Уильям Моэм - Вилла на холме
— Так ли уж я виноват? Наверное, это естественно, что весною молодого человека обуревают мысли о любви.
Сказал он это так обезоруживающе откровенно, что Мэри невольно улыбнулась.
— Я вас и не виню. Только в отношении меня вы ошибаетесь и лишь понапрасну тратите на меня свое время.
— Ну, это пока еще вопрос спорный, правда ведь? К тому же времени у меня хватает.
— С шестнадцати лет мужчины донимали меня признаниями. Старые и молодые, красавцы и уроды — все они, похоже, думают, что я живу на свете только лишь для того, чтобы удовлетворять их вожделения.
— Вы кого-нибудь любили?
— Однажды любила.
— Кого?
— Мужа. Поэтому я за него и вышла.
На мгновение воцарилась тишина. Но вот княгиня что-то сказала, и разговор за столом снова стал общим.
Глава 3
Обед затянулся допоздна. Вскоре после одиннадцати княгиня попросила принести счет. Когда стало ясно, что гости ее уходят, к ним подошел скрипач с тарелкой в руке. Там лежало уже несколько монет и мелких банкнот, которые положили сидевшие за другими столиками посетители. Очевидно, скрипач потом должен был поделиться выручкой с оркестрантами.
Мэри открыла сумочку.
— Не беспокойтесь, — сказал Роули. — Я сам.
Достав из кармана банкноту в десять лир, он положил ее на тарелку.
— Я тоже хочу что-нибудь ему дать, — заявила Мэри и положила поверх других купюр банкноту в сто лир. Удивленный скрипач испытующе взглянул на Мэри, поклонился и отошел.
— Зачем вы это сделали? — воскликнул Роули. — Нелепый поступок!
— Он играл так плохо, и у него такой несчастный вид!
— Он сам даже этого не ожидал — так не делают.
— Да, знаю. Поэтому я так и поступила. Эти деньги, должно быть, много для него значат. Быть может, они помогут ему хоть как-то продержаться.
Итальянские гости княгини отбыли на своих роскошных автомобилях; сама же княгиня вместе с полковником и его женой села в свою машину.
— Подбросьте Роули до отеля, — сказала она Мэри. — Мне ведь совсем в другую сторону.
— Вас это не затруднит? — спросил он.
Мэри заподозрила, что все это было задумано заранее — она знала, как любила эта сластолюбивая старуха способствовать чужим любовным интрижкам, да и Роули ведь всегда был ее любимцем. Однако не было никакой возможности отказать ей в столь обоснованной просьбе. Так что Мэри ответила, что с удовольствием его подвезет.
Они с Роули сели в ее машину и поехали вдоль набережной. Полная луна, окруженная сияющим ореолом, освещала им путь. Оба почти не нарушали молчания. Молодому человеку казалось, что Мэри поглощена своими мыслями и о нем забыла, поэтому он не хотел ей мешать. Однако когда они подъехали к гостинице, где жил Роули, он сказал:
— Какая чудесная ночь! Просто обидно ложиться спать! Может, покатаемся немного по городу? Вам, надеюсь, не хочется спать?
— Нет.
— Поедем тогда в предместья.
— Не поздновато ли для этого?
— Вы опасаетесь туда ехать или боитесь меня?
— Ничего я не боюсь, — сказала она и резко рванула машину с места.
Сначала они ехали по набережной, затем дорога шла через поля, где лишь изредка то здесь, то там мелькали одноэтажные крестьянские домишки и хозяйственные постройки, среди которых в сиянии лунного света торжественно возвышались темные силуэты кипарисов.
Внезапно Роули спросил:
— Итак, вы выходите замуж за Эдгара Свифта?
Она обернулась.
— Вы что, знаете, что я сейчас о нем думала?
— Откуда мне знать?
Молодая женщина ненадолго погрузилась в размышления, потом сказала:
— Сегодня утром перед отъездом он сделал мне предложение. Я обещала дать ответ, когда он вернется.
— Значит, вы его не любите?
Мэри замедлила скорость. Казалось, ей вдруг захотелось поболтать.
— С чего вы это взяли?
— Если б вы его любили, вам не понадобилось бы думать эти три дня. Вы бы ответили ему «да» там же и в ту же минуту.
— Похоже, вы правы. Я его не люблю.
— Но он-то вас любит.
— Они с отцом были друзьями, и я знаю его с самого детства. Он был восхитительно добр ко мне. Я очень ему за это благодарна.
— Должно быть, он лет на двадцать старше вас.
— На двадцать четыре.
— Неужели вас ослепило его будущее положение в обществе?
— А почему бы и нет? Оно ослепило бы большинство женщин. В конце концов, человеческие слабости мне не чужды.
— Думаете, большое удовольствие — жить с человеком, которого не любишь?
— Не нужно мне никакой любви. Я сыта ею по горло.
Она сказала это так страстно, что Роули был поражен.
— Странно слышать подобные слова от женщины ваших лет.
Они давно уже ехали по сельской местности. Круглая луна светила с темного безоблачного неба на узкую ленту дороги. Мэри остановила машину на обочине.
— Знаете, я была без ума от моего мужа. Мне говорили, что выходить за него глупо — он картежник и пьяница, но меня это не пугало. Он так мечтал на мне жениться! В ту пору денег у него было полно, но я бы вышла за него, даже если бы у него не было ни гроша. Трудно представить, как он в те дни был обаятелен и красив, как весел и беззаботен! Нам было так хорошо вместе! Человек он был исключительно жизнерадостный, добрый, деликатный и нежный — в трезвом виде. Если же он напивался, то начинал шуметь и хвастаться, затевал ссоры, делался груб и вульгарен. Это вызывало у меня страшное разочарование: мне было очень стыдно. Но я все равно не могла на него сердиться — он потом так извинялся! Когда мы с ним были дома, он не брал в рот ни капли спиртного; в обществе же других людей его охватывало возбуждение, а после двух-трех выпитых рюмок он вообще не знал удержу. В таких случаях я дожидалась обычно, пока его так развезет, что он позволит мне увезти себя домой и уложить в постель. Я делала все, что могла, чтобы избавить его от пристрастия к вину, но все напрасно — это было бесполезно. Не верю, что от пьянства можно вылечиться. Так что я постепенно превратилась в его преданную няньку и телохранителя. Мои попытки удержать мужа от выпивки выводили его из себя. Но что еще мне оставалось делать? Все это было для меня невыносимо тяжело — я не хотела, чтобы он смотрел на меня, как на какую-то бонну, удерживающую его от дурных поступков, но не могла же я спокойно смотреть, как он тонет в пучине пьянства! Иногда я не в силах была удержаться и осыпала его упреками. Тогда начинались жуткие скандалы. Понимаете, он был страстный игрок и в пьяном виде проигрывал сотни фунтов. Если бы он не умер, то совершенно разорился бы, и мне бы пришлось вернуться на сцену, чтобы его кормить. Мне с трудом удалось сейчас сохранить лишь пять сотен годового дохода и немного драгоценностей из числа тех, что он дарил мне после свадьбы, — это жалкие остатки того, что было. Иной раз он не возвращался домой по ночам, и тогда я знала, что он подцепил первую встречную женщину. Сперва я бешено ревновала его и страшно переживала, но потом мне стало даже казаться, что так лучше — иначе ведь он возвращался домой и занимался любовью со мной, обдавая меня запахом виски, которым был насквозь пропитан; лицо его при этом было искажено, перекошено, и я знала, что возбуждает его не страсть, а алкоголь, один лишь алкоголь. Ему было все равно, кто с ним — я или другая женщина; его поцелуи отравляли меня, а пьяная похоть меня ужасала, просто убивала. Получив удовлетворение, он сразу засыпал, оглашая дом пьяным храпом. Вас удивили мои слова, что я сыта любовью по горло, но ведь я годами привыкала к самым унизительным ее сторонам!
— Почему же вы не бросили мужа?
— Как я могла его бросить? Он все время был на моем попечении. Что бы у него ни случалось — болезнь, неприятности или что-то еще в этом роде, — за помощью он приходил ко мне. Он был привязан ко мне как ребенок. — Голос ее дрогнул. — Так привязан, что сердце мое обливалось кровью. Пусть он изменял мне, прятался от меня, чтобы пить без помех, пусть я иной раз выводила его из себя до такой степени, что он начинал меня ненавидеть, в глубине души он все равно меня любил и знал, что я никогда его не оставлю и что; если бы не я, он давно бы уже погиб. В пьяном виде он совсем терял человеческий облик; друзей у него не осталось, если не считать всякую шваль, которая выманивала у него деньги, пила за ею счет и наживалась на нем. Он знал, что я — единственная в мире, кому не все равно, жив он или умер, и я понимаю, что именно я стою между ним и его окончательной гибелью. Когда он скончался у меня на руках, я почувствовала, что сердце мое разбилось.
По лицу Мэри бежали слезы, но она не обращала на это внимания. Роули, решивший, очевидно, дать ей выплакаться, сидел без движения и молчал. Потом он закурил сигарету.
— Дайте и мне одну, — сказала Мэри. — Глупо это все с моей стороны.
Он достал из портсигара сигарету и протянул ей.
