Халлдор Лакснесс - Возвращенный рай
Подошел другой сосед и добавил:
— Роунки совсем свихнулся. Говорят, кто-то видел, как рано утром он убегал со всем своим добром.
— Перебрался в землянку, где когда-то жил лютеранин, — добавил подоспевший третий сосед. — Слыхали, вчера вечером иезуитки выставили Роунки, когда он пришел к ним с объедками из дома епископа?
Ранее в этой книге уже упоминалось о том, что в Испанской Вилке была самая жалкая лютеранская церквушка во всем мире. Об этой церквушке как-то молодая иезуитка сказала, что в ней едва может поместиться во весь рост осел. К этому ящику, стоящему на холме, лютеране пристроили башенку, не больше мельницы для кофе. На башенке установили крест: «святые Судного дня» называют его знаком заблуждения, доставшимся папе в наследство от Великого Отступничества. Вначале в церквушке было четыре окна, но, когда пастор Роунки отрекся от лютеранской веры и весь приход распался, а прихожане разбрелись в разные стороны, мальчишки повыбивали камнями окна, как делают это мальчишки во всем мире при виде запущенных и заброшенных домов. Много лет окна в церкви были заколочены. От креста остался только крохотный колышек.
Путь Стоуна П. Стенфорда лежал мимо этой заброшенной церквушки, которая являла собой ни дать ни взять церковь на голом утесе в одном стихотворении: «Заброшена, как в Судный день». Но, оказывается, свершились перемены. Какой-то человек подставил к стенке лестницу, добрался до башенки и пытался водрузить крест. Он был без пиджака, пасторский сюртук, самое великолепное одеяние в Испанской Вилке в прежние времена и поныне, был аккуратно сложен подкладкой вверх и переброшен через перекладину лестницы. Стоун П. Стенфорд остановился, снял шляпу и крикнул ему:
— День добрый! Бог в помощь, почтенный пастор Роунки!
Но пастор Роунки ничего не ответил, он продолжал водружать крест.
Глава тридцатая. Конец истории
К этому времени руководство мормонским движением в Исландии перекочевало из Дании в Шотландию. Здесь находилась, выражаясь современным языком, штаб-квартира, в прошлом же это именовалось архиепископской резиденцией. При нем имелась школа для подготовки мормонов-миссионеров, их обучали искусству проповедовать Евангелие на новый лад среди неверующих в других странах. Сюда-то и был послан Стоун П. Стенфорд из Юты, в течение зимы он должен был приобрести необходимые знания перед тем, как отправиться в Исландию взамен епископа Тьоудрекура и других святых, прежде проповедовавших в этой стране. Как говорят, каменщик позже рассказывал об этом периоде, что тогда он познал теологию той частью головы, которая находится над носом. До этого же он стремился постичь сию науку непосредственно, через нос, как понюшку табака из деревянного рожка.
Однако сейчас мы не поведем речи ни о теологии, ни о священном Евангелии; сам каменщик говорил, что науки, преподносимые в шотландской архиепископской школе, вряд ли превосходят учения, которые проповедовал пастор Руноульвур и о которых уже шла речь в этой книге. Мы возобновим наш рассказ с того дня, когда птицы на деревьях весело высвистывали свои трели среди только что скошенных лужаек, перед старинным замком в Эдинбурге. В этом городе есть улица Принцев, которая шире, солнечней и чаще омывается освежающими ливнями, чем большинство городских улиц мира, конечно за исключением улиц божьего града Сиона, проложенных и спланированных согласно законам высшей премудрости. В этот день здесь можно было встретить нашего каменщика из Юты. Он бродил тут, рассчитывая купить для поездки в Исландию сапоги на толстой подошве, а может, и приличную шляпу. Вдруг в центре столичной улицы, где уважаемые люди разгуливают в юбках, кто-то хлопнул его по плечу. Остановивший каменщика человек был в дорогой меховой шубе и шапке из такого же меха. Усы закручены и торчат, как спицы. Этого человека никак нельзя было принять за шотландского дворника или чистильщика сапог. Каменщик из Испанской Вилки не поверил своим глазам, когда этот человек принялся трясти его и приветствовать излюбленными исландскими ругательствами, принятыми между добрыми знакомыми: «Позволь, дьявол, провалиться мне в преисподнюю! Вот это встреча, черт меня дери!» — и еще в таком же духе.
Каменщик удивленно моргал, чтобы разогнать предательский туман, застилающий глаза, проглотил слюну, чтобы смочить и освободить прилипший к гортани язык. Наконец он вымолвил, правда, не без грусти в голосе, но в то же время с нотками иронии, присущей ему, когда он объяснял что-нибудь, кажущееся бесспорным:
— Меня зовут Стоун П. Стенфорд… Мормон из Испанской Вилки на «территории» Юта… Такие-то дела…
— Каменщик и мормон из Испанской Вилки… Ну, не здорово ли, черт побери! Ладно, плюнем на всю эту дребедень. Здравствуй же наконец! Сердечно приветствую тебя. Нет, ты лучше скажи, почему мне так не везет, — никак не удается завести столько женщин, как тебе и старому греховоднику Бьёрну из Лейрура.
Каменщик:
— Да у такого незначительного человека, как я, мало новостей, как и раньше, вот разве только я приметил, что птицы в Шотландии распелись совсем не ко времени. Они, плутовки, не довольствуются своими утренними молитвами. Хе-хе-хе.
— Да что же мы тут стоим и болтаем, — сказал мужчина в дорогом меховом пальто. — Вот что, отведу-ка я тебя к себе в гостиницу, это совсем недалеко, и угощу пивом.
— Не могу сказать, что пиво мой любимый напиток, дорогой судья, — сказал каменщик. — Вот кофе я всегда с радостью принимаю, если мне предлагают его от чистого сердца. Кофе не расслабляет, а, скорее, придает бодрость духа, если, разумеется, обладаешь духом. А теперь я хочу набраться храбрости и спросить: как случилось, что я встретил нашего дорогого начальника на этой широкой улице в большом мире?
— В преисподней не сыщешь худшей работы, чем работы судьи среди вшивого народа, — сказал судья. — Не будем об этом говорить. Одно скажу: я устал от людей, которые день-деньской лежат пузом кверху и читают древние саги в ожидании подходящей погоды для рыбной ловли. И когда наконец выпадает хороший улов, то налетает волна и уносит рыбаков. Здесь, в отеле, я отрекомендовался губернатором Исландии, и, чтобы швейцар верил в это, всякий раз, когда вхожу и выхожу, он получает пенни. Считаться губернатором за пенни для швейцара — ничуть не хуже, чем быть в действительности начальником или судьей среди людей, которые настолько бедны, что не могут себе позволить элементарных человеческих добродетелей. В Англии у меня три дела: основать англо-исландскую судовую компанию, добиться ссуды, чтобы электрифицировать Исландию, и, наконец, завершить мой сборник стихов.
В божьем граде Сионе каменщику никогда не приходилось ступать ногой в такое помещение, как гостиница, куда привел его судья. На полу лежали ковры — мягкие и зеленые, словно скошенная лужайка. С потолка свисали такие великолепные люстры, что, доведись Эгилю Скаллагримссону увидеть их, он наверняка бы пришел в такое же исступление, как тогда, когда Эйнар Звон Весов прикрепил щит, украшенный золотом и драгоценными камнями, над его изголовьем. На стенах висели портреты королев в платьях с высокими стоячими воротничками и других важных персон Шотландии, лишившихся в свое время голов. Стулья здесь были высокие, с прямыми спинками. Сидя на них, чувствуешь себя как на большом благородном скакуне. Губернатор Исландии Бенедиктсен все говорил и говорил, не умолкая ни на минуту.
Было видно, что судья высоко поднялся из торфяных болот, где живет исландское правосудие, и добился не меньшего блеска и великолепия, чем замарашка из сказки, хотя справедливость требует отметить, что он всегда был выше обычного судьи.
Напрасно каменщик ждал возможности вставить хоть слово о той истине, которая вместе с раем дарована «святым Судного дня». Просидев довольно долго молча, он удивленно улыбался, кивал невпопад головой, тихонько покашливал всякий раз, когда судья отпускал грубое словцо, и наконец стал подыскивать предлог, чтобы расстаться со своим земляком. Этим вечером почтовый пароход отходит в Рейкьявик, и ему нужно многое сделать, кстати, купить сапоги, чтобы в них проповедовать истинную веру.
— Я знаю одного, кто немедленно обратится в мормона. Это Бьёрн из Лейрура… Правда, я никогда не уставал поносить его. Черт проклятый, говорил я ему. Ты перехватываешь всех женщин, которые должны были бы достаться мне! Я призову тебя к ответу, говорил я ему, хотя и не всегда виноват был именно он. Я, например, делал все возможное, чтобы спасти твою дочь, но это мне никак не удалось. Когда бог и люди объединились, чтобы спасти честь твоей дочери и разыскать ей подходящего отца ребенку и когда Бьёрну почти удалось отречься от отцовства, что, ты думаешь, произошло? Девчонка сделала меня посмешищем в глазах властей. Мне пришлось выслушать от самого губернатора, что я, дескать, судья, верящий в непорочное зачатие. Позже я выудил из старика Бьёрна все, что он имел, для покупки траулера. Об электричестве я не рискнул ему заикнуться — он понятия не имеет, что это такое: наверняка подумал бы, что я хочу сплавить партию подмоченных сухарей из разбитого корабля. Но все же передай ему привет и скажи, что англо-исландская фирма уже на мази.
