Лао Шэ - Сказители
Она изысканно-вежливо, с почтением выслушала его. Баоцин ничего не скрывал. Он подробно рассказал ей, чем занимается и почему хочет прислать Сюлянь учиться, особо подчеркнув при этом недостойную профессию дочери. Старый педагог тут же сообщила ему, что на этот счет у нее нет предвзятого мнения. Любой человек имеет право учиться в школе, и она готова принять Сюлянь. Лучше всего, если она сначала будет изучать три предмета: язык, историю и арифметику. Всего три часа в день. В дальнейшем, если Сюлянь понравится, можно будет еще изучать кулинарию, шитье и домоводство. Это очень пригодится для того, чтобы найти хорошего мужа. Время обучения программе произвольно. Учитель объясняет, а учащиеся могут делать задание и дома.
По ее словам, большая часть девушек посещают не только основные занятия, но занимаются еще и домоводством именно с целью, получив образование, найти себе хорошего мужа.
– Времена меняются, – она слегка улыбнулась, – даже самой красивой девушке, если она неграмотна, нелегко будет выйти замуж. Не сможет она найти мужа по душе.
Она говорила не так, как Мэн Лян, но смысл сказанного совпадал. Времена меняются. Если у девушки нет культуры, она станет убыточным товаром, который никому не нужен. Если хочешь выйти замуж за приличного человека, нужно быть грамотным.
Высокая плата за обучение ужаснула его. Это было неслыханно дорого, но тем не менее он с радостью заплатил деньги. Сюлянь в конечном итоге получила возможность стать образованной, подружиться с приличными людьми. Он чуть не забыл про письмо, которое ему дал Мэн Лян, вспомнил о нем в конце разговора, вынул и отдал директрисе. Та очень обрадовалась.
– Господин Мэн – человек образованный, дальновидный, не то что мы. Двадцать лет назад я была такой же, как он, теперь я отстала.
На следующий день Баоцин отправил Сюлянь в школу.
Она надела скромный длинный халат, отказавшись от пудры и губной помады. Под мышкой она зажала маленький белый матерчатый сверток, в котором были книги и кисть.
Когда они вышли из дома, Баоцин предложил:
– Может, наймем рикшу?
Сюлянь гордо вскинула голову, глаза ее блестели. Она улыбнулась.
– Не нужно, папа. Мне хочется пройтись пешком. Пусть чунцинцы увидят, что я стала трудолюбивой и усердной ученицей.
Баоцин ничего не сказал. Он был очень доволен, видя ее радость.
Пройдя немного, Сюлянь опустила голову.
– Папа, все же найми рикшу. Не знаю почему, но что-то ноги подкашиваются.
Баоцин только хотел подозвать рикшу, как она снова подняла голову и, передумав, сказала:
– Не нужно, папа, я не поеду, я должна тренироваться ходить пешком. Мне не хочется тратить деньги на рикшу. Я не сяду, даже если пойдет дождь.
– А если будет гром? – спросил Баоцин.
– Тогда я зажму уши, – ответила она лукаво.
Сюлянь в голову лезли всякие мысли, и она говорила не переставая.
– Папа, ты ведь говорил, что собираешься организовать школу для изучения искусства сказа? Подожди меня, папа. Вот я окончу школу и буду помогать тебе преподавать. Кто знает, может быть, я в дальнейшем тоже смогу писать новые сказы не хуже, чем учитель Мэн.
– Ты-то? – Баоцин нарочно решил подшутить над ней. Он был безмерно счастлив.
– Именно я, – сказала Сюлянь, выпятив грудь. – У меня хорошая память. Я исполнительница сказов, но я хочу стать ученицей. Среди тех, кто пост сказы под большой барабан, я буду выдающейся.
Они дошли до подножия горы, и Баоцин собрался проводить ее до самого верха, но она остановила его.
– Папа, ты стой здесь и смотри, как я буду подниматься. Я хочу одна войти в новый мир. – Она стала быстро и легко подниматься по ступенькам.
Через несколько шагов она повернулась и, улыбнувшись ему, похлопала рукой по свертку с книгами.
– Папа, иди домой. Как кончатся занятия, я сразу же вернусь, я послушная.
– Посмотрю, как ты поднимешься. – Баоцину не хотелось уходить.
Она медленно добралась до входа в школу, постояла немного, разглядывая высокие сосны за зданием школы, затем повернулась и помахала отцу рукой.
Баоцин, задрав голову, смотрел на гору. Издали Сюлянь была похожа на маленькую девочку. Он отчетливо видел белый сверток у нее под мышкой. Баоцин вспомнил тот день, когда впервые привел ее в дом. Тогда она была такой маленькой и жалкой. Он помахал ей рукой н тихо произнес:
– Хорошо, теперь-то уж можно считать, что свой долг перед тобой и учителем Мэном я выполнил. – Он повернулся и пошел домой.
Сюлянь смотрела вслед отцу, пока он не исчез из виду. Затем она одернула одежду, поправила прическу и вошла в школу.
Переступив порог, она позабыла о своем социальном положении. Она была лишь Сюлянь.
Да, она – Сюлянь. Прошлая Сюлянь уже никогда не вернется, ныне есть новая Сюлянь. Чистая, благоухающая, уходящая корнями в тину, но не запачканная ею, настоящий цветок лотоса – Сюлянь.
Директор выделяла ей стол и стул. Вместе с Сюлянь в классе сидело еще двадцать с лишним учениц. Некоторые из них уже приближались к среднему возрасту, но были и совсем девочки, немногим старше десяти. Сюлянь обратила внимание на то, что часть учениц отличалась весьма изысканной одеждой, однако большинство, как и она, были одеты достаточно скромно. Одни писали, другие читали, несколько человек занимались вышиванием. В комнате сидел классный воспитатель – невысокая полная женщина лет сорока.
Сюлянь с удовлетворением отметила, что здесь нет девиц, подобных Циньчжу. Она была в приподнятом настроении, и ей хотелось просто находиться среди этих девушек, дружить с ними, разговаривать свободно, как и они. Возможно, они говорят о том же, о чем рассказывал учитель Мэн.
Однако вскоре она почувствовала, что ее пристально разглядывают. Как актриса, она привыкла к подобному, поэтому не придала этому значения. Сюлянь поглядела на сидевшую рядом девушку и улыбнулась ей. Та не обратила на нее никакого внимания. Сюлянь покраснела и продолжала писать иероглифы. Внезапно ей пришла на ум
тревожная мысль: как быть, если девушки узнают ее. Да, обязательно узнают. Кому-нибудь из них наверняка приходилось слушать сказы. Но тут уж ничего не поделаешь. В Чунцине было всего две исполнительницы пекинских сказов под большой барабан – она да Циньчжу.
Ей показалось, что кто-то громко шепнул: «Это она». Наступила небольшая тишина, потом послышалось шушуканье. И вдруг все разом загоготали, будто буря пронеслась. Через некоторое время снова наступила тишина, которую нарушил неприятный визгливый голос:
– Хм, времена меняются. Не думала, что нам придется учиться вместе с потаскушкой.
Тут же другой голос подхватил:
– Что же это за школа такая, велят порядочным людям сидеть рядом с певичкой?
Говорившей было лет тридцать. Холодные и злые глаза с ненавистью глядели на Сюлянь, которая узнала в ней любовницу одного из военачальников. А другая девушка была дочерью торговца на черном рынке.
Одна из девушек скомкала бумагу и бросила ее в Сюлянь. Еще кто-то крикнул:
– Выгнать ее, выгнать эту вонючую потаскушку!
Учительница постучала по столу.
– Внимание! Тише!
Но гул не утихал. Девушки с гневом смотрели на Сюлянь и продолжали шуметь.
Сюлянь побледнела. Она сидела не шевелясь, как каменная. Что это за люди, почему они ее ругают? Она повернулась и посмотрела на них. Одна из девиц зажала нос пальцами, другая скорчила гримасу. Сюлянь охватил гнев.
Классный воспитатель подошла к двери и позвала директора. Дочь торговца, воспользовавшись моментом, громко крикнула:
– Если потаскушка будет ходить в нашу школу, я уйду из нее! Я не могу находиться вместе с людишками такого сорта!
– Совершенно верно, – крикнула любовница военачальника и бросила на пол недовязанный свитер. – Выгнать эту вонючую потаскушку!
