Джон Пассос - Большие деньги
– Спокойной ночи, Олли, дорогой, спокойной ночи, лейтенант Андерсон!
Швейцар захлопнул дверцу машины, и она уехала. Он так толком и не понял, были ли среди тех многочисленных рук, которые ему пришлось пожимать, и ее нежные пальчики.
Новости дня XLV
Не нужны мне пудра и накладные волосы
Мужчина, которого люблю, никуда от меня не денется
Если требуется найти весьма простое объяснение своей карьеры, то, несомненно, его следует искать в экстраординарном решении, позволяющем оставить простую работу клерка и приступить к изматывающему труду в качестве помощника заведующего отделом. Юноша проявляющий такое благоразумие на раннем этапе жизни и силу воли всегда сможет возвыситься над уровнем средних людей. Он в результате стал закадычным другом банкиров.
Женщина из Сент-Луиса с ее бриллиантовыми колечками
Привязала к себе лямками кухонного фартука этого человека и вертит им как хочет
Как только его жена обнаруживает, что каждый «форд» похож на другой «форд» и такой автомобиль есть почти у каждого, она скорее всего сумеет оказать на него влияние и заставить перейти в следующую группу по социальной лестнице, главным самым наглядным символом которой является «додж»
ЗА СИМ СЛЕДУЕТ ОТЧАЯННАЯ РЕВОЛЬВЕРНАЯ ПЕРЕСТРЕЛКАСледующий шаг предпринимается тогда, когда дочь заканчивает колледж и семья переезжает в новый дом.
Отец хочет на всем экономить. Мать страстно ищет любую стоящую возможность для своих детей, дочери подавай социальный престиж, а сын желает путешествовать, гонять на бешеной скорости, и он легок на подъем.
ЧЕЛОВЕК УБИТ ТРЕМЯ БАНДИТАМИ ВОЗЛЕ ОТЕЛЯ «МАЖЕСТИК»Ненавижу смотреть как вечером садится солнце
Ненавижу смотреть как вечером садится солнце
Потому что мой милый покинул наш город
такие подвиги могут указывать на весьма опасный уровень бравады но в то же время они демонстрируют те качества которые превратили мальчишку из средней школы в признанного главаря банды ставшей занозой в боку штата…
Американский план
Фредерик Уинслоу Тейлор[2] (все в магазине называли его Расторопный Тейлор) родился в Джермантауне, штат Пенсильвания, в год избрания Бьюкенена[3] президентом. Его отец был адвокатом, мать – из семьи китобоев Нью-Бедфорда. Она была большая поклонница таланта Эмерсона,[4] принадлежала к унитарианской церкви и была членом общества Браунинг.[5] Ярая аболиционистка, она свято верила в демократические нормы; она была домохозяйкой старой школы и никому в доме не давала сидеть без дела ни минуты от зари до темноты. Она сама составила следующие правила поведения: самоуважение, уверенность в собственных силах, самоконтроль и холодная рассудочная голова для запоминания множества цифр.
Ей, однако, хотелось научить своих детей ценить по достоинству все изящное, поэтому она на три года отвезла их на Европейский континент, где показала величественные соборы, Гранд Опера, древнеримские мостовые, картины старинных мастеров под слоем потускневшего коричневого лака в больших позолоченных, с лакировкой же, рамах.
Позже Фред всегда сожалел об этих понапрасну загубленных годах и всегда выбегал из комнаты, в которой люди говорили о чем-то возвышенном и изящном. Он был запальчивым, раздражительным парнишкой, обожал практические шутки и был большой дока по части различных хитроумных изобретений и приспособлений.
В Эксетере он был старостой класса и капитаном бейсбольной команды, первым питчером с высокими подачами. (Когда судьи упрекали его за это, указывая, что высокие передачи в этой игре правилами не предусмотрены, он отвечал, что это неважно, главное в игре – результат.)
В детстве его мучили кошмары, и отход ко сну был для него тяжким испытанием. Он прочитал где-то, что все это из-за того, что обычно он спал на спине. Он смастерил для себя кожаную упряжку с деревянными колышками, которые больно впивались ему в тело, как только он во сне переворачивался на спину. Когда он вырос, то спал либо в кресле, либо сидя в постели, обложившись со всех сторон подушками. Всю свою жизнь он страдал от бессонницы. Он был первоклассным игроком в теннис и даже в 1881 году со своим другом Кларком выиграл общенациональный теннисный чемпионат в парной игре. (Он пользовался всегда ракеткой собственного изобретения, похожей на большую ложку.) В школе от перенапряжения у него сильно ухудшилось зрение. Врач предложил ему заняться ручным трудом. Таким образом, в Гарвард он так и не поехал, а вместо этого поступил на работу в мастерскую одного небольшого концерна по производству насосов, которым владел друг их семьи, и там овладел ремеслом модельщика и механика. Он также научился работать на станке, одевался и вел себя как истинный работяга.
Фред Тейлор никогда не курил и не пил спиртного, отказался даже от чая и кофе. Он никак не мог понять, почему это его друзья по работе, механики, как и он сам, любили кутнуть как следует, напиться в дым и устраивали шумные потасовки по вечерам в субботу. Он жил дома. Если не читал книг по технике, то выступал в спектаклях на любительской сцене или по вечерам подходил к фортепиано и красивым тенором исполнял такие песни, как «Храбрый воин» или «Испанский кавалер».
Первый год своего ученичества в мастерской он работал бесплатно, потом в течение двух лет получал по полтора доллара в неделю, а в последний год – целых два.
Штат Пенсильвания богател за счет добычи железной руды и угля. Когда ему исполнилось двадцать два, Фред Тейлор пошел работать на чугунолитейный завод в Мидвейле. Вначале ему там предложили работу клерка, но он вскоре ее возненавидел и пошел вкалывать с лопатой в руках. Наконец он добился своего, и его поставили к станку. Он был хорошим слесарем-механиком, трудился по десять часов в день, а по вечерам посещал курсы инженеров в Стивенсе. За шесть лет он от помощника механика дошел до инструментальщика и заведующего кладовой, потом от бригадира до мастера-ремонтника, потом до главного чертежника-конструктора, а потом – от заведующего исследовательским отделом до главного инженера завода в Мидвейле.
Вначале, когда он был механиком, то вел себя так же, как и остальные механики: шутил, вкалывал вместе с ними и увиливал от работы вместе с ними, чтобы слишком не надрываться. Боссу нужно отдавать только то, за что он платит, не больше. Но когда он стал мастером, то оказался уже на стороне руководства, по ту сторону баррикад, перенимая у тех, кто не был на стороне руководства, всю массу знаний, накопленных в рабочих головах, их физическую сноровку, ремесло ц «рабочую косточку».
Теперь он не мог выносить простаивающий станок или бездельничающего работягу.
Производство, как моча, ударило ему в голову, и теперь оно действовало на его нервы возбуждающе, лишая сна, получше любого крепкого напитка или бабы в субботнюю ночь. Сам он никогда не сачковал и не позволял этого другим, будь он проклят! Производство жгло его, словно опасная сыпь на коже. В мастерской он потерял всех своих бывших друзей. Они презирали его, называя надсмотрщиком и эксплуататором. Он был крепко сбитым мужиком с характером и не любил подолгу разговаривать.
Может, тогда я был по годам молод, но могу вам поклясться, я в то время был куда старее, чем даже сейчас, принимая во внимание постоянные треволнения, низость и всеобщее презрение. Вы и представить себе не можете, какая это ужасная жизнь, когда на любом лице любого работяги написано враждебное к тебе отношение, и вам никак не избавиться от горького чувства, что любой находящийся поблизости от тебя человек – твой потенциальный враг.
Так начиналась знаменитая система научного менеджмента Тейлора.
У него не хватало терпения на объяснения, и ему было абсолютно все равно, с кого содрать шкуру, когда он насаждал свои законы, такие, которые, по его мнению, неразрывно связаны с производственным процессом.
Когда приступаешь к проведению эксперимента в любой отрасли, нужно все подвергать сомнению, подвергать сомнению сами основы, на которых зиждется искусство, нужно подвергать сомнению самые простые, самые очевидные, самые универсальные повсеместно принимаемые факты; нужно все доказывать заново,
за исключением доминирующих правил поведения типично американского квакера (капитаны торгового флота, выходцы из Нью-Бедфорда были самыми отъявленными эксплуататорами на всех морях, где они занимались китобойным промыслом). Он хвастал, что никогда не заставлял рабочего что-то сделать, если только сам не мог этого сделать своими руками.
