Марк Твен - Том 9. По экватору. Таинственный незнакомец
Из Окленда обычно отправляются в Роторуа — край знаменитых горячих озер и гейзеров, одно из первейших чудес Новой Зеландии; но я был не настолько здоров, чтобы туда съездить. Правительство построило там санатории, где всячески заботятся о больных и туристах. Однако официальный врач весьма сдержанно отзывается о целебном действии ванн при ревматизме, подагре, параличах и тому подобных недугах; зато когда речь заходит об искоренении пьянства — сдержанности как не бывало. Ванны излечивают от пьянства даже при самой застарелой форме, излечивают так основательно, что алкоголик теряет даже малейшее желание выпить. Сюда бы кинуться всем алкоголикам Европы и Америки; и они, конечно, кинутся, стоит им только пронюхать, что их тут ждет.
Район горячих ключей Новой Зеландии занимает более шестисот тысяч акров - почти тысячу квадратных миль. Роторуа - излюбленное местечко туристов. Это средоточие великолепных панорам гор и озер, и отсюда любители развлечений отправляются на прогулки. Больных тут масса и становится все больше. Роторуа — Карлсбад Австралазии.
Именно из Окленда отгружают смолу каури. В течение многих лет ее привозят сюда до восьми тысяч тонн ежегодно. Тонна несортированной смолы стоит примерно триста долларов, тонна высшего сорта — около тысячи. Вывозят ее главным образом в Америку. Это твердые гладкие плиты, напоминающие янтарь: светло-желтая смола похожа на новый янтарь; темно-коричневая похожа на старый янтарь. Она и наощупь приятна, как янтарь. Иные светлые куски почти можно принять за нешлифованные южноафриканские брильянты — такие они гладкие, блестящие и прозрачные. Из этой смолы вырабатывают лак; он не хуже копалового лака, да и стоит дешевле.
Эта смола — сок дерева каури. Ее добывают из земли, где она лежит веками. Доктор Кемпбелл из Окленда рассказал мне, что пятьдесят лет назад он отправил груз этой смолы в Англию, но из его затеи ничего не вышло. Никто не знал, что с ней делать, и ее продали на растопку, по пяти фунтов за топну.
26 ноября. — Отплыли в три часа дня. Гавань красивая и просторная. Еще долгие часы вокруг видна земля. Тангарива - гора, у которой «одинаковые очертания с любой стороны, откуда ни взгляни». В Окленде в это верят все. Да ведь оно так и есть — с любой стороны, кроме тринадцати... Идеальная летняя погода. Вдали резвится большая стая китов, они выпускают целые фонтаны воды; если видишь эти фонтаны в розовом отблеске заходящего солнца или на фоне темного массива острова, дремлющего в сизой тени грозовой тучи,— зрелища восхитительнее невозможно себе представить. Поодаль, слева от нас, в море высится громадный утес. Не так давно на него на полном ходу наскочил корабль, в тумане сбившийся на двадцать миль с курса; погибло сто сорок человек. Капитан, не медля ни секунды, лишил себя жизни. Он знал, что Пароходная компания уволит его, виновен ли он в катастрофе или нет, и сделает из этого рекламу: «Безопасность пассажиров превыше всего!», навсегда лишив его работы.
Глава XXXIV. ПЕРЕДАЧА МЫСЛЕЙ НА РАССТОЯНИИ. Я ОШИБСЯНо будем чересчур привередливы. Лучше иметь старые подержанные брильянты, чем не иметь никаких.
Новый календарь Простофили Вильсона
27 ноября. — Сегодня прибыли в Гисборн и бросили якорь в большой бухте; морс было неспокойно, и мы остались на борту.
Стояли мы в миле от берега; вскоре к нам направился небольшой буксирный пароход; пассажиры с трепетом следили за ним. Он то взбирался на гребень волны, раскачивался, словно пьяный, секунду — серая тень в вихре пены, то нырял в пучину и долго не показывался; а когда мы совсем уже считали его погибшим, вдруг круто, наискосок, подскакивал вверх, низвергая с бака целые водопады; и так все время, пока не подошел к нам. Пароход принес в своем чреве двадцать пять человек, мужчин и женщин, — главным образом актеров странствующей труппы. Команда собралась на палубе в зюйдвестках, желтых непромокаемых парусиновых костюмах и высоких сапогах. Палуба так и ходила под ногами и чаще всего стояла вкось, как стремянка, а могучие волны захлестывали борт и перекатывались через корму. Мы привязали длинный канат к ноку реи, прицепили к нему самое обыкновенное плетеное кресло и с размаху подбросили в воздух; направленное ловкой рукой, оно раскачивалось там, словно маятник, потом метнулось вниз, и его подхватили два матроса на баке пароходика. В кресле мы переправили молодого матроса, чтобы он оберегал прибывших пассажирок. На палубе тотчас появились две дамы, уселись к нему не колени, и мы потянули кресло вверх под небеса; а когда оно очутилось над нашим кораблем, быстро опустили и поймали его, прежде чем оно коснулось палубы. Мы перетащили к себе на пароход двадцать пять пассажирок и доставили на буксирный двадцать пять своих, среди них несколько пожилых женщин и одну слепую, и все благополучно. Хорошо поработали.
У нас чудесный пароход, вместительный и удобный; порядок на нем полный — придраться не к чему. В гостиницах нет-нет, да и наткнешься на крысу, но на судах мы давно не видали крыс, разве только на «Флоре»; впрочем, там нам было не до них. По моим наблюдениям, крысы водятся теперь только в гостиницах и на тех судах, где все еще пользуются отвратительным китайским гонгом. Наверное, это потому, что крысы не умеют узнавать время по часам и бегут из тех мест, где их не оповещают, что обед готов.
29 ноября. — Врач рассказал мне о нескольких горьких пьяницах, одном отчаявшемся бродяге и безнадежных нравственных калеках, которых обратила на путь истинный Армия Спасения: вот уже два года, как они не поддаются соблазну и усердно трудятся. Куда ни пойди, всюду встретишь подобные доказательства полезной деятельности Армии Спасения... Сегодня утром к нам залетела балларатская зеленая муха, и каюта сразу наполнилась оглушительным свистом, как на лесопилке; эта муха — самое быстрое, что есть на свете, не считая молнии. В ее крохотном теле таится огромная энергия, Если бы эта энергия, в тех же пропорциях, была у корабля, мы бы пронеслись от Ливерпуля до Нью-Йорка за один час — время, за которое можно успеть только позавтракать. Новозеландский курьерский поезд называют «балларатская муха»... У местных жителей скверные зубы. Местный уроженец сказал мне, что они их не пломбируют — вырвут и вставят искусственные; и совсем не редкость встретить молодую девушку с полным комплектом искусственных зубов. Счастливица! Как жаль, что я не родился с искусственными зубами, искусственной печенью и искусственными карбункулами. Мне жилось бы намного легче.
2 декабря, понедельник. — Уехали из Нейпира на «балларатской мухе» — поездом, который ходит два раза в неделю. От Нейпира до Гастингса двенадцать миль — пятьдесят минут езды; примерно тринадцать миль в час... Чудесный летний день; прохладный ветерок, ослепительное небо, роскошная растительность. Днем нам раза два-три встретились на редкость красивые густые леса, беспорядочно тянувшиеся по склонам к самому небу, но склоны совсем не похожи на обычные, напоминающие скаты крыш, где все деревья одинаковой высоты. Нам сказали, что самые величественные деревья тех лесов — деревья породы каури; из них делают брусчатку для мостовых европейских городов, — лучшего материала для этого не найти. Порой эти гигантские патриархи леса увешаны гирляндами ползучих лоз, а масса подлеска порой словно коконом спелената каким то иным видом лиан, топким, как паутина, — называют ого, кажется, «пролазой». Куда ни глянь — древовидные папоротника; ствол футов в пятнадцать высотой, увенчанный изящной чашей перистых листьев, — прелестное украшение леса. Видели мы также какой-то десятифутовый тростник, увенчанный чем-то похожим на желтые растрепанные волосы. Не знаю, как он называется, но если существует растение «скальп», то это оно и есть. А вблизи Пальмерстон-Нортс — романтическое ущелье, на дне которого струится ручей.
Вайтукурау. — Двадцатиминутный завтрак за столом. Со мною жена, дочь и мой менеджер — мистер Карлейл Смит. Я сидел во главе стола и видел стену справа; остальные сидели к ней спиной. На этой стене, довольно далеко от меня, висели две картины в рамах. Я не мог толком их разглядеть, но по расположению фигур решил, что на них изображено убийство зулусами сына Наполеона III в Южной Африке. Я вмешался в разговор о поэзии, капусте и искусстве и сказал жене:
— Помнишь, как в Париж пришло известие...
— Что убит принц?
(Именно эти слова были у меня на уме.)
— Да, но какой принц?
— Наполеон. Лулу.
— Почему ты о нем вспомнила?
— Сама не знаю.
Мы не сговаривались. Моя жена не видела картин, и о них не было сказано ни слова. В это путешествие мы отправились из Парижа семь месяцев назад, прожив там два года, и казалось, жене следовало бы вспомнить какую-нибудь недавнюю новость, а ведь она вспомнила о том, что произошло за время нашего краткого пребывания в Париже, шестнадцать лет назад.
