Эмиль Золя - Его превосходительство Эжен Ругон
— Как поживаете, ваше превосходительство? Меня послала сестра. Вчера в Тюильри у вас был усталый вид. Вы знаете, в следующий понедельник на половине императрицы будут играть «пословицы». У моей сестры есть роль. Комбело уже придумал костюмы. Вы придете, не правда ли?
Он просидел целых четверть часа; мягкий, приветливый, он лебезил перед Ругоном, величая его то «ваше превосходительство», то «дорогой учитель». Потом рассказал несколько анекдотов из быта маленьких театров, похвалил одну танцовщицу и попросил замолвить за него словцо владельцу табачной фабрики, чтобы получать хорошие сигары. И под конец, шутки ради, рассказал ужасающую сплетню о де Марси.
— Все-таки он очень мил, — объявил Ругон, когда молодой депутат вышел. — Я сейчас пойду и освежу себе лицо водой. У меня горят щеки.
Он исчез за портьерой. Послышались сильные всплески воды. Он фыркал, пыхтел. Тем временем д'Эскорайль, окончив разборку писем, вынул из кармана пилку с черепаховой ручкой и стал внимательно отделывать ногти. Бежуэн и полковник, разглядывая потолок, так глубоко погрузились в кресла, что, казалось, им никогда оттуда не выбраться. Кан рылся в куче газет, лежавших рядом на столике; он листал их, читал заголовки и отодвигал в сторону. Наконец он встал.
— Вы уходите? — спросил Ругон, появившись из-за портьеры и вытирая лицо полотенцем.
— Да, — ответил Кан. — Газеты я просмотрел; мне пора.
Ругон попросил его задержаться. Он тоже отвел его в сторону и объявил, что на следующей неделе непременно съездит в Десевр на открытие постройки железной дороги из Ньора в Анжер. Ехать туда его заставляли разные причины. Кан просиял. В первых числах марта он наконец получил концессию. Теперь надо, было начинать дело, и он понимал, какую торжественность придаст присутствие министра церемонии открытия, разработанной им в подробностях.
— Значит, решено; я рассчитываю на вас — вы сделаете у нас первый взрыв, — сказал он, уходя.
Ругон опять уселся за стол. Он заглянул в список просителей. За дверью в приемной ожидание все нарастало.
— У меня остается не более четверти часа, — пробормотал он. — Ну, приму, кого успею.
Он позвонил и сказал Мерлю:
— Попросите господина префекта Соммы.
Но, заглянув еще раз в список, тут же спохватился: — Постойте, неужели здесь господин и госпожа Шарбоннель? Пусть войдут.
Слышно было, как курьер вызвал: «Господин и госпожа Шарбоннель!» Провожаемые удивленными взглядами приемной, двое буржуа из Плассана переступили порог. Шарбоннель был во фраке с четырехугольными фалдами и бархатным воротником. На госпоже Шарбоннель было шелковое платье цвета пюс и шляпа с желтыми лентами. Они терпеливо выждали два часа.
— Надо было передать вашу визитную карточку, — сказал Ругон. — Мерль вас знает.
Они забормотали что-то, все повторяя «ваше превосходительство», но он не дал им кончить и весело закричал:
— Победа! Государственный совет вынес решение. Мы одолели нашего страшного епископа.
Старая женщина так взволновалась, что принуждена была сесть. Муж оперся на спинку кресла.
— Я узнал это вчера вечером, но мне хотелось самому сообщить вам приятную новость, и поэтому я попросил вас приехать сегодня. Каково? Неплохо ведь, когда с неба на вас сваливаются пятьсот тысяч франков!
Он шутил, его радовали их растерянные лица. Наконец госпожа Шарбоннель вымолвила робким голосом:
— Это уж окончательно? Наверняка? Процесс не возобновится снова?
— Нет, нет, будьте покойны. Наследство ваше.
Он рассказал им кое-какие подробности. Опираясь на наличие законных наследников, Государственный совет не утвердил завещательных прав сестер монастыря св. семейства и отменил дарственную запись, сделанную, по-видимому, без соблюдения необходимых формальностей. Монсиньор Рошар пришел в бешенство. Ругон встретил его накануне у своего собрата, министра народного просвещения, и очень смеялся, вспоминая его яростные взгляды. Победа над прелатом ужасно забавляла его.
— Видите, он меня не съел, — прибавил он. — Я слишком толст. Впрочем, у нас с ним еще не все кончено. Это видно по его глазам. Такой человек ничего не забудет. Но это уж мое дело.
Шарбоннели кланялись, рассыпаясь в любезностях. Они объявили, что сегодня вечером едут. Их охватило вдруг страшное беспокойство: за домом кузена Шевассю в Фавроле смотрела старая служанка, очень набожная и очень преданная монастырю св. семейства; узнав об исходе процесса, из их дома могли растащить ценные вещи. Ведь монахини эти способны на все.
— Конечно, уезжайте сегодня же, — ответил министр. — Если что-нибудь окажется неладно, пишите.
Он встал, чтобы их проводить. Когда дверь в приемную открылась, он заметил удивление на лицах: префект Соммы обменялся улыбкой со своими коллегами из Шера и Юры; дамы у стола презрительно поджала губы. Тогда он громко и резко сказал:
— Вы мне напишете, не так ли? Помните, я всегда к вашим услугам… Когда будете в Плассане, передайте моей матери, что я здоров.
Он прошел через всю приемную, проводив их до противоположной двери, желая внушить всем просителям, что этих людей следует уважать. Он ничуть не стыдился их; даже гордился тем, что, будучи уроженцем маленького городка, может теперь возвеличить превыше меры своих земляков. Просители и чиновники вставали, когда они проходили мимо, и кланялись шелковому платью цвета пюс и фраку с четырехугольными фалдами.
Вернувшись в кабинет, он заметил, что полковник поднимается с кресла.
— До вечера, — сказал полковник. — У вас что-то уж слишком жарко.
Он подошел поближе к Ругону и шепнул ему на ухо несколько слов. Дело касалось его сына Огюста, которого полковник хотел взять из училища, потеряв надежду, что тот когда-нибудь сдаст выпускной экзамен. Ругон обещал принять его на службу в министерство, хотя обычно от чиновников требовался диплом об окончании школы.
— Ладно, ладно, приведите его, — сказал Ругон. — Я обойду формальности. Придумаю какую-нибудь лазейку. Ему сразу же дадут деньжат, раз вам это нужно.
Бежуэн остался у камина. Подкатив кресло поближе к огню, он устраивался в нем, как будто не замечая, что комната постепенно пустеет. Он всегда оставался последним и задерживался, когда все уже уходили, в надежде вытянуть еще какую-нибудь подачку.
Мерль снова получил приказание вызвать префекта Соммы. Но вместо того, чтобы направиться к двери, Мерль приблизился к письменному столу и проговорил с приятной улыбкой:
— С позволения вашего превосходительства, я хотел бы выполнить небольшое поручение. — Ругон оперся локтями на стол и приготовился слушать.
— Это от госпожи Коррер… Я заходил сегодня к ней утром. Она лежит, у нее нарыв в таком неудобном месте и очень большой. Чуть не с кулак! Ничего опасного, но она очень страдает, потому что кожа у нее очень нежная…
— И что же? — спросил министр.
— Я даже помог кухарке перевернуть ее. Но у меня ведь служба… Она, видите ли, очень тревожится; ей хотелось бы поговорить с вашим превосходительством о решении своих дел. Когда я уходил, она меня подозвала и сказала, что будет очень любезно с моей стороны, если я сегодня вечером после службы сообщу ей, как решились ее дела. Ваше превосходительство, будьте так добры…
Министр спокойно повернулся.
— Господин д'Эскорайль, подайте-ка мне дело, вот из этого шкафа.
Это было дело мадам Коррер, огромная серая папка, до отказа набитая бумагами. Там были письма, предложения, просьбы, писанные самыми различными почерками по разным правилам правописания: просьбы о табачных лавках, почтовых ларьках, просьбы о вспомоществованиях, выдачах, пенсиях и пособиях. На полях всех листков были приписки госпожи Коррер — пять-шесть строчек, скрепленных размашистой мужественной подписью.
Ругон листал дело и перечитывал в конце писем пометки красным карандашом, сделанные его рукой.
— Пенсия госпоже Жалагье увеличена до тысячи восьмисот франков; госпожа Летюрк получила табачную лавку… Поставки от госпожи Шардон приняты… Для госпожи Тетаньер пока ничего… А! Скажете также, что я устроил дело девицы Эрмини Билькок. Я о ней говорил; дамы соберут приданое, необходимое для свадьбы с соблазнившим ее офицером.
— Тысяча благодарностей вашему превосходительству, — заключил Мерль, кланяясь.
Когда он выходил, в дверях показалась прелестная белокурая головка в розовой шляпке.
— Можно войти? — спросил нежный голосок.
Госпожа Бушар вошла, не дожидаясь ответа. В приемной не оказалось курьера, и она прошла прямо в кабинет. Ругон усадил ее, назвав «моя милая детка» и пожав ее маленькие ручки в перчатках.
— У вас ко мне серьезное дело? — спросил он.
— Да, да, очень серьезное, — ответила она с улыбкой.
Тогда он велел Мерлю не впускать никого.
Д'Эскорайль, закончивший отделку ногтей, подошел поздороваться с госпожой Бушар. По ее знаку он нагнулся, и она быстро шепнула что-то. Молодой человек в ответ одобрительно кивнул головой. Он взял свою шляпу и сказал Ругону:
