на ее суровом лице уже не было страха и отвращения, свидетельствовавших о том, как серьезно она говорила.
— А он вам помогает? — спросил секретарь, осторожно переводя речь опять на мистера Хлюпа.
— Да, — ответила Бетти, добродушно улыбнувшись и кивнув головой. — И еще как помогает.
— Он здесь и живет?
— Больше здесь, чем где-нибудь в другом месте. Он ведь считался не лучше подкидыша и сначала попал ко мне на воспитание. Я уговорила надзирателя, мистера Блогга, отдать его мне; увидела его как-то в церкви и подумала, что, может быть, и смогу ему помочь. Он ведь тогда слабенький был, золотушный.
— Как его зовут по-настоящему?
— Видите ли, если говорить по правде, настоящего имени у него нет. Его, должно быть, прозвали Хлюпом потому, что он был найден в дождливую погоду; я всегда так думала.
— Он у вас, кажется, добрый малый?
— Господь с вами, сэр, да он сплошная доброта, — возразила Бетти. — Сами можете судить, сколько в нем доброты при таком росте.
Нескладно скроен был Хлюп. Слишком вытянулся в длину, слишком узок в ширину, слишком угловат везде, где полагается быть углам. Один из тех неуклюжих представителей мужской породы, у которых отовсюду выглядывают пуговицы: каждая пуговица глазела на публику с самым откровенным и наивным видом. Колени, локти, запястья и лодыжки составляли у него целый капитал, причем он понятия не имел, как разместить этот капитал самым наивыгодным образом, и, поместив не туда, куда следует, вечно оказывался в стесненных обстоятельствах. Правофланговый Нескладной роты среди новобранцев нашей жизни — вот кто был Хлюп, — и все же он имел свои, хоть и туманные, понятия о том, что значит быть верным знамени.
— А теперь поговорим про Джонни. — сказала миссис Боффин.
Джонни сидел на коленях у бабушки, уткнувшись подбородком в грудь и надув губки, и внимательно смотрел на гостей, закрываясь от них пухлым локотком, а Бетти держала его нежную ручку в своей морщинистой правой руке, ласково похлопывая ею по морщинистой левой.
— Да, сударыня. Про Джонни.
— Если вы доверите мне ребенка, — говорила миссис Боффип, и ее лицо внушало доверие, — то у него будет самый лучший дом, самый лучший уход, самое лучшее воспитание, самые лучшие друзья. Дай бог, чтобы я стала ему настоящей матерью!
— Я вам очень благодарна, сударыня, и мальчик тоже благодарил бы вас, если б мог понимать. — Она все еще похлопывала маленькой ручкой по своей руке. — Я бы не стала ему поперек дороги, даже если б передо мной была еще вся жизнь, а не самый конец ее. Не обижайтесь на меня, но я к нему привязалась так, что и сказать не могу: ведь он у меня один остался на свете.
— Обижаться на вас, голубушка? Разве это можно? Ведь вы так полюбили его, что взяли к себе.
— Сколько их сидело у меня на коленях, — говорила Бетти, все так же слегка похлопывая ручкой ребенка по своей жесткой, загрубелой руке. — И все они умерли, кроме этого одного! Мне совестно, что я как будто все о себе, но ведь это только так кажется… Он будет счастлив и богат, станет джентльменом, когда я умру. Я… я не знаю, что это на меня нашло. Я… с этим справлюсь. Не обращайте на меня внимания!
Легкое похлопывание прекратилось, сурово сжатые губы дрогнули, и суровое, прекрасное своей энергией старое лицо облилось слезами.
К великому облегчению гостей чувствительный Хлюп, увидев свою хозяйку в таком расстройстве, тут же откинул голову и, разинув рот, заревел во весь голос. Этот сигнал тревоги напугал мальчика и девочку, и не успели они поднять оглушительный рев, как Джонни тоже впал в отчаяние и, весь изогнувшись дугой, нацелился в миссис Боффин, дрыгая ножками в плохоньких башмачках. Все это было так нелепо, что уже не трогало. Бетти Хигден мгновенно пришла в себя и с такой быстротой призвала всех к порядку, что Хлюп оборвал разноголосый рев в самом начале и переключил всю свою энергию на каток, и даже успел сделать несколько движений взад и вперед, прежде чем его остановили.
— Ну-ну-ну! — сказала миссис Боффин, уже вообразив себя чуть ли не самой безжалостной из женщин. — Ничего такого еще не случилось. Незачем и пугаться. Мы все успокоились, правда, миссис Хигден?
— Ну еще бы, конечно, — отвечала Бетти.
— А торопиться, знаете ли, право, незачем, — продолжала миссис Боффин, понизив голос. — Не спешите, подумайте хорошенько, голубушка моя!
— Вы меня не бойтесь больше, сударыня, — сказала Бетти, — я еще вчера это обдумала раз навсегда. Не знаю, что это на меня нынче нашло, только оно уже не повторится.
— Ну что ж, у Джонни будет больше времени подумать об этом, — ответила миссис Боффин, — у милого ребенка будет время к этому привыкнуть. И вы тоже поможете ему привыкнуть, если вы это одобряете, не правда ли?
Бетти согласилась и на это с радостью и готовностью.
— Боже мой, — воскликнула миссис Боффин, с сияющей улыбкой оглядываясь вокруг, — ведь мы хотим сделать всех счастливыми, а не несчастными! И, может, вы дадите мне знать, начинаете ли вы привыкать к этому и как вообще у вас идут дела!
— Я пришлю Хлюпа, — сказала миссис Хигден.
— А вот этот джентльмен, что пришел вместе со мной, заплатит ему за труд, — сказала миссис Боффин. — Вы же, мистер Хлюп, когда бы ни пришли ко мне в дом, смотрите не уходите, пока вам не подадут хороший обед: мясо, овощи, пудинг и пиво.
После этого все стали веселее глядеть на дело: высокочувствительный Хлюп сперва вытаращил глаза и широко ухмыльнулся, а потом разразился громким хохотом, Тодлз и Подлз последовали его примеру, а Джонни развеселился больше всех. Тодлз и Подлз, воспользовавшись удобным случаем возобновить драматическое нападение на Джонни, отправились рука об руку в разбойничий набег; нападение состоялось в углу за стулом миссис Хигден, и с обеих сторон была проявлена большая доблесть, после чего отчаянные разбойники, взявшись за ручки, возвратились к своим скамеечкам по сухому ложу горного ручья.
— Друг мой Бетти, вы скажете мне, чем я могу вам помочь, если не теперь, так в следующий раз, — по секрету шепнула миссис Боффин.
— Спасибо вам, сударыня, только мне самой ничего не надо. Я могу работать, я еще крепкая. Я и двадцать миль пройду, если понадобится.
Старуха Бетти была горда, и при этих словах ее живые глаза блеснули ярче.
— Да, но есть же маленькие радости, от которых вам не стало бы хуже, — возразила миссис Боффин. — Господь с вами, я и сама не из благородных, а такая же, как вы.
— А мне кажется, — с улыбкой заметила Бетти, — что вы и есть благородная дама, по-настоящему благородная, иначе и быть не может. Но только я ничего от вас взять не могу, дорогая моя. Никогда ни у кого не брала. Не то чтоб я была неблагодарная, а только мне больше нравится самой заработать.
— Ну, ну! — ответила миссис Боффин. — Я ведь говорила о пустяках, иначе не позволила бы себе этого.
Бетти поднесла к губам руку своей гостьи в знак признательности за такой деликатный ответ. Держалась она удивительно прямо, и удивительно твердый был у нее взгляд, когда, глядя в лицо гостье, она продолжала свое объяснение:
— Если бы я могла оставить у себя милое мое дитя, не боясь, как всегда боюсь, что его постигнет та судьба, о которой я вам говорила, я бы никогда с ним не рассталась, даже вам не отдала бы! Ведь я люблю его, люблю, люблю! В нем я люблю мужа, давным-давно умершего; в нем я люблю моих давно умерших детей; в нем я люблю давно прошедшие дни юности и надежды. Я не могла бы продать эту любовь, а потом глядеть вам в глаза, в ваше доброе, милое лицо. Это я дарю по доброй воле. Мне ничего не надо. Когда силы мне изменят, я буду рада умереть спокойно и скоро. Я стояла между моими умершими и тем позором, о котором я вам говорила, и все они были от него избавлены. В моем платье, — тут она положила руку на грудь, — зашито ровно столько, сколько нужно на похороны. Приглядите только, чтобы деньги были истрачены, как я велю, чтобы я могла отдохнуть спокойно, избавившись навеки от этого мучения и позора, и вы сделаете для меня не пустяк, а очень много, все, чего хочет мое сердце от этого мира.
