Эмиль Золя - Как люди умирают
Господин Руссо не плакал, он давно уж предвидел эту утрату. Просто он был совсем разбит от усталости. Он опять опустился в лавку — присмотреть, как Франсуаза закрывает ставни, потом сам написал на листке бумаги: «Закрыто по случаю смерти» — и четырьмя облатками приклеил листок к среднему ставню.
Наверху, в комнате покойной, все утро шла уборка. Франсуаза вымыла пол, убрала пузырьки и поставила на столике возле умершей зажженную свечу и чашку со святой водой. Ждали Агату, а ведь у этой ехидны прямо-таки змеиный язык, и Франсуаза вовсе не желала прослыть неряхой. Г-н Руссо послал приказчика выполнить необходимые формальности, сам же отправился в церковь и долго торговался там из-за стоимости похорон. Он торговался отнюдь не из жадности или боязни, что его обманут. Просто он очень любил жену и знал, что ей приятно было бы послушать, как он спорит из-за каждого гроша со священниками и агентом бюро похоронных процессий. Но в то же время ему хотелось устроить вполне приличные похороны, чтобы никто в квартале не мог упрекнуть его. Наконец он согласился заплатить сто шестьдесят франков церкви и триста — похоронному бюро, и тут же прикинул, что, включая разные мелкие расходы, похороны обойдутся ему не меньше чем в пятьсот франков.
Дома г-н Руссо застал приехавшую свояченицу Агату, которая сидела возле покойницы. Агата — долговязая, тощая особа с красными глазками и тонкими лиловыми губами. Супруги Руссо были с ней в ссоре и не виделись со своей родственницей уже три года. Она торжественно поднялась навстречу шурину и обняла его. Перед лицом смерти всякая вражда исчезает. Утром г-н Руссо не мог плакать, но теперь, увидев на постели окоченевшее тело в белом саване, восковое лицо с заострившимся носом, он едва узнал в этой покойнице свою жену и начал рыдать. У Агаты глаза были совсем сухие. Она уселась в самое удобное кресло и медленно обводила взглядом комнату, будто составляла точную опись находящихся в ней вещей. Она еще ничего не спросила о наследстве, но чувствовалось, что этот вопрос очень занимает ее и ей хочется узнать, есть ли завещание.
В день похорон, когда покойницу хотели положить в гроб, оказалось, что он короток, — похоронное бюро ошиблось и прислало не тот гроб. Пришлось ждать, пока принесут другой. А дроги уже стояли у подъезда. Жители квартала, ожидавшие на улице выноса тела, волновались. Новая пытка для г-на Руссо. И за что! Ну если бы это могло воскресить его жену! Наконец несчастную г-жу Руссо вынесли и поставили гроб внизу, в обтянутых черной тканью дверях, но всего лишь на каких-нибудь десять минут, на улице уже собралось человек сто — торговцы из их квартала, жильцы дома, друзья, несколько рабочих в потертых пальто. Процессия тронулась. Первым за гробом шел г-н Руссо. Кумушки-торговки торопливо крестились, когда мимо них проходила процессия, и перешептывались: «Кто это умер? Хозяйка писчебумажной лавки? Ну что ж, она уже давно чахла, вся высохла — кости да кожа. — Умерла, и слава богу! В земле-то ей будет куда лучше! — Вот и все мы так, торговцы! Работаем, работаем изо всех сил, чтобы хоть на старости лет пожить в свое удовольствие! А оно вон как обернется — получай свое!»
И, глядя на вдовца, который одиноко шел за гробом, бледный, с обнаженной головой и развевающимися по ветру волосами, все находили, что он прекрасный человек.
Церковную службу совершали кое-как, наспех; через сорок минут священники закончили свое дело. Агата сидела в первом ряду скамей с таким видом, словно пересчитывала горящие свечи. Очевидно, она думала о том, что шурину незачем было так транжирить деньги: ведь, если завещания нет, сестра наследует половину состояния, значит ей тоже придется платить за все это. Но вот священник прочел последнюю молитву. Провожающие окропили тело святой водой, и все двинулись к выходу. Почти все разошлись, за гробом шли теперь только г-н Руссо, по-прежнему с обнаженной головой, да десятка три самых близких друзей, которые не решались скрыться. Для дам наняты были три траурных кареты. Дроги покрыла простая черная ткань с белой бахромой. При виде их встречные обнажали головы и шли своей дорогой.
У г-на Руссо не имелось фамильного склепа; он просто арендовал на пять лет участок на Монмартрском кладбище, решив, что купит впоследствии участок и перенесет туда прах жены, чтобы она мирно почивала там, как в собственном доме.
Дроги остановились в конце аллеи, гроб подняли, понесли на руках среди низких могильных холмиков и поставили у ямы, вырытой в сырой земле. Провожающие в молчании опустились на колени. Священник пробормотал несколько латинских слов и ушел. Повсюду, словно маленькие садики, зеленели могилы, обнесенные оградой, за решетками росли деревья и цветы; надгробные плиты, лежавшие среди зелени, казались новенькими и белоснежными. Г-на Руссо привел в восхищение один из памятников — тонкая, стройная колонна, увенчанная символической урной. Утром к нему уже приходил подрядчик, мучил его своими планами. И вот теперь г-н Руссо мечтал о том, как он купит на кладбище собственный участок и непременно поставит на могиле жены точно такую же колонну, с такой же красивой урной.
Но тут Агата увела его с кладбища, и когда они пришли в лавку, она решила, наконец, завести разговор о наследстве. Услыхав, что покойница сделала завещание, она вскочила со стула и ушла, хлопнув дверью: никогда больше ноги ее не будет в этой лавчонке!
Господин Руссо тяжело переживал смерть жены; порой он страшно тосковал. Но больше всего терзала его и доводила чуть ли не до потери рассудка необходимость на один день в неделю закрывать магазин.
IVВ январе стояли морозы. А у Мориссо не было ни работы, ни хлеба, ни топлива. Нищета убивала их. Сам Мориссо был каменщиком, жена его — прачкой, они жили в Батиньоле, на улице Кардинэ — в большом доме, почерневшем от грязи и сырости; от его помоек распространялось зловоние по всему кварталу. Мориссо снимали комнату на шестом этаже, крыша над ней обветшала, и сквозь щели в потолке протекал дождь. Они бы еще, пожалуй, и не роптали на свою судьбу, не будь у них ребенка, десятилетнего Шарло, — его ведь надо было поить, кормить, вырастить.
Мальчик был такой слабенький, что заболевал от малейшей простуды. Когда он еще ходил в школу, то достаточно было ему подольше засидеться за приготовлением уроков, и у него начиналась лихорадка, приходилось укладывать его в постель. Шарло был очень славный и не по годам смышленый мальчик. Родители любили его, и в те дни, когда им нечего было дать ему поесть, они обливались горькими слезами. Долго ли до беды; в их доме такая сырость, такой нездоровый воздух, дети у жильцов мрут как мухи.
На улицах скалывали лед. Удалось наняться на эту работу и каменщику Мориссо. Чтобы принести вечером домой несколько су, он по целым дням разбивал в канавах лед ударами кирки. Но все же это лучше, чем умирать с голоду в ожидании настоящей работы.
Вернувшись однажды домой, отец застал Шарло в постели. Мать не знала, что с ним. Она посылала его в Курсель к тетке, старьевщице, думая, что та подарит мальчику какую-нибудь куртку, а то он мерзнет в холщовой блузе. Но у тетки не нашлось ничего, кроме старых мужских пальто слишком большого размера. Малыш вернулся домой, дрожа и шатаясь, как пьяный, и вот теперь он лежит красный от жара и болтает всякую чепуху: то ему кажется, что он играет в шары, то вдруг принимается петь.
Мать завесила разбитое окно изорванной шалью, чтобы не дуло из него; тусклый свет сумеречно проникал в комнату только через два верхних стекла. Нужда совсем опустошила их жилище; в комоде было пусто — все белье давно снесли в ломбард; стол и два стула продали. До болезни Шарло спал на полу, теперь ему отдали единственную кровать, а отец с матерью устроились в углу на соломенном тюфяке, которым побрезгала бы и собака. Но и на кровати ребенку не очень-то удобно — почти весь волос из тюфяка отнесли по горстям к старьевщику и продали по четыре су за каждые полфунта.
Шарло метался в постели. Отец и мать смотрели на него со страхом. Что же это такое с их малышом? Уж не укусила ли его бешеная собака? А может быть, опоили его чем-нибудь? Как раз в это время вошла соседка, г-жа Бонне. Взглянув на ребенка, она с уверенностью сказала, что у него горячка. Ей ли не знать — от этой болезни умер ее муж.
Мать плакала, прижимая Шарло к груди. Обезумевший от горя отец вскочил и побежал за врачом. И он привел врача, очень высокого и строгого господина. Врач молча выстукивал, выслушивал больного, потом попросил карандаш и бумагу и, выписав рецепт, все так же молча пошел к выходу.
— Сударь, что с ним? — сдавленным голосом спрашивала мать.
— Плеврит, — кратко ответил врач, потом в свою очередь спросил: — Вы записаны в благотворительном комитете?
— Нет, сударь… Летом мы жили еще прилично. Это вот зима нас доконала.
