Пэлем Вудхауз - Дядя Динамит
Только Шерлок Холмс угадал бы, что викарий сообщил ей по телефону о болезни своего помощника (корь); но и доктор Ватсон понял бы, что она расстроена, а потому, при всей своей учтивости, не замечает гостя, стоящего уже на другой ноге.
— Эйлмер! — воскликнула она.
— Что?
— Эйлмер!.. Викарий!..
— ЧТО-О-О?
— Викарий говорит, мистер Другг заболел корью.
— Какой еще друг?
— Его помощник. Такой милый, прыщавый. Заразился, теперь некому судить детей.
— Каких детей?
— Конкурс. На празднике.
Позволим себе небольшое отступление. Во владениях сэра Эйлмера каждый год устраивали праздник, где собирался самый цвет сельского общества. Соревнования в беге, местные танцы, детский конкурс красоты, чай с бесконечным множеством булочек под большим тентом — словом, представьте себе дерби, прием в королевском дворце и пир Валтасара.
Представив, вы поймете, почему огорчилась леди Босток. Можно сравнить ее с антрепренером, у которого за два дня до премьеры заболела звезда, или с генералом, чей лучший полк накануне битвы поголовно схватил радикулит.
— Это ужасно, — продолжала леди Восток. — Я просто не знаю, кем его заменить.
Сэр Эйлмер, почуяв опасность, сказал, что он никого судить не будет, и жена заверила его, что об этом не помышляла.
— Но кого-то найти надо, — сказала она, в полном отчаянии обведя глазами залу, как вдруг заметила гостя, стоявшего снова на той, первой ноге, и спросила его:
— Вы Реджинальд?
Предыдущая беседа с сэром Эйлмером довела Мартышку до такого состояния, что он и сам не знал, Реджинальд он или нет. Вообще-то, она права, скорее всего — он Реджинальд, но не опасно ли это?
Тем не менее он признался.
— Как я рада! — взвыла леди Босток, словно душа в чистилище. Трудно ответить на эти слова. «Да» — нелогично, «Xo-xo!» — фамильярно: и, не додумавшись до «И я очень рад». Мартышка снова хихикнул.
Взор хозяйки засветился безумным огнем.
— Вы не бывали судьей на детских конкурсах? — спросила она.
— Кто, я? — ответил Мартышка.
Именно тут ангел, прикинувшись сэром Эйлмером, спас его от страшной беды.
— Зачем он тебе? — спросил ангел. — Я знаю, кто здесь нужен.
Трудно передать, как далек был Мартышка от желания расцеловать будущего тестя, но тут расстояние сократилось. Что до сэра Эйлмера, вы легко вообразите его, если видели корсиканца, которому представилась возможность осуществить кровную месть. Глаза светились тем странным, почти неземным светом, каким светятся они у дядей, воздающих должное племяннику.
— Я знаю, кто здесь нужен, — повторил он. — Уильям.
— Уильям?
— Уильям, — еще раз произнес баронет, смакуя это имя, словно очень хороший портвейн.
Леди Босток удивилась:
— Ты пойми, дорогой… Он… как бы это сказать… совершенно не…
— Уильям.
— Да он откажется!
— Уильям.
— Он такой застенчивый.
— Уильям. Не спорь со мной, Эмили. Не моргай, не сопи. Судить этих деток будет Уильям. Может быть, пожалеет, что проехал станцию и надрался у Икенхема.
Леди Босток вздохнула. Рефлекс покорности возник давно, еще у алтаря.
— Хорошо, дорогой.
— Передай ему, когда увидишь. А сейчас ты идешь к викарию? Я тебя подвезу. Пошли.
Супруги вышли в сад, он — впереди, она — сзади. Мартышка, вытерев лоб носовым платком в тон носкам и галстуку, последовал за ними. Ему хотелось вздохнуть. Это бывало у туземных вождей после беседы с губернатором о недоплаченных налогах.
Чистый хемпширский бриз творит чудеса. Мартышка пошел обратно в дом. Как и многим до него, ему захотелось снова взглянуть на экспонаты, словно бы проверяя, настолько ли они мерзки. Когда он уже входил в стеклянную дверь, румяный полисмен, неспешно проезжавший мимо на велосипеде, воскликнул: «Эй!» и, сверкнув глазами, воинственно выпятил подбородок.
Звали его Гарольд Поттер, разрумянился он от жары, а задумался поначалу, ибо мечтал об Элзи Вин, здешней горничной, своей невесте.
К ней он, собственно, и ехал, размышляя о любви, пока не увидел непорядок. Ромео мигом превратился в бессонного стража, воплощавшего в этом селении всю силу закона. Велосипед обрел неожиданную прыть.
Вот почему Мартышка, убедившийся, что экспонаты именно так мерзки, как ему и показалось, услышал за спиной взволнованное дыхание. Он обернулся и увидел огромного полисмена с рыжими усами.
— Ой! — воскликнул он.
— Эй! — воскликнул Поттер, словно эхо в швейцарских Альпах.
3 Мы не станем вас убеждать, что положение было легким. Оно восхитило бы лорда Икенхема, который не любил монотонного течения жизни, но племянник его задрожал с головы до ног.
В отличие от собратьев по клубу, легко подкупавших стражей порядка, а во время регаты воровавших у них шлемы, Мартышка боялся полисменов. Потому он и вспоминал с такой скорбью собачьи бега, где страж, удивительно похожий на нынешнего, держал его за шкирку и рекомендовал не рыпаться.
Сейчас он слабо улыбнулся и произнес:
— Здравствуйте…
— Здрассь, — холодно ответил Поттер. — Что тут такое?
— Где?
— Тут. Что вы делаете в чужом доме?
— Меня пригласили.
— Хо!
Мартышке показалось, что положение, и так нелегкое, становится все труднее. Поэтому он обрадовался, когда их рандеву нарушила коренастая, решительная девица с голубыми глазами и вздернутым носом, судя по одежде — горничная. Она с интересом посмотрела на эту жанровую сцену.
— Гарольд, — сказала девица, — откуда ты взялся? А это еще кто?
— Неизвестный субъект, — отвечал ей Поттер. — Обнаружен в чужом доме.
Мартышка обиделся:
— Ну что вы заладили: «в чужом», «в чужом»! Меня пригласили. Дорогая… простите, не знаю, как вас зовут…
— Мисс Бин, моя невеста, — сообщил полисмен учтиво, но не радушно.
— Вот как? Поздравляю. Пип-пип!
— Пип-пип! — отвечала девица.
— Желаю счастья. Так вот, меня сюда пригласили. Я приехал на несколько дней. Моя фамилия Твистлтон, я — жених мисс Гермионы. Конечно, вы обо мне слышали.
— Наша мисс, — согласилась девица, — выходит замуж за Твистлтона.
— Ну вот!
— Джейн слышала за обедом, что он приедет погостить. Гарольд, это он и есть.
— Молодец! — похвалил ее Мартышка, она ему вообще понравилась. — Именно. Я — это он. Прочитайте вот тут, на ярлычке: «Р. Г. Твистлтон». Черным по белому, один из самых почтенных портных.
— Может, это чужой пиджак, — не сдался Поттер.
Мартышка взглянул на него.
— Не шутите так, мой дорогой, — посоветовал он. — Вот что, позвоните викарию, там хозяева, и спросите, видал меня сэр Эйлмер или нет!
— А вы его видели?
— Конечно.
Констебля это убедило.
— Ну, ладно. Простите, служба.
— Ничего, ничего.
— Тогда до свидания. Элзи, чаем не напоишь?
Элзи Бин вздернула носик:
— Иди на кухню, бери сам. Там твоя сестрица. У кухарки.
Поттер задумался. Жажда и любовь разрывали его на части. С прискорбием сообщим, что победила жажда.
— Пойду, горло промочу, — сказал он и впрямь пошел.
Элзи проводила укоризненным взором синюю спину.
— Да уж, сестрица! — заметила она с такой горечью, что Мартышка подумал: «Дева в беде» — и, вытирая лоб, искоса взглянул на нее.
— Вам не нравится его сестра?
— Да уж, прямо скажем.
— Если они похожи, я вас понимаю. А что с ней такое?
Несмотря на многократные напоминания, Элзи Бин не обрела той сдержанности, какой отличается вышколенная служанка. Когда надо бы ответить вышестоящим: «Да, сэр» или «Нет, мэм», она изливала душу; а уж теперь к тому же перед ней был гость.
— Вот что, — ответила она. — Из-за нее он никак не уйдет. Точит и точит: «Не уходи», «Не слушай эту Элзи». Никаких сил нету!
Мартышка сосредоточился.
— Сейчас, сейчас, — сказал он. — Я не все понял. Вы хотите, чтобы он ушел со службы?
— Ага.
— А сестра не хочет. Понятно. Чем же плоха его служба? — спросил он. Человек, служивший в суде, умеет задавать вопросы.
Элзи Бин, однако, вопросу удивилась.
— Как это чем? Да их все терпеть не могут! Если б я дома сказала, они бы так и сели. Брат в сентябре выходит, шутка ли! Мы из Боттлтон-Ист, — пояснила она.
Мартышка вдумчиво кивнул. Он все понял. Дочери Лондона, особенно столь оживленного района, как Боттлтон-Ист, претит союз с человеком, хватающим других за шкирку. Если же учесть несчастье с братом, можно легко представить, что множество дядюшек и кузенов сочтут такой союз пятном на семейном гербе.
— Понятно, — признал он. — А что он тогда будет делать? Работу найти нелегко.
— Купит кабачок, — объяснила Элзи. — У него есть триста фунтов. Выиграл в футбольное лото.
— Везет же людям!
— Только сестра мешает. Я все говорю: «Ну, Гарольд!», а он усы жует и молчит. Ничего, подождем, — философически прибавила она. — А это что на полу?
— Я тут уронил одну штуку.
