Пэлем Вудхауз - Том 14. М-р Моллой и другие
— Блеск! — одобрила дама. — Они тут повозятся. Действительно, из-за дверцы вскоре донеслись звуки, свидетельствующие о том, что кто-то крутит ручку. Силы закона не взяли нужных орудий, и беглецы беспрепятственно достигли еще одной двери, из которой выскочили во двор, где стоял запах старой капусты и жирной воды.
Прислушавшись, они уловили визг и звон, напоминавший недавнюю музыку, хотя издавали его машины, проезжавшие по Риджент-стрит.
— На Потомаке все спокойно,[83] — с удовольствием сказала мисс Моллой. — Если вы подвинете мусорный бак к этой стенке, подсадите меня и вылезете сами, мы переправимся по крыше в соседний двор.
5Джон сидел в вестибюле «Линкольна». Бегство, при всей своей необычности, уложилось в 20 минут, если не меньше, и, посадив сообщницу в такси, он отправился в отель. Там он узнал, что мисс Уиверн еще нету. Теперь он ее ждал.
Вскоре она пришла в сопровождении Хьюго. Ночь была теплая, тихая, но тут в вестибюль ворвался холодный ветер. Пэт была бледной и гордой; искрометный Хьюго приуныл, что и понятно, если дама много раз повторила: «Нет-как-ты-посмел-повести-меня-в-эту-дыру?»
— А, Джон! — выговорил страдалец, несколько оживляясь, как оживится всякий, видя другую мишень. — Куда ты делся?
— Понимаешь… — начал Джон, тогда как Пэт подошла к портье и спросила свой ключ. Если у христианской мученицы был случай беседовать с портье, она говорила именно так — тихо, кротко, но с тем особым призвуком, который свидетельствует о полном разочаровании в падшем мире.
— Понимаешь… — повторил Джон.
— Писем нет? — спросила страдалица.
— Нет, мэм, — отвечал портье.
Она вздохнула, удачно выражая тем самым, что ничего иного и не ждала, если одни друзья детства ведут тебя в какой-то вертеп, а другие (к тому же, претендующие на влюбленность) убегают с вульгарными девицами, оставляя других на растерзание.
— Понимаешь… — снова сказал Джон.
— Спокойной ночи, — сказала Пэт и направилась к лифту.
Хьюго отер лоб носовым платком.
— Всем бурям буря, — вымолвил он. — Шторм у берегов Шотландии.
Джон двинулся было за Снежной королевой, но кузен его удержал.
— Не стоит, — серьезно сказал он. — Нет, дорогой, не стоит. Не трать попусту время. У ада нет той ярости, которой отличается девушка, если ей пришлось дать полицейскому имя и адрес, а он ей, заметь, не поверил.
— Да я хотел объяснить…
— Объяснишь ей, как же! Поговорим о более приятных вещах. Мы тако-ое придумали! Нет, не я, Ронни. Умный человек. Какие мозги! Какая голова! Удивляюсь, что шляпы не лопаются.
— О чем ты говоришь?
— О его гениальной идее. Мы должны выжать из дяди пятьсот фунтов. Дело верное, как биржа. Уломать его может только Ронни. Значит, Ронни едет к нам.
— Вот как? — равнодушно откликнулся Джон.
— Именно так. А чтобы дядя не взвился, приглашаем этих Моллоев. Томас Дж. купается в деньгах, и дядя, на радостях, перетерпит Ронни.
Джон всполошился.
— И девица приедет?
Нет, что же это такое? Пэт от нее не в восторге… еще подумает… Он-то знает, что чист, но мало ли что взбредет в голову?
Тут он заметил, что Хьюго спрашивает добрым, участливым тоном:
— Ну как, все в порядке?
— Ты о чем?
— О Пэт, конечно. Сказала она, что я замолвил словечко?
— Да-да… И знаешь…
— Не за что, не за что! Какие там благодарности? Ты бы сделал для меня то же самое. Ну, как все прошло? Гладко?
— Ты уж скажешь!
— Неужели отказала?
— Если хочешь, да. Хьюго вздохнул.
— Этого я и боялся. Как-то она странно выслушала. Сдержанно. Напряженно. Казалось бы, — перешел он к философским раздумьям, — трудно ли сказать: «Да»? И тем не менее в большинстве случаев они говорят: «Нет». Один американский ученый подсчитал, что кроме описательных оборотов в нашем языке — около пятидесяти способов выразить согласие, к примеру: «Да», «Ага», «Угу», «Мда-у», «Ну», «А то!», «Еще бы!», «Конечно», «Вот именно», просто «Именно»…
— Хватит! — закричал Джон. Хьюго похлопал его по плечу.
— Понимаю, старик. Прекрасно понимаю. Ты огорчен. Скажем так, опечален. Но все-таки разреши дать тебе братский совет. На твоем месте я бы это бросил. Ты же тратишь попусту время. Да, согласен, она приятная девица. Но если она тебя не любит, что поделаешь? Ни-че-ro. Значит, забудь о ней и оглядись. Вот, например, мисс Моллой. Хороша? Бесспорно. Богата? Нет слов. В общем, пока она у нас, я бы ею занялся. Ты просто создан для брака. Так и вижу: стрижешь газон, а потом, в шлепанцах, сидишь у камина с супругой. Да, забыл — у каждого свои наушники, слушаете музыку. Словом, возьми себя в руки и обрати взор на мисс Моллой. Ты только представь, богатая жена!
Во время этой речи Джон неоднократно порывался что-то сказать, да и сказал бы, если бы не услышал:
— Хьюго, мне нужна сумка.
Пэт стояла почти рядом, напоминая христианскую мученицу, чьи мучители только что придумали новую казнь.
— А… о… — сказал Хьюго и дал ей сумку, которую она отрешенно взяла. Все помолчали.
— Ну, спокойной ночи, — заметил Хьюго.
— Спокойной ночи, — проговорила Пэт.
— Спокойной ночи, — сказал Джон.
— Спокойной ночи, — повторила страдалица, и лифт унес ее, издавая неприятный, скорбный скрип, который, по мнению Джона, был исключительно уместен.
6Примерно в полумиле от Керзон-стрит, на самом краю Сохо, расположен еще один отель, поменьше и похуже, носящий название «Бельведер». Когда Пэт и Хьюго входили в холл «Линкольна», Долли Моллой сидела перед зеркалом на втором этаже и умащала кремом свое прелестное личико. От этих занятий ее оторвало появление величавого Томаса.
— Привет, лапочка, — сказала она, — Вот и ты.
— Да, — согласился Моллой. — Вот и я.
Хотя в облике его не было той душераздирающей скорби, которой отличалась недавно Пэт, веселья в нем тоже не было.
— Кого я не люблю, — сообщил он, — так это легавых.
— А что случилось?
— Дал имя и адрес. Наврал, конечно, а все равно противно. Ты подумай, столько легавых в небольшом кабачке. И еще, — продолжал он, — зачем ты сказала, что я твой папаша?
— Ну, котик, это же не в моем стиле — замужняя дама.
— Как это, не в твоем?
— Да вот так.
— А, черт! — вскричал мистер Моллой. — Это что ж получается, я совсем старый? Да мне только сорок два!
— На вид еще меньше, — заверила Долли, — если близко не разглядывать. Понимаешь, золотко, не в годах дело. Ты такой… авантажный.
Несколько смягчившись, мистер Моллой оглядел себя в зеркале.
— Да, — признал он, — у меня достойный вид.
— Ну, прямо профессор!
— А вот скажи, тут нет залысины?
— Что ты, это свет падает.
Успокоившись еще больше, мистер Моллой завершил осмотр.
— Лицо у меня подходящее, — с удовольствием признал он. — Насчет красоты не скажу, у каждого свой вкус. Но доверие оно внушает. Сколько я продал фальшивых акций! Да, кстати, лапочка, как ты думаешь?
— О чем? — осведомилась супруга, промокая крем полотенцем.
— Клюнет этот Кармоди, а? Пригласил к себе в усадьбу…
— Ты что!
— Да, пригласил.
— Он богатый?
— Дядя у него богатый, а то бы они там не жили. Такой, знаешь, старинный дом, с парком, как в книжке.
Долли мечтательно улыбнулась.
— Надо бы платьев купить… и шляпок… и туфель, и чулок…
Супруг ее всполошился, как все мужья в таких случаях.
— Лапочка, это не Бекингемский дворец!
— Не скажи. Приемы всякие, гости…
— Ничего подобного. Дядя и два племянника. Вот что, если я всучу акции «Серебряной реки», ладно уж, прибарахлись.
— Котик! А ты всучишь? Мистер Моллой фыркнул.
— Кто, я? Нет, врать не буду, Бруклинский мост или Центральный парк продавать не доводилось, но нефтяные акции? Клюнет как миленький. Эти английские землевладельцы — те же фермеры, а фермер купит что угодно, если буквы красивые.
— Знаешь что…
— Нет. А что?
— В этих усадьбах много всяких вещей. Картины там, серебро, посуда… Может, прихватим?
— А как ты их продашь?
— Да наши миллионеры что хочешь купят, только бы старинное.
Муж покачал головой.
— Нет, лапочка, опасно. И вообще, у меня другой бизнес.
— Наверное, ты прав.
— А то! Доброе дело, нефтяные акции…
— Ну а если само в руки пойдет?
— Там увидим! Главное — не рисковать. Если само пойдет, не упустим..
И с этими мудрыми словами он направился к ложу. Потрудился, поработал, теперь можно и поспать.
Глава V ДЕНЬГИ ЗАДАРОМ
За несколько лет до описанных выше событий, в ту пору, когда местная знать препиралась с сословием, сушившим белье в садиках, которое, хочешь не хочешь, видно из окна; так вот, в эту самую пору преподобный Алистер Понд-Понд, викарий и златоуст, воззвал к лучшим чувствам пришедших на ежегодные празднества:
