Шолом Алейхем - Три вдовы
— Ну? — спрашивают обе и ждут моего подтверждения.
Но я притворяюсь недоумевающим. Люблю их подразнить, переспрашиваю:
— Что — «ну»?
— Зубок? Не правда ли?
И вы, конечно, понимаете, что раз — зубок, то, значит, Фейгеле умница, равной которой во всем свете не сыщешь! А раз Фейгеле такая умница, то надо ее целовать до тех пор, пока ребенок не расплачется. Тогда я вырываю ее у них из рук и успокаиваю, потому что ни у кого ребенок так быстро не успокаивается, как у меня, и можно сказать, что ничьих волос Фейгеле не любит так, как мои, и ничьего носа она с таким удовольствием не теребит своими крошечными пальчиками, как мой нос. А ощущать на своем лице эти крошечные пальчики — просто наслаждение! Хочется тысячу раз целовать каждый суставчик этих маленьких, нежненьких, беленьких и мягоньких пальчиков! Вы смотрите на меня и думаете: «бабья душа у этого человека! Иначе он не любил бы так детей»… Угадал, не правда ли? Видите ли, какая у меня душа, не знаю, но что я маленьких детей люблю, — это факт! А кого же и любить, если не маленьких детей? Взрослых, что ли? Эти гладкие морды, вон тех с упитанными брюшками, вся жизнь которых — вкусный обед, хорошая сигара и преферанс? Или тех прикажете любить, что кормятся за счет общества, а сами кричат, шумят, трезвонят на весь мир, что единственная их цель — общественное благо?.. Или вы хотели бы, чтобы я любил молодых цуциков, которые хотят переделать мир, называют меня «буржуем» и хотят заставить меня продать дома и поделиться с ними во имя какой-то экспроприации. Или, быть может, прикажете любить откормленных дам, единственный идеал которых — жрать, наряжаться в шелка и бриллианты, таскаться по театрам и нравиться чужим мужчинам? Или стриженых старых дев, которых когда-то в молодые годы, насыпали «нигилистками», а сейчас зовут «эсеровками», «кадетницами» и тому подобными замечательными именами? Вы говорите, что я старый холостяк, что я — брюзга и мизантроп, и никто поэтому мне не нравится? Ну, хотя бы и так, кому от этого легче? Итак, на чем же я остановился? На ребенке, на Фейгеле, на том, как мы ее любили. Всю свою жизнь мы отдавали ребенку, все трое, потому что ребенок этот скрашивал наше существование, давал нам силы и энергию переносить тяготы глупой и грубой жизни. А для меня лично ребенок этот был источником тайных надежд. Вы легко поймете — каких, если вспомните, чем была для меня Роза. Ребенок рос, и с каждым днем в моем сердце расцветала надежда, что кончится, наконец, мое одиночество, и мне тоже когда-нибудь приведется вкусить сладость жизни… И не один я носился с этой мечтой, — ту же надежду питала в сердце своем и Пая. И хотя мы никогда об этом не говорили, всем было ясно, как божий день, что так обязательно будет… Вы, пожалуй, спросите, как могут люди понимать друг друга без слов? Но это значит, что вы знаете лишь «психологию», но отнюдь не людей… Вот я для примера нарисую вам картину, и вы увидете, как люди понимают друг друга с полуслова. Вот вам картина.
Летняя ночь. Небо исчерчено молочно-белыми полосами. Хотел было сказать: звезды горят, сверкают, мерцают… Но вспомнил, что так в какой-то книжке написано, а я не желаю пережевывать чужие слова. Я говорил вам, что терпеть не могу описаний природы, которые также похожи на природу, как я на турецкого пашу. Словом, была летняя ночь, одна из тех удивительных теплых, прекрасных ночей, когда сердце даже самого черствого в мире человека преисполняется поэзией и его тянет куда-то в неведомую даль. Он погружается в священный покой, глядит в опрокинутую синюю чашу, именуемую небом, и чувствует, что небо и земля о чем-то шепчутся, ведут тихую беседу о вечности, о бесконечности, о том, что люди называют божеством…
Ну? Как вам нравится мое описание природы? Не нравится? Ну, и ладно! Погодите, это еще не всё. Я забыл вам рассказать о жуках, — странных, тяжелых, коричневых жуках, которые носятся в темноте, жужжат, гудят, то шлепаясь о стены, об окна, то падая на землю с полураспластанными крыльями. Не огорчайтесь, пожалуйста, они немного поползают по земле, затем поднимутся, расправят крылья и снова начнут кружить на свету, гудеть, жужжать, снова шлепаться об окна и снова падать на землю… Мы сидим на крылечке, возле сада, все четверо: я, Пая, Роза и Фейгеле. Фейгеле уже большая, осенью ей исполнится четыре года, а разговаривает она, как взрослая. И все время задает вопросы. Тысячи вопросов! Почему небо — небо, а земля — земля? Когда бывает день и когда — ночь? Почему ночью — ночь, а днем — день? Почему мама называет бабушку ее «мамой», а бабуся маму называет не «мама», а Роза? Почему я ей дядя, а не папа? Почему дядя смотрит на бабусю, а бабуся на маму, и почему мама так покраснела?.. Это, конечно, вызывает общий смех. Фейгеле спрашивает, почему мы смеемся, а мы еще громче заливаемся и кончается всё это тем, что мы трое переглядываемся, отлично понимая, что означает наш взгляд. Слов не надо. Слова ни к чему. Слова созданы только для болтунов, для женщин и адвокатов. Или, как выразился однажды Бисмарк: слова нам даны для того, чтобы скрывать наши мысли. Ведь вот звери, птицы и прочие создания обходятся без слов! Вот растет дерево, распускаются почки, пробивается травка, — какой у них язык? Глаза, господин мой любезный, глаза человеческие — сокровище! То, что глаза скажут вам иногда в одно мгновение, языку и за день не передать. Взгляды, которыми мы обменялись в ту ночь с двумя вдовами, выражали многое, многое… Незабываемые взгляды — поэма нашей жизни, если хотите гимн, печальная песнь о трех потерянных жизнях, о трех искалеченных душах, которым будничная жизнь, сутолока помешала пить из источника, именуемого счастьем, вкусить от родника, называемого любовью… Слово «любовь» вырвалось у меня нечаянно. Поверьте, — меня так и воротит от него. Почему? Потому, что ваши писатели чересчур часто пользуются этим священным словом, оно становится у них слишком будничным. Слово «любовь» в устах наших писателей — кощунство. Слово «любовь» должно звучать как молитва всевышнему, или как мелодия без слов, песнь чистой поэзии, хотя бы и без таких рифм, как: бежать — покупать, хапать — лапать, гнаться — драться и тому подобных, при чтении которых мне кажется, что я глотаю горох и закусываю бумагой… Примеры мои, может быть, вам и не нравятся, но потерпите немножко. Сейчас я закончу историю о вдове номер два, потому что терпеть не могу, когда зевают… Скажите, не случалось ли с вами вот что: нестерпимо болит зуб, его во что бы то ни стало надо удалить, а вы откладываете со дня на день визит к врачу. Наконец, вы набрались духу и отправились к нему. Приходите и читаете на дверях табличку: «Зубной врач такой-то принимает от 8 до 1 и от 1 до 8»… Смотрите на часы и думаете про себя:
— От 8 до 1 и от 1 до 8? Куда мне торопиться?
Возвращаетесь домой и опять мечетесь от боли… То же самое было со мной и с Розой. Каждый день я утром выходил из дому с твердым намерением — сегодня же объясниться без всяких оговорок! Сначала переговорю с вдовой номер один, с матерью, то-есть, так, мол, и так… Она чуть покраснеет, опустит глаза и скажет: «Я не возражаю, переговорите с Розой»… Тогда я пойду от вдовы номер один к вдове номер два и скажу ей: «Послушай, Роза, так, мол, и так…» И вот прихожу к вдовам, а навстречу мне выбегает Фейгеле, бросается ко мне на руки, обнимает за шею, целует в очки и просит, чтобы «сегодня, непременно сегодня, я сказал мамочке и бабусе, — меня они послушаются, — чтобы ей разрешили не учиться, не играть, не танцовать, а пойти с дядей в зоологический сад! Привезли туда, — говорит она, — таких обезьян, таких обезьян, что можно со смеху лопнуть!».. Ну, вот, попробуйте, откажитесь пойти с ребенком в зоологический сад смотреть смешных обезьян.
— Что станется с этим ребенком? — ворчит вдова номер один.
— Окончательно портит ребенка, — подтверждает вдова номер два.
А дядя не обращает внимания на упреки и недовольство вдов: он отправляется с ребенком в сад знакомиться с обезьянами… И так вот каждый раз какая-нибудь другая причина. День проходит за днем, неделя за неделей, год за годом, ребенок растет, начинает понимать такие вещи, о которых говорить не полагается, и мы втроем приходим к молчаливому соглашению, что надо выждать, ребенок вырастет, а там видно будет. Когда Фейгеле станет взрослой, найдет себе жениха, тогда, мол, у нас развяжутся руки и мы преобразуем жизнь, заново построим наш дом. И каждый про себя строит планы, — как жить вместе: молодая чета — Фейгеле со своим суженым, старая чета — я и Роза, а вдова — бабушка (Пая) будет властвовать над всеми нами… То-то будет жизнь! Одна беда: как бы дожить до того времени, как дождаться, покуда Фейгеле вырастет, станет взрослой и найдет себе жениха? Но — кто живет, тот доживает! Так, кажется, гласит поговорка? Не люблю я шаблонных поговорок! А вы разве любите? Ну, и прекрасно. На здоровье! Итак, кто живет, тот доживает! Фейгеле выросла. Стала взрослой и нашла себе жениха, — но вот тут-то и вся загвоздка! Тут-то только и начинается «психология», как вы это называете?
