Карел Полачек - Дом на городской окраине
По косогорам карабкаются пятнистые козы, ощипывая колючие побеги боярышника. От шеста к шесту тянутся веревки с развешанным на них разноцветным бельем. Ветер вздувает голубые кальсоны и треплет женские лифы.
Сельская местность здесь смыкается с городом. На границе между ними и стоит часовенка, тут же — огороженное футбольное поле. Улица Гаранта относится к городу. Уже само название[7] говорит о том, что эта улица сплошь покрыта пылью и копотью. Ритмично пыхает фабрика металлоизделий: — эх-пф-рр-а!
2На улице Гаранта жил полицейский, звали его Ян Фактор. Он обитал в доме желтовато-грязного цвета, невзрачном, как и весь квартал, несколько десятилетий тому назад выстроенный фабрикой для своих рабочих. В этих домах было множество кладовок, открытых галерей и голопузой ребятни. Из дворов несло острыми подливами и затхлым тряпьем.
Полицейский был высокий мужчина с широкими плечами, на которых сидела круглая, точно глобус, голова. В этой своей голове он вынашивал грандиозный замысел, который держал в строжайшем секрете, знала о нем лишь жена. Она относилась к разряду женщин, к которым обычно обращаются: «Тетка!». У нее были тонкие, плотно сжатые губы, а когда она их разжимала, то приоткрывались бледные, отекшие десны, какие бывают у прислуги, сидящей на хлебе и воде. Лядащая и юркая, она походила на вспугнутое насекомое, мечущееся в поисках спасительной щели. Полицейский прижил с нею двоих детей — придурковатого мальчонку, который вечно сидел на пороге, пялясь на улицу голубыми глазами, и девчушку, тоненькую, как оса, и такую же юркую, как мать; девочке исполнилось двенадцать.
3По ночам полицейский патрулировал улицу, его каска блестела в свете единственного уличного фонаря. Он хватал пьяных за шиворот и тряс до тех пор, пока не вытряхивал из их тел строптивость. На воров он надевал наручники и тащил в участок, где пинком отправлял в карцер.
В остальное время, вымеряя темную улицу саженными шагами, он думал о своей тайне, и ход его мыслей был таков: «корчить из себя господина, когда у тебя есть деньги, — дело нехитрое. Я бы тоже мог корчить из себя господина, но разве в этом дело? Ведь ежели так посмотреть, что я видел в жизни хорошего? Положа руку на сердце — ничего. Ну да что говорить. Жить надо умеючи, иначе далеко не уедешь. Э, я еще покажу, на что я способен».
Днем он сидел в маленькой кухне, шил с женой галстуки и подтяжки, которые потом разносил по конторам и частным домам. В конце недели жена отправлялась в сберкассу, чтобы положить на книжку сэкономленные деньги. Иным доставляет удовольствие сорить деньгами. Но полицейский с женой экономили их изо всех сил; сколоченный ими крохотный капиталец побуждал супругов ко все более ревностному накопительству. И маленькая, пропитанная затхлыми запахами кухонька полнилась радужными мечтами.
Глава вторая
И вот однажды в жаркий воскресный день в этих местах появился чиновник Сыровы с женой. Чиновник был в дурном расположении духа, поскольку жена подняла его на ноги, не дав как следует вздремнуть после обеда. Он не мог удержаться от сетований, сокрушаясь, что ему приходится лезть в гору. Супруга на это сказала: — Я для того веду тебя на пригорок, чтобы ты лучше рассмотрел место, где будет стоять дом. — В ответ чиновник не проронил ни слова, хотя эта вылазка стояла ему поперек горла, пересохшего от жажды.
Голубое небо простиралось над ними. А внизу виднелся ряд двухэтажных домиков. В каждом втором доме была мелочная лавка, в каждом третьем — пивная. Выкрашенные в зеленый цвет двери лавок были наглухо закрыты, зато из пивных доносились возгласы гуляк, стук биллиардных шаров; слышалось также, как стучат костяшками пальцев о стол картежники.
Вдали Прага, подернутая сизой дымкой. У подножия холма расположились группками семейства фабричных. Мужчины разулись. Верещат голопузые ребятишки. И надо всем, словно телячьи мозги в витрине мясной лавки, подрагивает раскаленный воздух.
— Глянь, — произнесла жена, указывая на груду строительного материала, — вон внизу, где кирпич, там будут строить. — И она испытующе посмотрела чиновнику в глаза.
2Но чиновник только вздохнул, поскольку им овладело тоскливое чувство. Он принадлежал к людям, которые с трудом переносят незнакомое окружение. Он сказал: — Но ведь я никогда не жил в здешних местах. Никогда не слышал, чтобы кто-либо из моих знакомых жил в этой округе. Нет, переезжать сюда я не согласен. Мне кажется, что отсюда я уже никогда не выберусь обратно в город. И почему, собственно, — вздохнул он, — мы должны переезжать? Лучше остаться там, где мы сейчас. Я не сторонник перемен.
На что супруга ответила: — Да ради Бога. Нас никто переезжать не заставляет. Но ведь ты сам этого хотел. Если б не ты, я и не подумала бы утруждать себя поисками квартиры…
— Но ведь я хочу переехать, — прервал ее чиновник, — я мечтаю, чтобы мы, наконец, зажили самостоятельно… Но почему именно сюда? Место глухое и люди абсолютно незнакомые…
— При чем тут люди? — возразила супруга. — Что тебе до них? Впрочем, вовсе не обязательно поселяться именно здесь. Найди теперь ты что-нибудь более подходящее.
Затем пани Сырова принялась описывать те треволнения, которые ей пришлось пережить в поисках квартиры, ее щеки пылали от негодования при воспоминании о том, как в строительном бюро с нее требовали указать приданое, называя его долевым участием в строительстве. Пани Сырова вела бесконечные тяжбы с этими господами, одержимыми одной, весьма нехитрой идеей — построить дом за чужой счет. Она вознегодовала на мужа, который, пока она вела неустанную борьбу с чиновниками, посягавшими на ее скромное состояние, отсиживался дома и, витая в облаках, решал шахматные задачи.
— Другие мужья, — заключила она, — не заставляют своих жен бегать по квартирным бюро, а занимаются всем этим сами.
3Услыхав такие слова, чиновник огорчился. «Как странно, — подумал он, — что приобретение квартиры сопряжено со столькими трудностями. Я вижу много домов, в которых живут люди; знаю массу людей, которые живут в собственных квартирах, просторных и удобных. И только мне суждено устраивать свои житейские дела, преодолевая невероятные препятствия». Вслух он произнес: — В общем-то я ничего не имею против твоего плана. Только все здесь мне кажется странным. Народ бедный. На траве валяются какие-то мужики, разутые… Головы у женщин повязаны синельными платками. Все галдят. А в пивных полно пьяных. Еще привяжутся к нам…
— Ерунда, — энергично произнесла жена. — Никто к тебе не привяжется. Для хулиганов существуют тюрьмы. А встретишь пьяного — посторонишься. Пускай себе идет своей дорогой.
— Тут и словом-то не с кем будет перемолвиться. Мы здесь окажемся в таком же одиночестве, как первые золотоискатели в Аризоне. А ведь с кем-то общаться надо. К тому же сообщение здесь плохое. Здоровье-то у меня неважнецкое. Случись что, врача не дождешься. Я состою на государственной службе, и мне подобает жить в Праге на Виноградах…
— Ну, что ж, — саркастически ответствовала жена, — найди квартиру на Виноградах. Я тоже не прочь жить на Виноградах.
В ответ чиновник не произнес ни слова, а его помятое, веснушчатое лицо приняло испуганное выражение и стало смахивать на птичье. Он молча поплелся за своей половиной, которая, храня угрюмое молчание, шагала вниз с холма.
4Когда они уже достигли первого ряда домишек, их внимание привлекла такая сцена. Какой-то человек с желтушным скуластым лицом пытался схватить за волосы долговязую бабищу в голубой кофте; все лицо у нее было в ссадинах. Желторожий был пьян и никак не мог дотянуться до ее стянутых в узел волос. С истошными воплями женщина укрылась в доме. Пьяный, широко расставив ноги, чтобы не упасть, ревел: — Я тебя, падла, все равно пришибу, даже если меня за это посадят. Ты, кикимора, от меня не улизнешь. Все равно я с тобой разделаюсь. Сегодня же. Жить тебе осталось всего ничего. Решено и — баста. Хоть на коленях передо мной валяйся, я решил и — кончено. Пусть все знают, какой я.
Раскрываются окна, высовываются взлохмаченные головы, люди с удовольствием наблюдают за уличной сценой. Пьяный, из-под рук которого ускользнул узел волос, набрасывается на женщин, поспешивших к месту сражения, чтобы обрушить на голову пьянчуги свою хулу. Видя вокруг себя столько женщин, пьяный норовит вцепиться какой-нибудь из них в волосы. Он одержим желанием волочить женщину за волосы по земле, чтобы вконец не осрамиться. Но женщины полны воинственного пыла. С пронзительными криками, смахивающими на карканье рассерженных ворон, они окружают пьяного. Он валится наземь, поскольку его подкашивающиеся ноги приняли сторону врага. Но тут же поднимается с перепачканным грязью лицом, чтобы плюхнуться снова, бормоча угрозы разнести все вокруг.
