Марк Твен - Приключения Гекльберри Финна
– Так вот: негр отпер висячий замок, когда вошёл туда, и опять его запер, когда вышел. А когда мы вставали из-за стола, он принёс дяде ключ – тот самый ключ, наверно. Арбуз – это, значит, человек; ключ – значит, кто-то там заперт; а вряд ли двое сидят под замком на такой маленькой плантации, где народ такой добрый и хороший. Это Джим и сидит. Ладно, я очень рад, что мы до этого сами додумались, как полагается сыщикам; за всякий другой способ я гроша ломаного не дам. Теперь ты пошевели мозгами, придумай план, как выкрасть Джима, и я тоже придумаю свой план, а там мы выберем, который больше понравится.
Ну и голова была у Тома Сойера, хоть бы и взрослому! По мне, лучше иметь такую голову, чем быть герцогом, или капитаном парохода, или клоуном в цирке, или уж не знаю кем. Я придумал кой-что так только, ради очистки совести: я наперёд знал, кто придумает настоящий план. Немного погодя Том сказал:
– Готово у тебя?
– Да, – говорю.
– Ну ладно, выкладывай.
– Вот какой мой план, – говорю. – Джим там сидит или кто другой – узнать нетрудно. А завтра ночью мы достанем мой челнок и переправим плот с острова. А там, в первую же тёмную ночь, вытащим ключ у старика из кармана, когда он ляжет спать, и уплывём вниз по реке вместе с Джимом; днём будем прятаться, а ночью – плыть, как мы с Джимом раньше делали. Годится такой план?
– Годится ли? Почему ж не годится, очень даже годится! Но только уж очень просто, ничего в нём особенного нет. Что это за план, если с ним никакой возни не требуется? Грудной младенец – и тот справится. Не будет ни шума, ни разговоров, всё равно что после кражи на мыловаренном заводе.
Я с ним не спорил, потому что ничего другого и не ждал, зато наперёд знал, что к своему плану он так придираться не станет.
И верно, не стал. Он рассказал мне, в чём состоит его план, и я сразу понял, что он раз в пятнадцать лучше моего: Джима-то мы всё равно освободим, зато шику будет куда больше, да ещё, может, нас и пристрелят, по его-то плану. Мне очень понравилось. «Давай, – говорю, – так и будем действовать». Какой у него был план, сейчас говорить не стоит: я наперёд знал, что будут ещё всякие перемены. Я знал, что Том ещё двадцать раз будет менять его и так и этак, когда приступим к делу, и вставлять при каждом удобном случае всякие новые штуки. Так оно и вышло.
Одно было верно – Том Сойер не шутя взялся за дело и собирается освобождать негра из рабства. Вот этого я никак не мог понять. Как же так? Мальчик из хорошей семьи, воспитанный, как будто дорожит своей репутацией, и родные у него тоже вряд ли захотят срамиться; малый с головой, не тупица; учился всё-таки, не безграмотный какой-нибудь, и добрый, не назло же он это делает, – и вот нате-ка – забыл и про гордость и про самолюбие, лезет в это дело, унижается, срамит и себя и родных на всю Америку! Никак я этого не мог взять в толк. Просто стыдно. И я знал, что надо взять да и сказать всё ему напрямик, а то какой же я ему друг! Пускай сейчас же всё это бросит, пока ещё не поздно. Я так и хотел ему сказать, начал было, а он оборвал меня и говорит:
– Ты что же – думаешь, я не знаю, чего хочу? Когда это со мной бывало?
– Никогда.
– Разве я не говорил, что помогу тебе украсть этого негра?
– Говорил.
– Ну и ладно.
Больше и он ничего не говорил, и я ничего не говорил. Да и смысла никакого не было разговаривать: уж если он что решил, так поставит на своём. Я только не мог понять, какая ему охота соваться в это дело, но не стал с ним спорить, даже и не поминал про это больше. Сам лезет на рожон, так что ж я тут могу поделать!
Когда мы вернулись, во всём доме было темно и тихо, и мы прошли в конец двора – обследовать хибарку рядом с кучей золы. Мы обошли весь двор кругом, чтобы посмотреть, как будут вести себя собаки. Они нас узнали и лаяли не больше, чем обыкновенно лают деревенские собаки, заслышав ночью прохожего. Добравшись до хибарки, мы осмотрели её спереди и с боков – и с того боку, которого я ещё не видел, на северной стороне, нашли квадратное окошечко, довольно высоко от земли, забитое одной крепкой доской.
Я сказал:
– Вот и хорошо! Дыра довольно большая, Джим в неё пролезет, надо только оторвать доску.
Том говорит:
– Ну, это так же просто, как дважды два четыре, и так же легко, как не учить уроков. По-моему, мы могли бы придумать способ хоть немножко посложней, Гек Финн.
– Ну ладно, – говорю. – А если выпилить кусок стены, как я сделал в тот раз, когда меня убили?
– Это ещё на что-нибудь похоже, – говорит он, – это и таинственно, и возни много, и вообще хорошо, только всё-таки можно придумать ещё что-нибудь, чтобы подольше повозиться. Спешить нам некуда, так давай ещё посмотрим.
Между сарайчиком и забором, с задней стороны, стояла пристройка, в вышину доходившая до крыши и сбитая из досок. Она была такой же длины, как и сарайчик, только уже – шириной футов в шесть. Дверь была с южной стороны и заперта на висячий замок. Том пошёл к котлу для варки мыла, поискал там и принёс железную штуку, которой поднимают крышку котла; он взял её и выломал один пробой у двери. Цепь упала, мы отворили дверь, вошли, зажгли спичку и видим, что это только пристройка к сарайчику, а сообщения между ними нет; и пола в сарае тоже нет, и вообще ничего в нём нет, кроме ржавых, никому не нужных мотыг и лопат да сломанного плуга. Спичка погасла, и мы ушли, воткнув пробой на старое место, и с виду дверь была опять как следует заперта. Том обрадовался и говорит:
– Ну, теперь всё хорошо! Мы для него устроим подкоп. Это у нас займёт целую неделю.
После этого мы вернулись домой; я вошёл в дом с чёрного хода – они там дверей не запирали, надо было только потянуть за кожаный ремешок; но для Тома Сойера это было неподходяще: таинственности мало, ему непременно надо было влезать по громоотводу. Раза три он долезал до половины и каждый раз срывался и напоследок чуть не разбил себе голову. Он уж думал, что придётся это дело бросить, а потом отдохнул, решил попробовать ещё раз наудачу – и всё-таки влез.
Утром мы поднялись чуть свет и пошли к негритянским хижинам, чтобы приучить к себе собак и познакомиться поближе с тем негром, который кормил Джима, – если это действительно Джиму носили еду. Негры как раз позавтракали и собирались в поле, а Джимов негр накладывал в миску хлеба, мяса и всякой еды, и в то время, как остальные уходили, из большого дома ему прислали ключ.
У этого негра было добродушное, глуповатое лицо, а волосы он перевязывал нитками в пучки, для того чтобы отвадить ведьм. Он рассказывал, что ведьмы ужасно донимают его по ночам; ему мерещатся всякие чудеса, слышатся всякие слова и звуки, и никогда в жизни с ним ещё не бывало, чтобы надолго Привязалась такая нечисть.
Он разговорился про свои несчастья и до того увлёкся, что совсем позабыл про дело. Том и спрашивает:
– А ты кому несёшь еду? Собак кормить собираешься?
Негр заулыбался, так что улыбка расплылась у него по всему лицу, вроде как бывает, когда запустишь кирпичом в лужу, и говорит:
– Да, мистер Сид, собаку. И занятная же собачка! Не хотите ли поглядеть?
– Хочу.
Я толкнул Тома и шепчу ему:
– Что ж ты, так и пойдёшь к нему днём? Ведь по плану не полагается.
– Тогда не полагалось, а теперь полагается.
Мы пошли, – провалиться бы ему! – только мне это очень не понравилось. Входим туда и почти ничего не видим – такая темнота; зато Джим и вправду там сидел; он-то нас разглядел и обрадовался:
– Да ведь это Гек! Господи помилуй, никак и мистер Том здесь?
Я наперёд знал, что так будет, только этого и ждал. Как теперь быть, я понятия не имел, а если б и знал, так ничего не мог поделать, потому что этот самый негр вмешался тут и говорит:
– Боже ты мой, да никак он вас знает?
Теперь мы пригляделись и всё хорошо видели. Том посмотрел на негра пристально и как будто с удивлением и спрашивает:
– Кто нас знает?
– Да вот этот самый беглый негр.
– Не думаю, чтобы знал; а с чего это тебе пришло в голову?
– С чего пришло? Да ведь он сию минуту крикнул, что он вас знает.
Том говорит, как будто с недоумением:
– Ну, это что-то очень странно… Кто кричал? Когда кричал? Что же он кричал? – Потом повёртывается ко мне и преспокойно спрашивает: – Ты слыхал что-нибудь?
Разумеется, на это можно было ответить только одно, и я сказал:
– Нет, я ничего ровно не слыхал, никто ничего не говорил.
Тогда Том обращается к Джиму, глядит на него так, будто первый раз в жизни его видит, и спрашивает:
– Ты что-нибудь говорил?
– Нет, сэр, – отвечает Джим, – я ничего не говорил, сэр.
– Ни единого слова?
– Да, сэр, ни единого.
– А ты нас раньше видел?
– Нет, сэр, сколько припомню, не видал.
Том повёртывается к негру, – а тот даже оторопел и глаза вытаращил, – и говорит строгим голосом:
– Что это с тобой творится такое? С чего тебе вздумалось, будто он кричал?
– Ох, сэр, это всё проклятые ведьмы, мне хоть помереть в ту же пору! Это всё они, сэр, они меня в гроб уложат, всегда напугают до смерти! Не говорите про это никому, сэр, а то старый мистер Сайлас будет ругаться; он говорит, что никаких ведьм нету. Жалко, ей-богу, что его тут не было, – любопытно, что бы он сейчас сказал! Небось на этот раз не отвертелся бы! Да что уж, вот так и всегда бывает: кто повадился пить, тому не протрезвиться; сами ничего не увидят и толком разобрать не могут, а ты увидишь да скажешь им, так они ещё и не верят.
