Герберт Уэллс - Жена сэра Айзека Хармана
— Видите ли, — сказала она после недолгого молчания, — за это время нам удалось достичь взаимопонимания. Мы с мужем не понимали друг друга. А теперь нам удалось… объясниться.
— Да, — продолжала она. — Вы знаете, мистер Брамли, мы… мы оба неправильно понимали друг друга. Поэтому-то и еще потому, что мне не у кого было попросить совета, я обратилась к вам. Писатели так хорошо разбираются в этих вещах. Вы знаете столько жизней, с вами можно говорить так, как ни с кем другим; вы вроде доктора в этих делах. Я должна была заставить мужа понять, что я взрослый человек, и мне нужно было подумать, как совместить долг и… свободу… А сейчас муж болен. Он слег, некоторое время ему было трудно дышать — доктор думает, что это астма, — деловые волнения расстроили его, и ему стало хуже. Сейчас он наверху — спит. Конечно, если бы я знала, что он заболеет из-за меня, то никогда не сделала бы ничего подобного. Но что сделано, то сделано, мистер Брамли, и вот я вернулась домой. После этого многое изменилось. Все стало на свои места…
— Я вижу, — с глупым видом сказал мистер Брамли.
Когда она говорила это, ему казалось, что темная завеса упала на романтические дали. Она стояла, словно прикрываясь стулом. Голос ее звучал решительно, но мистер Брамли чувствовал, что она знает, как от этих слов меркнут и гаснут его мечты. Он выслушал ее спокойно, но потом вдруг все его существо восстало против такого решения.
— Нет! — воскликнул он.
Она молча ждала, что он скажет.
— Понимаете, — сказал он, — я думал, все дело в том, что вы хотели уйти от мужа… что эта жизнь для вас невыносима, что вы были… Простите, если я беру на себя смелость… если я вмешиваюсь не в свое дело. Но какой смысл притворяться? Вы для меня очень, очень много значите. И мне казалось, что вы не любите мужа, что вы порабощены и несчастны. Я был готов на все, только бы вам помочь, на все, что угодно, леди Харман. Я знаю, это может показаться смешным, но было время, когда я готов был умереть, лишь бы знать, что вы счастливы и свободны. Так я думал и чувствовал… А потом… потом вы вернулись сюда. Как видно, вам это не претит. Я ошибся…
Он замолчал, и лицо его светилось необычайной искренностью. На миг он перестал быть застенчивым.
— Я знаю, что это правда, — сказала она. — Знаю, что была вам не безразлична. Именно поэтому я так хотела поговорить с вами. Мне казалось…
Она сжала губы, как всегда, когда старалась подыскать слово.
— Я не понимала по-настоящему своего мужа, мистер Брамли, да и себя тоже. Я видела только, как он беспощаден ко мне… и беспощаден в делах. Но теперь все переменилось. К тому же я забывала о его слабом здоровье. Он очень болен; мне кажется, его болезнь начиналась уже тогда. Вместо того, чтобы объясниться со мной… он… разволновался… и поступил неразумно. А теперь…
— Теперь, я полагаю, он… объяснился с вами, — сказал мистер Брамли медленно и с глубочайшим отвращением. — Леди Харман, что же он вам объяснил?
— Дело не столько в том, что он мне объяснил, мистер Брамли, — сказала леди Харман, — сколько в том, что все объяснилось само собой.
— Но как, леди Харман? Как?
— Понимаете, я была совершенной девчонкой, почти ребенком, когда вышла за него замуж. Естественно, он старался сам обо всем заботиться, и на мою долю ничего не оставалось. И столь же естественно, он не замечал, что я уже взрослая женщина. Нужно было что-то сделать. Конечно, мистер Брамли, он был в ужасе, но потом написал мне письмо, что все понял, — это было такое искреннее, необычное письмо, он никогда со мной так не говорил… я была просто поражена. Он написал, что не хочет стеснять мою свободу, что он сделает… устроит все так, чтобы я чувствовала себя свободной и могла бывать, где хочу. Это было благородное письмо, мистер Брамли. Он благородно отнесся ко всему, что было между нами. Написал мне такие добрые, хорошие слова, совсем не то, что раньше… — Она вдруг замолчала, потом заговорила снова: — Знаете, мистер Брамли, так трудно говорить одно и умалчивать о другом — о том, что язык как-то не поворачивается сказать, и все же, если я не скажу вам, вы не сможете понять наших отношений.
Она бросила на него умоляющий взгляд.
— Говорите все, что считаете нужным, — сказал он.
— Когда боишься человека и чувствуешь, что он неизмеримо сильнее, суровее и тверже тебя, а потом вдруг видишь, что это совсем не так, все сразу меняется.
Он кивнул, глядя на нее.
Она понизила голос почти до шепота.
— Мистер Брамли, — сказала она, — когда я вернулась к нему — вы знаете, он уже лежал больной, — то вместо того, чтобы меня ругать, он плакал. Плакал, как обиженный ребенок. Уткнулся лицом в подушку — такой несчастный… Я никогда не видела, чтобы он плакал, разве только один раз, давным-давно…
Мистер Брамли смотрел на ее нежное покрасневшее лицо, и ему казалось, что он в самом деле готов хоть сейчас умереть за нее.
— Я поняла, какой я была жестокой, — сказала она. — В тюрьме я думала об этом, думала, что женщины не должны быть жестокими, несмотря ни на что, и когда увидела его таким, то сразу поняла, как это верно… Он просил меня быть хорошей женой. «Или нет, — сказал он. — Будь мне просто женой, пусть даже не хорошей», — и заплакал…
Мгновение мистер Брамли молчал.
— Понимаю, — сказал он наконец. — Да, понимаю.
— И потом дети, эти беспомощные маленькие создания. В тюрьме я очень о них беспокоилась. Я много думала о них. И поняла, что нельзя целиком предоставлять их нянькам, чужим людям… Кроме того, вы же видите, он согласился почти на все, чего я хотела. Это касалось не только лично меня, я беспокоилась об этих глупых девушках-забастовщицах. Я не хотела, чтобы с ними плохо обращались. Мне было их жаль. Вы себе представить не можете, до чего жаль. И он… он уступил в этом. Сказал, что я могу разговаривать с ним о деле, о том, как мы ведем наше дело, — видите, какой он добрый. Вот почему я вернулась сюда. Куда же еще мне было идти?
— Конечно, — с трудом выдавил из себя мистер Брамли. — Я понимаю. Только…
Он замолчал, подавленный, а она ждала.
— Только не этого я ожидал, леди Харман. Я не ожидал, что все может уладиться таким образом. Конечно, это разумно, это удобно и приятно. Но я-то думал… Ах! Я думал о другом, совсем о другом. Думал, что вы, такая красавица, попали в мир, где нет ни страсти, ни любви. Думал, что вы созданы для красоты, для прекрасного и лишены всего этого… Но неважно, о чем я думал! Неважно! Вы сделали выбор. Правда, я был уверен, что вы не любили, не могли любить этого человека. Мне казалось, вы сами чувствовали, что жить с ним — это кощунство. И вот… Я отдал бы все на свете, все без остатка, чтобы спасти вас от этого. Потому… потому что вы для меня так много значите. Но это была ошибка. Поступайте так… как вы считаете нужным.
Говоря это, он вскочил, сделал несколько шагов, повернулся к ней и произнес последние слова. Она тоже встала.
— Мистер Брамли, — сказала она тихо. — Я вас не понимаю. О чем вы? Я должна была так поступить. Он… он мой муж.
Он сделал нетерпеливый жест.
— Неужели вы ничего не знаете о любви? — воскликнул он.
Она сжала губы и стояла молча, не двигаясь, — темный силуэт на фоне створчатого окна.
Сверху послышался стук. Три удара, потом еще три.
Леди Харман сделала едва заметное движение, словно хотела отмахнуться от этого звука.
— Любовь, — сказала она наконец. — Есть люди, которым дано ее изведать. Это бывает… Бывает в юности. Но замужней женщине нельзя думать об этом. — Она говорила почти шепотом.
— Надо думать о муже и о своем долге. Невозможно вернуть прошлое, мистер Брамли.
Стук раздался снова, чуть настойчивей.
— Это муж, — сказала она. И, поколебавшись, продолжала: — Мистер Брамли, мне так нужна дружба, я очень хочу иметь друга. Мне не хочется думать о… том, что лишит меня покоя… о безвозвратно утраченном… погибшем. О том, про что вы сейчас говорили. Какое это имеет отношение ко мне? — Он хотел было перебить ее, но она его остановила: — Будьте мне другом. К чему говорить о невозможном? Любовь! Мистер Брамли, о какой любви может помышлять замужняя женщина? Я никогда об этом не думаю. Никогда об этом не читаю. Я хочу быть верной долгу. Долгу перед ним, перед детьми и перед своими ближними. Я хочу помогать слабым, страдающим людям. Хочу, чтобы он помогал им вместе со мной. Хочу перестать быть праздной, бесполезной расточительницей…
Она протянула к нему руки.
— Ох! — вздохнул он. И сказал: — Вы можете быть уверены, что, если я в силах вам помочь… я готов на все, лишь бы только не огорчать вас.
Она сразу переменилась, стала доверчивой и серьезной.
— Мистер Брамли, — сказала она. — Я должна идти к мужу. Он ждет меня. И когда он узнает, что вы здесь, то захочет вас видеть. Вы подниметесь к нему наверх?
Мистер Брамли всем своим видом старался показать, какая в нем происходит борьба.
— Я сделаю все, чего вы пожелаете, леди Харман, — сказал он почти с театральным вздохом.
