Андре Моруа - Молчаливый полковник Брэмбл
Итог жизненной философии писателя подведен в одной из последних его книг — «Открытом письме молодому человеку о науке жить» (1966). Это завещание, обращенное к молодежи. Умудренный жизненным опытом мыслитель ведет диалог с воображаемым оппонентом, человеком другого поколения, рассуждает о политике, о литературе, о моральных принципах, о женщинах, о любви. Цель автора — воспитать людей, способных подхватить начатое им дело, продолжить в них свою жизнь.
Как и пятнадцать лет назад, в книге «Во что я верю», Моруа излагает свое кредо, но уже в иной тональности: он ощущает свою личную ответственность за уходящие в прошлое классические идеалы, остро чувствует, что многие отбрасывают их как ненужную обузу. Он вновь и вновь опровергает идеи абсурдности мира, пессимизма, отчаяния, утверждает, что совместными усилиями можно предотвратить катастрофу, «не дать земному шару погибнуть от рук его обитателей». Он учит: нельзя жить для себя, надо действовать, верить в возможности человека. Писатель отвергает миф об «обществе изобилия», указывая на реальную нужду и голод в капиталистическом мире, говорит о «проклятии денег», губящих душу человека, иссушающих талант.
Рассуждения Моруа логичны и убедительны. Но если заменить воображаемого оппонента «Письма» реальным западным юношей конца шестидесятых годов, то картина резко изменится.
Пытаясь во всем найти «золотую середину», Моруа безнадежно останавливается, застревает на полпути, его советы абстрактны и потому не могут устроить молодых. Идет трагический, безнадежный спор традиционалиста, защищающего рушащиеся идеалы, пытающегося догнать ускользающее время, с не слушающим и не слышащим его поколением. Уступки женской эмансипации (совет выбирать жену с хорошей профессией, а не с большим приданым) кажутся архаичными на фоне прокламированной «сексуальной революции», «свободной любви». Писатель наставляет: лучше хорошо знать нескольких авторов, чем плохо многих; учит, как собрать библиотеку; твердит: читайте Гомера, Монтеня, Шекспира, Бальзака, Толстого, Пруста, Алена, — а западная молодежь, по данным социологических опросов, предпочитая кино и телевизор, редко обращается к книге. Моруа дает советы, как делать карьеру, обходиться с начальством и подчиненными, как лучше распорядиться капиталом, а хиппи вообще отказались от денег, от благ цивилизации, от каких-либо связей с государственной системой. Моруа твердит: надо стать большим в малом, всего можно добиться постепенно, нужны преобразования, духовное совершенствование, а «сердитые молодые люди» шестидесятых хотели «стать всем», призывали сдать на слом старую культуру, буржуазное общество.
Право вести прямой разговор с читателем, учить его, давать ему советы Моруа подтверждал честно прожитой жизнью. И сам же он стал собственным биографом — закончил мемуары за неделю до смерти, в октябре 1967 года. Писатель исполнил свой завет — превратил судьбу в произведение искусства, подлинный шедевр.
Еще в 1930-е годы Илья Эренбург проницательно назвал Моруа «последним византийцем». Свои художественные и жизненные принципы выдающийся французский писатель и публицист черпал из прошлого, но обращал свои сочинения в будущее — к грядущим поколениям, к тем, кому суждено беречь вечные гуманистические ценности.
А. СтроевМОЛЧАЛИВЫЙ ПОЛКОВНИК БРЭМБЛ
Среди человеческих типов, которые могли бы стать примером для каждого из нас, мало найдется лучше типа английского джентльмена с его традиционными вкусами и представлениями о чести и религии, с его симпатиями, взглядами и инстинктами.
МОЕЙ ЖЕНЕ ПОСВЯЩАЮ
I
О милая страна, о милый мой народ,
Душа моя, земля моя, любовь,
О Англия, благословенный край,
божественный предел!
Шотландская бригада провела свой чемпионат по боксу в добротном старом амбаре, поблизости от Поперенга[6].
Когда все матчи окончились, генерал встал на стул и зычным голосом произнес:
— Джентльмены! Сегодня мы были свидетелями замечательных боев, и думаю, что из этого зрелища можно извлечь кое-какие уроки, полезные для более серьезной борьбы, которую мы вскоре возобновим. Сохраняйте спокойствие, глядите в оба, наносите редкие, но сокрушительные удары и сражайтесь до конца!
Старый амбар содрогнулся от мощного троекратного «ура!»; перед входом уже урчали моторы грузовиков. Полковник Брэмбл, майор Паркер и переводчик Орель пошли пешком через хмельник и свекловичное поле, прямо к своим квартирам.
— Странный мы все-таки народ, — сказал майор Паркер. — Чтобы француз заинтересовался боксом, надо внушить ему, что на карту поставлена его честь. Чтобы англичанин заинтересовался войной, убедите его, что она похожа на матч по боксу. Скажите нам, что гунн — варвар, и мы вежливо согласимся с вами. Но скажите, что он плохой спортсмен, и вся Британская империя ополчится против него.
— По вине гуннов война перестала быть игрой джентльменов, — грустно заметил полковник.
— Мы и думать не думали, — снова заговорил майор, — что на земле могут существовать подобные хамы. Обстреливать из пушек открытые города! Да ведь это почти так же непростительно, как, скажем, ловить форель на червяка или убить лисицу выстрелом из ружья.
— Не стоит преувеличивать, Паркер, — холодно отозвался полковник. — До такого они пока что еще не дошли.
Затем он вежливо осведомился у Ореля, понравились ли ему состязания боксеров.
— Прежде всего, сэр, восхищает спортивная дисциплина ваших людей; во время схваток хайлендеры[7] держатся прямо как в церкви.
— Истинно спортивный дух всегда сродни духу религиозному, — сказал майор. — Когда несколько лет назад в Англию прибыла новозеландская футбольная команда, то в первом же матче она победила английскую сборную. Вся страна была потрясена не меньше, чем если бы мы проиграли эту войну. На улицах, в поездах — везде вы могли увидеть людей с горестными, вытянутыми лицами. Затем новозеландцы одержали верх над Шотландией, затем над Ирландией… Настал конец света… Но еще оставались футболисты Уэльса. В день матча вокруг игровой площадки собралось сто тысяч человек. Вам известно, что валлийцы глубоко религиозны и что их национальный гимн «Страна наших отцов» служит им также и молитвой. Когда обе команды вышли на поле, вся эта толпа, все эти экзальтированные и доверчивые мужчины и женщины перед футбольной баталией вдохновенно спели свой гимн-молитву во славу Господню, и что бы вы подумали?.. Новозеландцы потерпели поражение… О, мы — великий народ…
— Ну конечно же! — взволнованно подтвердил Орель. — Конечно, вы великий народ!
И добавил:
— Но только что вы сделали и другое верное замечание: в некоторых отношениях вы действительно странный народ и ваши суждения о людях порой просто поражают. Например, вы можете сказать: «Кому-то Браун кажется полным идиотом, но это ошибка: ведь он играет в сборной Эссекса по крикету». Или еще: «В Итоне он слыл дураком, но в Оксфорде очень удивил всех, когда занял четвертое место в состязаниях по гольфу и проплыл пятьдесят три фута под водой!»
— Ну и что с того? — спросил полковник.
— Не кажется ли вам, сэр, что умственное развитие…
— Ненавижу интеллектуалов… Уж вы меня, пожалуйста, простите, мессиу.
— Что вы, сэр, это очень мило сказано, — заметил Орель.
— Рад, что вы это восприняли именно так, — буркнул полковник себе в усы.
Он говорил редко и всегда короткими фразами, но Орель научился ценить его суховатый, резкий юмор и обезоруживающую улыбку, расцветавшую порой на его суровом лице.
— Но не кажется ли вам, Орель, — вновь вступил в разговор Паркер, — что у вас принято ценить интеллект выше его истинной ценности? В жизни, несомненно, полезнее уметь боксировать, нежели писать. Вам хотелось бы, чтобы в Итоне больше всех почитали первых учеников? Это все равно что потребовать от тренера беговых рысаков переключиться на цирковых лошадок. В колледж мы поступаем не ради образования, а чтобы проникнуться там предрассудками нашего класса, ибо без них мы были бы и опасны и несчастливы. Мы, как те молодые персы, о которых пишет Геродот[8]: до двадцатилетнего возраста их обучали лишь трем наукам — верховой езде, стрельбе из лука и правдивости.
— Пусть так, — сказал Орель, — но согласитесь, майор, ведь вы, англичане, совершенно непредсказуемы. Презирая «первых учеников», вы, однако же, цитируете Геродота. Больше того, на днях я застал вас на месте преступления: уединившись в своей обители, вы читали перевод из Ксенофонта[9]. Уверяю вас, мало кто из французов…
