Оноре Бальзак - Дочь Евы
— Не позволите ли вы ей поехать со мною в Оперу, в мою ложу? — сказала графиня, даже не обменявшись взглядом с сестрою, так боялась она, что Эжени выдаст их тайну, — У нее есть своя ложа, сестрица, — сказал задетый дю Тийе.
— Ну что ж, тогда я приду к ней в ложу, — ответила графиня.
— Эту честь вы окажете нам в первый раз, — сказал дю Тийе.
Графиня поняла упрек и рассмеялась.
— Будьте спокойны, на этот раз вам не придется раскошелиться, — сказала она. — До свиданья, моя дорогая.
— Нахалка! — крикнул дю Тийе, поднимая цветы, которые обронила графиня. — Вам бы следовало поучиться у госпожи Ванденес, — обратился он к жене, — я хотел бы, чтобы вы держались в свете с той дерзостью, с какой она вела себя здесь. Вы производите впечатление такой мещанки и дурочки, что я прихожу в отчаянье.
Эжени ничего не ответила, только подняла глаза к небу.
— Так что же вы тут делали вдвоем, сударыня? — продолжал банкир после паузы, показывая ей цветы. — Видно, произошло нечто чрезвычайное, если завтра сестра пожалует в вашу ложу.
Несчастная раба сослалась на то, что ее клонит ко сну, и, боясь допроса, пошла было раздеваться. Но дю Тийе взял за руку жену, подвел ее к золоченым стенным канделябрам, где между двумя дивными гирляндами горели свечи, и погрузил свой зоркий взгляд в ее глаза.
— Ваша сестра приезжала взять у вас взаймы сорок тысяч франков для человека, в котором она принимает участие и которого через три дня, как драгоценность, упрячут под замок на улице Клиши, — произнес он бесстрастно.
Бедную женщину пробрала нервная дрожь, но она ее подавила.
— Вы меня испугали, — ответила она. — Но моя сестра слишком хорошо воспитана, слишком любит своего мужа и не может в такой мере увлечься мужчиной.
— Напротив, — сухо возразил он. — Женщины, воспитанные, как вы, в строгости и благочестии, жаждут свободы, стремятся к счастью, а то счастье, которое досталось им в удел, никогда не представляется им столь полным и прекрасным, каким было в мечтах. Из таких девиц выходят плохие жены.
— Вы вольны думать обо мне что угодно, — сказала бедная Эжени тоном горькой насмешки, — но не отказывайте в уважении моей сестре. Графиня де Ванденес так счастлива, муж предоставляет ей такую свободу, что она не может охладеть к нему. Да и будь даже ваше предположение правильно, она бы мне этого не сказала.
— Оно правильно, — ответил дю Тийе. — Я запрещаю вам принимать какое бы то ни было участие в этом деле. Мне выгодно, чтобы этого человека посадили в тюрьму. Так и знайте.
Госпожа дю Тийе вышла «Она меня, конечно, не послушается Надо последить за ними, и я узнаю, как они поступят, — подумал дю Тийе, когда остался один в будуаре. — Эти дурочки хотят бороться с нами!»
Он пожал плечами и последовал за женою, вернее говоря, за своею невольницей.
То, в чем графиня де Ванденес призналась сестре, находится в столь тесной связи с историей жизни этой женщины за последние шесть лет, что в виде пояснения необходимо вкратце рассказать главнейшие ее события.
Среди выдающихся людей, которые были обязаны своим возвышением Реставрации и которых она, в том числе и Мартиньяка, на свою беду, отстранила от правительственных тайн, был и Феликс де Ванденес, «сосланный» вместе со многими другими в палату пэров в последние дни царствования Карла X. В связи с этой опалою, хотя и кратковременной, по мнению графа Ванденеса, он стал подумывать о женитьбе, ибо, как и многие мужчины, получил отвращение к любовным связям, этим буйным цветам молодости. Для каждого наступает критическое время, когда общественная жизнь предстает перед человеком во всем своем значении. Фелике де Ванденес бывал попеременно счастлив и несчастлив, чаще несчастлив, подобно всем тем, кому при появлении их в обществе любовь улыбнулась в самом своем прекрасном облике. Такие баловни судьбы становятся привередливы. Затем, изучив жизнь и понаблюдав людей, они начинают довольствоваться приблизительным счастьем и находят покой душевный в полнейшей снисходительности. Их нельзя обмануть, потому что они уже ни в чем не обманываются, но они придают изящество своему смирению и, будучи готовы ко всему, меньше страдают. Однако Феликса еще можно было причислить к самым красивым и приятным в Париже мужчинам. У женщин его известность была создана главным образом одним из благороднейших созданий этого века, умершим, по слухам, от горя и любви к нему; но свой опыт он приобрел в гостиной красавицы леди Дэдлей. По мнению многих парижанок, Феликс Ванденес, своего рода герой романа, многими победами был обязан своей дурной славе. Список его похождений закончился недолгой связью с г-жой Манервиль. Не будучи донжуаном, он все же разуверился в мире любви не меньше, чем в мире политическом. Он отчаялся в возможности вновь обрести когда-либо тот идеал женщины и страсти, который, на его беду, озарил и покорил его молодость.
К тридцати годам граф Феликс решил женитьбою положить конец наскучившим ему любовным утехам. И тут уж он не колебался: он искал девушку, воспитанную в самых строгих правилах католицизма. Узнав, как направляла графиня де Гранвиль своих дочерей, он, не колеблясь, попросил руки старшей. Он тоже изведал в детстве материнский деспотизм; печальная молодость была еще настолько жива в его памяти, что, как ни скрытна из стыдливости юная девушка, ему легко было распознать, в какое состояние было приведено этим игом ее сердце: исполнилось ли оно горечи, уныния, возмущения или осталось спокойным, доброжелательным, готовым открыться для прекрасных чувств. Тирания приводит к двум противоположным следствиям, символами которых служат два великих образа древнего рабства: Эпиктет и Спартак, ненависть и возмущение, смирение и христианская кротость. Граф де Ванденес узнал себя самого в Мари-Анжелике де Гранвиль. Вступая в брак с наивной девушкой, непорочною и чистой, этот молодой старик заранее решил соединить с чувствами супруга отцовские чувства. Он сознавал, что свет, политика иссушили его душу, и знал, что в обмен на юную жизнь дает остатки жизни изношенной. Цветы весны — и зимний лед; убеленный сединами опыт — и блещущая молодостью, беспечная неосмотрительность. Здраво обсудив свое положение, он заперся в супружеской крепости с большим запасом провианта. Снисходительность и доверие были якорями, на которых он встал у причала. Каждой матери семейства надлежало бы искать такого мужа для своей дочери: ум — это ангел-хранитель, разочарованность проницательна, как врач, опыт предусмотрителен, как мать. Эти качества — три главные супружеские добродетели. Вкус к наслаждениям, изысканность, которыми наделили Феликса де Ванденеса привычки покорителя сердец и светского льва, школа высокой политики, наблюдения, обогатившие его жизнь, которая протекала то в труде, то в размышлениях, то в литературных занятиях, — все его силы и ум обращены были на то, чтобы сделать молодую жену счастливой. Из горьких испытаний чистилища в доме матери Мари-Анжелика внезапно вознеслась в супружеский рай, который для нее создал Феликс в особняке на улице Роше, где все вплоть до мелочей носило печать аристократизма, но где требования хорошего тона не стесняли гармоничной простоты отношений, желанной для любящих и юных душ. Мари-Анжелика изведала все услады материальной жизни, муж был для нее в течение двух лет как бы управляющим делами. Феликс неторопливо и с большим искусством учил жизни свою жену, постепенно посвящал ее в тайны большого света, знакомил с генеалогией всех знатных домов, показывал общество, наставлял в искусстве одеваться и вести беседу, водил по театрам, прошел с нею курс истории и литературы. Он завершил ее воспитание с заботливостью любовника, отца, учителя и мужа; но в доставляемых ей удовольствиях и преподаваемых уроках он соблюдал разумную умеренность, не разрушая ее религиозных убеждений. Словом, он мастерски справился со своей задачей. Спустя четыре года он счастлив был убедиться, что сделал графиню де Ванденес одною из самых приятных и замечательных женщин нашего времени.
Мари-Анжелика питала к Феликсу как раз те чувства, которые он желал ей внушить: искреннюю приязнь, глубокую благодарность, любовь сестры с надлежащей примесью благородной и достойной нежности, какою и должна быть любовь между супругами. Графиня Ванденес стала матерью, и матерью хорошей. Таким образом, Феликс привязал к себе жену всеми возможными узами, оставив ей видимость свободы и полагаясь на силу привычки, как на залог безоблачного счастья. Владеть этой наукой и так себя вести способны только искушенные житейским опытом мужчины, прошедшие круг политических и любовных разочарований. Феликсу, впрочем, его произведение доставляло такое же удовольствие, какое находят в своих творениях живописцы, писатели, зодчие: он вдвойне наслаждался, любуясь своим произведением и видя его успех, восхищаясь своею образованной и наивной, остроумной и естественной, любезной и безгрешной женою, девушкой и матерью, совершенно свободной и покоренной. История удачных супружеств, как и счастливых народов, требует не больше двух строк и дает очень мало материала изящной словесности. И так как счастье не нуждается в комментариях, то эти четыре года не могут нас подарить ничем, что не было бы нежно, как голубовато-серый цвет вечной любви, безвкусно, как манна небесная, и занимательно, как роман «Астрея».
