Марк Твен - Письма с Земли
ПИСЬМО ЧЕТВЕРТОЕ
И вот Первая Парочка удалилась из райского сада, унося с собой проклятие – вечное проклятие. Они лишились всех радостей, которые знали до «Грехопадения», но тем не менее они были богаты, ибо взамен приобрели ту, которая стоила всех остальных. Они познали Высшее Искусство.
Они усердно им занимались и были счастливы. Бог повелел, чтобы они им занимались. На этот раз они послушались божьего веления. И хорошо, что запрет был снят, ибо они все равно стали бы заниматься этим искусством, даже если бы его запрещали тысячи богов.
Результаты не заставили себя ждать. Их звали Каин и Авель. А у них были сестры, и они знали, как поступить с этими сестрами. Это привело к новым результатам: Каин и Авель родили нескольких племянников и племянниц. Те в свою очередь родили нескольких двоюродных племянников. Далее считаться родством стало очень непросто и попытка внести ясность в этот вопрос успехом не увенчалась.
Приятные труды по засолению земли продолжались из века в век и с большой производительностью, ибо в те счастливые дни лица обоего пола были еще способны к Высшему Искусству даже в таком возрасте, когда им по всем правилам полагалось бы уже лет восемьсот как тлеть в могиле. Слабый пол, нежный пол, прелестный пол в, те времена, несомненно, достиг своего наивысшего расцвета, так как на него льстились даже боги. Настоящие боги. Они сходили с небес и наиприятнейшим образом проводили время с этими пылкими юными цветочками. Об этом повествует библия.
С помощью этих заезжих иностранцев население земли все возрастало и возрастало, пока не достигло нескольких миллионов. Но бог разочаровался в людях. Ему не нравилась их мораль, которая в некоторых отношениях действительно была не лучше его собственной. И вообще представляла нелестно точную копию его морали. Это были очень дурные люди, и, не зная; как их исправить, бог мудро решил уничтожить их; Такова единственная истинно просвещенная и достойная мысль, которую приписывается ему его библией, и она могла бы навеки упрочить его репутацию, если бы только он был способен воплотить ее в жизнь. Но на него никогда нельзя было положиться – хотя сам он, разумеется, рекламировал обратное, – и его; благих намерений хватило ненадолго. Он гордился человеком; человек был лучшим его изобретением, человек был первым его любимцем (если, конечно, не считать мухи), и он не мог расстаться с ним раз и навсегда; и вот в конце концов он решил спасти один образчик, а остальных утопить.
В этом он весь. Он сотворил всех этих негодяев и он один нес ответственность за их поведение. Никто из них в отдельности не заслуживал казни, хотя уничтожить их всех, несомненно, стоило, тем более, что сотворение их уже было неслыханным преступлением, а позволить им размножаться и далее значило бы только усугублять это преступление. Но делать при этом исключение для любимчиков было и нечестно и несправедливо – утопить следовало всех до единого или вообще никого. Однако он, разумеется, на это пойти не пожелал; ему непременно понадобилось оставить полдюжины на развод. Он не был способен предвидеть, что новое человечество тоже станет дрянью, ибо Всевидящим он бывает только в собственных рекламах.
Он выбрал для спасения Ноя и его семью и подготовил истребление всех остальных людей. Он спроектировал ковчег, а Ной его построил. Ни бог, ни Ной ковчегов прежде не строили и ничего в ковчегах не смыслили, так что можно было ожидать чего-нибудь выдающегося. И ожидания эти обмануты не были. Ной был земледельцем, и хотя он знал, зачем нужен этот ковчег, все же не мог судить, отвечают ли намеченные размеры всем предъявляемым требованиям (они, конечно, не отвечали), и предпочел с советами не соваться. Бог не заметил, что ковчег маловат, и продолжал проектировать его на авось, не произведя необходимых измерений. В конце концов судно получилось слишком тесным, и мир по сей день страдает из-за того, что оно не могло вместить все необходимое.
Ной построил ковчег. Он старался построить его как можно лучше, но не избежал многих весьма важных упущений. Ковчег не имел ни руля, ни парусов, ни компаса, ни помп, ни морских карт, ни лотлиней, ни якорей, ни судового журнала, ни освещения, ни системы вентиляции; что же касается грузовых трюмов – а ведь это было самое главное, – то чем меньше будет о них сказано, тем лучше. Ковчегу предстояло носиться по морю одиннадцать месяцев, и, следовательно, нужно было запасти такое количество пресной воды, которое заполнило бы два таких ковчега, – однако о дополнительном ковчеге никто не позаботился. Забортную воду использовать было нельзя: ведь она-наполовину должна была состоять из морской воды, а такую смесь не могут пить ни люди, ни сухопутные животные.
Ибо спасению подлежал не только образчик человека, но и коммерческие образчики других животных. Дело в том, что, когда Адам съел яблоко в райском саду и научился плодиться и размножаться, другие животные также постигли это искусство – наблюдая за Адамом. Они поступили очень умно, очень предусмотрительно: ибо таким образом они извлекли из яблока все, что в нем было полезного, не попробовав его и поэтому не заразившись губительным Нравственным чувством, прародителем всей и всяческой безнравственности.
ПИСЬМО ПЯТОЕ
Ной начал собирать животных. Он должен был заполучить по одной паре всех и всяческих земных тварей, которые ходили, ползали, плавали или летали. О том, какой срок понадобился на их собирание и в какую копеечку оно влетело, мы можем только догадываться, так как эти подробности нигде зафиксированы не были. Когда Симмах готовился приобщить своего юного сына к светской жизни императорского Рима, он послал своих слуг в Азию, в Африку и во всякие другие места собирать там диких животных для цирковых представлений. Чтобы накопить этих животных и доставить их в Рим, его слугам понадобилось три года. А ведь, как вы понимаете, речь шла только о четвероногих и аллигаторах – они не везли ни птиц, ни змей, ни лягушек, ни червей, ни вшей, ни крыс, ни блох, ни клещей, ни гусениц, ни пауков, ни мух, ни москитов, – ничего, кроме самых простых и незатейливых четвероногих и аллигаторов, да и четвероногих-то лишь таких, которые могли бы драться на арене. И все же, чтобы собрать даже их, потребовалось, как я уже говорил, три года, а расходы на покупку и перевозку животных и жалованье слугам составили четыре миллиона пятьсот тысяч долларов.
Сколько же там было животных? Неизвестно. Во всяком случае, меньше пяти тысяч, ибо пять тысяч – это самое большое число животных, когда-либо свезенных в Рим для устройства зрелищ, и коллекцию эту собрал Тит, а не Симмах. Но оба эти зверинца – просто детские игрушки по сравнению с тем, который должен был устроить Ной. Ему предстояло собрать 146 000 разновидностей птиц, зверей и пресноводных тварей, а насекомых – два миллиона с лишком.
Тысячи видов этих существ изловить не так-то просто, и, если бы Ной не сдался и не махнул на все это дело рукой, он и до сих пор потел бы над ним, как говорится в Книге Левит. Но я вовсе не хочу сказать, что он бросил свое предприятие. Отнюдь нет. Просто он наловил столько тварей, сколько поместилось в ковчеге, а потом перестал их ловить.
Если бы он с самого начала представлял себе размах предстоящего дела, он понял бы, что ему не обойтись без целой флотилии ковчегов. Но он не знал, сколько видов всяких тварей существует на земле. Не знал этого и его шеф. Поэтому он не забрал в ковчег ни кенгуру, ни опоссума, ни ядозуба, ни утконоса и остался еще без множества других необходимейших даров, припасенных любящим богом для людей, а потом забытых им, так как они давным-давно забрались па противоположную сторону мира, которой он никогда не видел и о которой не имел ни малейшего представления. Так что все они чуть было не утонули.
Их спасла простая случайность. Воды было мало, и на ту сторону она но затекла. Ее хватило только-только, чтобы затопить крошечный уголок земного шара – вся остальная его поверхность в те времена была неизвестна и считалась несуществующей.
Однако в один из последних дней произошло событие, после которого Ной решил ограничиться собранными видами, благо их уже вполне хватало для практических целей, а остальным просто позволить стать ископаемыми. Этой последней соломинкой послужило появление незнакомца, принесшего страшные вести. Он сообщил, что разбил свой лагерь среди каких-то гор и долин милях в шестистах отсюда и стал свидетелем удивительнейшего зрелища: он стоял на обрыве над широкой долиной и в дальнем ее конце вдруг увидел темное море надвигающихся незнакомых тварей. Вскоре они прошли у его ног, толкаясь, дерясь, вставая на дыбы, вопя, фыркая, – отвратительные огромные массы колышащейся плоти. Ленивцы величиной со слона, лягушки с целую корову, мегатерий со своим гаремом – чудовищные громадины, ящеры, ящеры, ящеры, отряд за отрядом, семейство за семейством, вид за видом, по сто футов в длину, по тридцать в высоту и вдвое того злее; один из них ни с того ни с сего так стукнул хвостом безобидного быка-симментала, что тот взлетел на триста футов вверх, с тяжелым вздохом упал к ногам рассказчика и тут же скончался. Незнакомец сказал, что эти великаны прослышали про ковчег и идут сюда. Идут спасаться от потопа. И не парами идут, а всем племенем; они не слышали, продолжал он, что пассажиры допускаются только по паре каждого вида, да и в любом случае не стали бы считаться с правилами и установлениями – либо их возьмут в ковчег, либо они поговорят с капитаном по-свойски. Рассказчик добавил, что ковчег не вместит и половины их; а кроме того, они идут голодные и съедят все запасы, включая зверинец и семью Ноя вместе с ним самим.
