Кэтрин Скоулс - Королева дождя
Где-то вдалеке зазвонили церковные колокола. Взгляды двух женщин встретились — в них читалась одна и та же мысль, невысказанная. Наступило Рождество. А они обе одиноки.
— Меня зовут Джейн.
— Я — Кейт.
И снова тишина, Кейт заметила рыжевато-коричневую козу, привязанную к фруктовому дереву. Коза жевала веточки низкого кустарника, ее толстые губы исследовали их в поисках чего-то нового и нежного.
— Она не даст траве разрастаться, — пояснила Джейн. — Сад немного зарос.
Кейт кивнула и вежливо улыбнулась: соседка сильно преуменьшила серьезность ситуации. Особняк пустовал весь прошлый год, и задний двор совершенно одичал. Кейт смотрела, как коза отрывает листья целыми пучками. «Если так пойдет и дальше, — подумала девушка, — то сад очистится в мгновение ока». Она вспомнила о суете, вызванной появлением козы. Жители улицы немедленно направили жалобы агенту по продаже недвижимости и выяснили, к своему ужасу, что эта женщина вовсе не очередной квартиросъемщик в длинной веренице арендаторов; она — хозяйка дома, вернувшаяся после долгих лет, проведенных за границей. И если она хочет держать в своем саду животное, то это ее право. В скором времени в саду появились куры — их заметили, когда они отдыхали на ветвях деревьев. На рассвете округу оглашал крик петуха. А еще в воздухе постоянно висел запах дыма костра. Жители начали останавливать Кейт на улице и расспрашивать ее о новой соседке. О том, что с момента прибытия женщина фактически живет в саду, иногда даже спит на веранде, Кейт решила им не говорить: она чувствовала, что этого делать не стоит. К тому же ей вовсе не хотелось становиться похожей на досужих кумушек, любительниц посплетничать.
— Сколько вы уже там живете? — спросила Джейн, кивая на домик с террасой.
— О, достаточно долго… — неопределенно протянула Кейт. — То приезжаю, то уезжаю…
Несколько секунд Джейн молча смотрела на нее.
— Как вы узнали, что сюда можно попасть через дыру в заборе?
Кейт сначала не хотела отвечать, но поскольку не видела причин скрывать правду, сказала:
— Дыру сделала я. Ребенком я часто забиралась в этот сад поиграть. Дом пустовал. — Она окинула взглядом большой заросший сад. — Я словно получила целое королевство, где меня ждало столько приключений!
— Значит, вы росли здесь? — спросила ее Джейн.
— Не совсем. Дом принадлежал моей семье, но мы прожили здесь все вместе только несколько лет. — И Кейт огляделась в поисках предлога для смены темы разговора.
— Я думаю, вон там вы играли в «дом»? — И Джейн указала на старую, скрюченную плакучую вишню в дальнем конце сада.
Кейт удивленно повернулась к ней:
— Да, именно там.
Джейн улыбнулась. Улыбка осветила ее лицо, вернув ему блеск красоты юности.
— Летом, когда на деревьях была густая листва, вы заползали под низкие ветви и чувствовали, что укрылись от всего мира.
Кейт встретилась с ней взглядом. Именно так все и происходило.
— Видите ли, я тоже ребенком играла в этом саду, — призналась Джейн. — Это был дом моей бабушки.
На соседнем дереве запела цикада. Кейт молча смотрела, как курица роет ногой землю около черного хода. Ей не хотелось продолжать беседу, и Джейн, похоже, разделяла ее нежелание. Но повисшее молчание не было неловким: сидя в кресле и сжимая пустой стакан, которому постепенно передавалось тепло руки, Кейт чувствовала, что почти загипнотизирована предвечерним миром.
Через какое-то время Джейн наклонилась к ломберному столику, приткнувшемуся к ее креслу, и привлекла внимание Кейт к стоящему на нем старомодному проигрывателю. Его прочный футляр, обтянутый зеленой кожей, был покрыт трещинами и пятнами от долгого использования. На одной из ручек болтались остатки ярлыков, которые вешают на багаж в аэропортах. Когда Джейн сняла крышку и Кейт увидела диск проигрывателя и блестящую черную иглу, она ощутила острый укол узнавания. В ее детстве был точно такой же проигрыватель, только новый, без пятен, — семейное сокровище, которое ей не разрешали трогать.
Тишину нарушил треск, который сменился первыми нотами какой-то арии. Женский голос, грудной и сильный, разнесся по саду, вызывая глубокую, непонятную тоску.
Слушая пение, Кейт смотрела на свой дом. Его вид отсюда напомнил ей, как она часто сидела здесь, в своем тайном саду, и изучала место, где жила со своими родителями. Ей нравилось прикидываться чужестранкой. Она отмечала знаки их присутствия: занавески на окнах, белье на веревке — и искала малейшее доказательство того, что они не обычные австралийцы, живущие нормальной жизнью, что на самом деле они — замаскированная семья миссионеров.
Керрингтоны прожили здесь почти два года. Тогда родители Кейт обучались на очередных курсах. Хотя они и тосковали по Африке, новая жизнь семьи быстро заполнилась маленькими радостями пребывания в Австралии. Теперь, когда им не помогали ни Ордена, ни Тефа, они сами готовили пищу, убирали дом и ездили за покупками. Поскольку Майклу не приходилось по вечерам обходить больничные палаты, у них появилось время на игры и беседы. Они ходили в кино и ужинали в ресторанах. Новые семейные события, проживаемые вместе, создали между ними особую близость.
Кейт бережно хранила воспоминания об этой интерлюдии как о «Золотом веке». Она всегда была благодарна миссии за то, что домик сохранили за ней и что, когда она закончила школу, ей разрешили вернуться сюда. Она очень тщательно уничтожила все следы присутствия арендаторов, которые, живя здесь, пятнали дом чужеродными воспоминаниями.
Кейт отвлеклась от этих мыслей и увидела, что Джейн наблюдает за ней. Она тут же улыбнулась, надеясь, что лицо не выдало ее чувств.
— Мне пора. — Она встала, но Джейн жестом попросила дослушать арию.
Голос задержался на последних нотах, протягивая их, словно желая продлить пение хоть на несколько мгновений. Наконец он затих, и Кейт снова встала.
— Я найду выход, — заявила она и направилась к воротам, которые вели в палисадник.
Похоже, отдых придал Джейн сил — она настояла на том, чтобы немного проводить девушку. Когда они прощались, она мягко и нерешительно прикоснулась к руке Кейт.
Уходя, Кейт не оглядывалась, но чувствовала, что женщина наблюдает за ней. Она неожиданно поняла, что пытается двигаться изящно, как ее учили в детстве, — ее няня была решительно настроена исправить неуклюжее ковыляние малышки.
«Вытяни шею. Расслабь руки. Представь себе, что на голове у тебя стоит горшок с водой…»
Открыв высокие деревянные ворота, Кейт перешла с территории, заросшей буйной растительностью, в опрятный викторианский садик. Чтобы поддерживать здесь порядок, был нанят разнорабочий, и благодаря его усилиям унылые кусты выстроились ровными рядами, прекрасно сочетаясь с солидным фасадом дома. Кейт подумала, что, глядя на этот садик с улицы, невозможно предположить, что сразу за ним, скрытые от глаз посторонних, находятся настоящие заросли.
Когда Кейт вернулась в собственный сад, ее мысли переключились на небольшой водоем, который она собиралась устроить около черного хода. Используя рулетку, она начала делать разметку. Места для прудика было так мало, что вымерять следовало идеально точно. Она работала медленно, тщательно, пока с другой стороны забора до нее не донеслись первые такты новой песни. От удивления она выпрямилась: мелодия была нервной и яркой, с четким ритмом, — абсолютно никакого сходства с арией, звучавшей раньше! Кейт поняла, что уже слышала эту песню: она была в записях шестидесятых годов, которые они проигрывали в клинике. «Паппет он э стринг», поет Сэнди Шоу. Кейт поняла, что Джейн слушает хит своей юности — тех дней, когда она с нетерпением ждала будущего и ее переполняли прекрасные мечты. «Интересно, догадывалась ли она о том, чем все закончится?» — подумала Кейт. Закончится жизнью в полном одиночестве… И тут Кейт пришло в голову, что и ее ожидает подобный конец. Она будет плыть по течению, совершенно одна. Эта мысль оказалась странно утешительной — ведь чувство полной изолированности от других людей было ей уже хорошо знакомо!
Впервые она испытала это чувство, когда ее отправили в школу-интернат в Додоме. Впрочем, тогда у нее был Иисус, вездесущий друг, а дома ее ждали родители. Лангали находилась на большом расстоянии от Додомы, но Кейт знала, что рано или поздно преодолеет его. Лангали и Додома, дом и школа, были частями одного мира.
Когда Кейт пришлось отправиться в новую школу-интернат, в Мельбурн, все было иначе. Там она испытала настоящее одиночество: ее дом был потерян навсегда, а семья отправилась к Иисусу. Хорошеньким же другом он оказался! Но, как бы то ни было, ей удалось выжить. В конечном счете она даже начала ценить свободу, как положительную сторону отсутствия привязанностей. Она научилась быть одна, но не страдать от одиночества.
