Уильям Коллинз - Две судьбы
— Ступай и взгляни на них, — сказал я. — Ступай и позабавься, Эльфи.
Девочка все колебалась.
— Вы не сердитесь на меня? — спросила она.
— Нет! Нет!
— Вы сердитесь на мамашу?
— Вовсе нет!
Я обернулся к мистрис Ван-Брандт.
— Скажите Эльфи, сержусь ли я на вас, — сказал я.
Она понимала очень хорошо, в ее критическом положении, необходимость потакать мне. Мы вдвоем успели успокоить ребенка. Она в восторге повернулась, чтобы рассмотреть новые и странные вещи, окружавшие ее. Между тем мы с ее матерью стояли рядом и смотрели друг на друга при свете лампы с притворным спокойствием, скрывавшим наши настоящие лица, как маска. В этом ужасном положении смешное и ужасное, всегда идущее рядом в странной нашей жизни, соединилось теперь. По обе наши стороны единственным звуком, нарушавшим зловещее и грозное молчание, был сильный храп спящих капитана и экипажа.
Она заговорила первая.
— Если вы хотите дать мне деньги, — сказала она, стараясь добиться моего доверия таким образом, — я готова взять их теперь.
Я открыл свой мешок. Отыскивая в нем кожаную шкатулочку, в которой лежали мои деньги, я только хотел заманить Мери на палубу, и мое безумное нетерпение совершить гибельный поступок опять стало так сильно, что я не мог с ним справиться.
— Нам будет прохладнее на палубе, — сказал я. — Возьмем туда мешок.
Она проявила удивительное мужество. Я мог почти видеть, как крик о помощи срывался с ее губ. Она сдержала его, у нее еще осталось достаточно присутствия духа, чтобы предвидеть, что может случиться, прежде чем она успеет разбудить спящих.
— У нас здесь есть лампа, чтобы сосчитать деньги, ответила она. — Мне совсем не жарко в каюте. Останемся здесь подольше. Посмотрите, как забавляется Эльфи.
Глаза ее остановились на мне с этими словами. Что-то такое в выражении их успокоило меня на время. Я опять стал способен остановиться и подумать. Я мог вытащить ее на палубу силой прежде, чем матросы успеют прибежать, но ее крики разбудят их. Они услышат плеск воды и, может быть, успеют спасти нас. Было бы благоразумнее немного подождать и положиться на свою хитрость, чтобы выманить ее из каюты с ее согласия. Я положил мешок на стол и начал отыскивать кожаную шкатулку. Руки мои были необыкновенно неловки и беспомощны. Я мог только отыскать шкатулку и разбросать половину денег на столе. Девочка стояла возле меня в то время и смотрела, что я делаю.
— О, как вы неловки! — вскрикнула она со своим детским чистосердечием. — Дайте мне, я приведу в порядок ваш мешок. Пожалуйста!
Я с неохотой откликнулся на эту просьбу. Тревожное желание Эльфи всегда делать что-нибудь (вместо того чтобы забавлять меня, по обыкновению) раздражало меня теперь. Участие, которое я когда-то чувствовал к этому очаровательному созданию, исчезло совершенно. Невинная любовь была в ту ночь чувством, подавленным ядовитой атмосферой моей души.
Деньги мои состояли по большей части из билетов английского банка. Я отложил в сторону сумму, необходимую для обратного путешествия в Лондон, а все остальное отдал мистрис Ван-Брандт. Неужели она могла подозревать меня в покушении на ее жизнь после этого?
— Я могу впоследствии снестись с вами, — сказал я, — через господ Ван-Брандт в Амстердаме.
Она машинально взяла деньги. Рука ее дрожала, глаза встретились с моими с выражением жалобной мольбы. Она старалась оживить в себе свою прежнюю нежность, она обратилась в последний раз к моему снисхождению и вниманию.
— Мы можем расстаться друзьями, — сказала она тихим и дрожащим голосом. — И как друзья, мы можем встретиться опять, когда время научит вас думать о прощении того, что случилось между нами сегодня.
Она протянула мне руку. Я посмотрел на нее и взял ее руку. Причина, побудившая ее к этому, была ясна. Все подозревая меня, она попробовала последнюю возможность безопасно вернуться на берег.
— Чем меньше будем мы говорить о прошлом, тем лучше, — ответил я с иронической вежливостью, — становится поздно, и вы согласитесь со мной, что Эльфи следует лежать в постели.
Я оглянулся на девочку, которая обеими руками старалась привести в порядок мой мешок.
— Поскорее, Эльфи, — сказал я, — твоя мама уходит.
Я отворил дверь каюты и подал руку мистрис Ван-Брандт.
— Это судно пока мой дом, — продолжал я, — когда дамы прощаются со мной после визита, я провожаю их на палубу. Пожалуйста, возьмите меня под руку!
Она отскочила назад. Во второй раз она хотела позвать на помощь — и во второй раз отложила до последней минуты этот отчаянный поступок.
— Я еще не видела вашей каюты, — сказала она, и глаза ее наполнились страхом, с принужденной улыбкой на губах. — Тут есть много вещей, интересных для меня. Мне нужны еще минуты две, чтобы рассмотреть их.
Она подошла ближе к девочке, под тем предлогом, чтобы осмотреть стены каюты. Я стоял на карауле у отворенной двери и подстерегал мистрис Ван-Брандт. Она сделала еще попытку — шумно, как бы случайно, опрокинула стул, а потом подождала, не разбудит ли матросов ее фокус. Тяжелый храп продолжался, ни одного звука не было слышно по обе стороны от нас.
— Мои матросы спят крепко, — сказал я, улыбаясь значительно. — Не пугайтесь, вы не разбудите их. Ничто не может разбудить голландских матросов, когда они благополучно войдут в гавань.
Она не отвечала. Мое терпение истощилось. Я отошел от двери и приблизился к ней. Она отступила с безмолвным ужасом и прошла позади стола на другой конец каюты. Я следовал за ней, пока она не дошла до конца комнаты и не могла идти дальше. Она встретила взгляд, который я устремил на нее, бросилась в угол и стала звать на помощь. В смертельном ужасе, овладевшем ею, она лишилась голоса. С ее губ мог сорваться только хриплый стон, немногим громче шепота. Уже в воображении я чувствовал холодное прикосновение воды, когда меня испугал крик позади меня. Я обернулся. Это вскрикнула Эльфи. Она, по-видимому, видела в мешке какую-то новую вещь, она с восторгом подняла ее высоко над головой.
— Мама! Мама! — вскричала она с волнением. — Посмотри на эту хорошенькую вещицу. О! Пожалуйста, пожалуйста, спроси его, могу ли я взять ее.
Мать бросилась к ней, с жадностью ухватившись за первый попавшийся предлог, чтобы удалиться от меня.
Я шел за ней и протянул руки, чтобы схватить ее. Она вдруг обернулась ко мне, совершенно преобразившись. Яркий румянец пылал на ее лице, нетерпеливое изумление сверкало в глазах. Выхватив из рук Эльфи вещицу, заинтересовавшую девочку, она подняла ее кверху передо мной. Я видел ее при свете лампы. Это была забытая мной вещица, подаренная мне на память, — зеленый флаг.
— Как это попало к вам? — спросила она, ожидая моего ответа и едва переводя дух.
На лице ее не осталось ни малейшего следа ужаса, искажавшего его минуту тому назад.
— Как это попало к вам? — повторила она, тряся меня за руку, которую схватила с нетерпением.
Голова моя кружилась, сердце неистово билось при виде волнения, охватившего ее. Мои глаза были прикованы к зеленому флагу. Слова, которые мне хотелось произнести, замерли на губах. Я машинально отвечал:
— Это у меня с детства.
Она выпустила мою руку и подняла обе свои с выражением восторженной признательности. Милый, ангельский блеск сиял, как свет небесный, на ее лице. С минуту она стояла как зачарованная. Затем страстно прижала меня к сердцу и шепнула мне на ухо:
— Я Мери Дермоди — я вышила это для вас! Потрясение, пережитое мной при этом неожиданном открытии, последовавшее так скоро за тем, что я только что выстрадал, оказалось свыше моих сил. Я без чувств упал Мери на руки.
Когда я пришел в себя, то уже лежал на постели в каюте. Эльфи играла зеленым флагом, а Мери сидела рядом и держала мою руку в своих руках. Один продолжительный взгляд любви молча переходил из ее глаз в мои — из моих в ее. В этом взгляде опять соединились родные души. Две Судьбы исполнились.
ФИНАЛ
ПИШЕТ ЖЕНА И КОНЧАЕТ ИСТОРИЮ
Прелюдия к Двум Судьбам началась маленьким рассказом, который вы, может быть, уже забыли.
Рассказ был написан мной, гражданином Соединенных Штатов, посетившим Англию со своей женой. В этом рассказе описывался обед, на котором мы присутствовали, данный мистером и мистрис Джермень в честь их брака, и упоминалось об обстоятельствах, при которых нам сообщили историю, только что изложенную на этих страницах. После прочтения рукописи нам предоставили самим решить (как вы, может быть, помните), продолжать ли дружеские сношения с мистером и мистрис Джермень, или нет.
В три часа пополудни закончили мы читать последнюю страницу рассказа. Пять минут спустя я вложил его в конверт, запечатал, а жена моя надела шляпку, и вот мы прямо отправились в дом мистера Джерменя, когда слуга принес письмо, адресованное моей жене.
Она распечатала, взглянула на подпись, и увидела, «Мери Джермень».
