Чарльз Диккенс - Уста и чаша
— Вы помните, Вегг, когда я впервые сказал, что хочу сделать вам одно предложение?
— Позвольте мне сначала подумать, сэр, — отвечал Вегг; перевертывая книгу корешком вверх. — Когда вы впервые сказали, что хотите сделать мне предложение? Позвольте подумать (как будто в этом была хоть малейшая необходимость). Да, конечно, помню, мистер Боффин. Это было на моем углу. Конечно, так! Вы сначала спросили меня, нравится ли мне ваша фамилия, и любовь к истине заставила меня ответить отрицательно. Мне и в голову не приходило, сэр, насколько будет знакома мне эта фамилия!
— Надеюсь, вы еще ближе познакомитесь с нею, Вегг!
— Вот как, мистер Боффин? Премного вам обязан, разумеется. Не угодно ли вам, сэр, мы начнем разрушаться и падать? — И он сделал вид, будто берется за книгу.
— Пока еще нет, Вегг. По правде говоря, я хочу вам сделать еще одно предложение.
Мистер Вегг (который вот уже несколько вечеров подряд только об этом и думал) снял очки с видом вежливого изумления.
— Надеюсь, что вам оно понравится, Вегг.
— Благодарю вас, сэр, — отвечал скрытный Вегг, — надеюсь, что так. И даже во всех отношениях. (К этому он стремился как филантроп.)
— Как вы думаете, Вегг, не закрыть ли вам ларек? — спросил мистер Боффин.
— Думаю, сэр, — отвечал Вегг, — что хотел бы видеть того джентльмена, который мне оплатит убытки.
— Он перед вами, — сказал мистер Боффин.
Мистер Вегг собирался было сказать "мой благодетель" и даже произнес "мой благо…", как вдруг его осенило вдохновение.
— Нет, мистер Боффин, только не вы, сэр. Кто угодно, только не вы. Не бойтесь, сэр, я не оскверню своими низменными занятиями чертогов, которые купило ваше золото. Знаю, сэр, что мне не пристало торговать под окнами вашего дворца. Я уже подумал об этом и принял свои меры. Нет нужды подкупать меня, сэр. Степни-Филдс * не будет для вас слишком близко? Если вы и это сочтете за вторжение, я могу уйти еще дальше. Говоря словами поэта, которые я помню не совсем хорошо:
Осужденный скитаться по свету *,
Сирота, без родных и друзей,
Кому счастья и чего-то там нету,
— Вот пред вами малютка Чарлей.
Вот так же и я перед вами, и в том же самом положении, — прибавил мистер Вегг, исправляя не совсем подходящую последнюю строчку.
— Ну-ну-ну, Вегг, — уговаривал его добряк Боффин. — Вы уж слишком чувствительны.
— Да, я знаю, сэр, — возразил мистер Вегг, упорствуя в своем великодушии. — Я знаю свои недостатки. Всегда был слишком чувствителен, с детских лет.
— Но погодите, Вегг, выслушайте меня, — продолжал Золотой Мусорщик. Вы забрали себе в голову, будто я хочу от вас отделаться пенсией.
— Верно, сэр. — отвечал Вегг, по-прежнему упорствуя в великодушии, я знаю свои недостатки и далек от того, чтобы отрицать их. Да, я забрал это себе в голову.
— Но у меня-то и в мыслях этого не было.
Это уверение вряд ли настолько утешило мистера Вегга, насколько думалось мистеру Боффину. И правда, лицо Вегга заметно вытянулось, когда он спросил:
— В самом деле не думаете, сэр?
— Нет, потому что это значило бы, что вы не хотите ничего делать, чтобы заработать эти деньги. А вы их заработаете, да.
— Это, мистер Боффин, совсем другое дело, — отвечал Вегг, делая вид, что воспрянул духом. — Теперь моя независимость снова воскресла во мне. Теперь я уже не стану
Оплакивать тот час *,
Когда осыпать нас,
Дарами Лорд явился;
И более луна
Не плачет, прячась в тучах, над позором
здесь присутствующих.
Продолжайте, пожалуйста, мистер Боффин.
— Благодарю вас, Вегг, и за ваше доверие и за то, что вы так часто ударяетесь в поэзию; и то и другое по-дружески. Так вот, у меня такая мысль, чтобы вы бросили ларек, и я вас поселю здесь, в «Приюте», чтоб вы его для нас охраняли. Местоположение приятное, а если человеку давать уголь, свечи и один фунт в неделю, так он будет кататься словно сыр в масле.
— Гм! А не должен ли будет этот человек, сэр, — скажем, "этот человек", чтобы удобнее было рассуждать, — мистер Вегг старался выражаться как можно яснее и улыбался при этом, — не должен ли он будет оставить прочие занятия, или эти занятия будут оплачиваться особо? Теперь предположим, для удобства рассуждения, этот человек нанимается в чтецы; хотя бы по вечерам, скажем так, для удобства рассуждения. Будет ли плата за чтение прибавкой к той сумме, которая, по-вашему, позволяет кататься как сыр в масле? Или она уже входит в эту сумму?
— Ну, я думаю, можно будет прибавить, — сказал мистер Боффин.
— Думаю, что так. сэр. Вы правы, сэр. Я совершенно так же на это смотрю, мистер Боффин. — Тут мистер Вегг встал и, балансируя на деревянной ноге, бросился к своей жертве с протянутой рукой. — Мистер Боффин, считайте, что дело решено. Ни слова больше, сэр, ни слова. Я навсегда расстаюсь со своим ларьком. Собрание романсов будет сохранено для изучения частным образом, чтобы поэзия была, так сказать, принесена в дань, — Вегг так обрадовался найденному слову, что повторил его еще раз, уже с большой буквы: — в Дань службе. Мистер Боффин мне больно расставаться со всем, что я имею, но пусть вас это не тревожит. Такие же чувства испытывал мой отец, когда его заслуги оценили и перевели из лодочников на правительственную службу. Его звали Томас. Вот какие слова произнес он по этому случаю — я был тогда еще младенец, но они произвели на меня такое сильное впечатление, что я их помню:
Навсегда прощай, мой ялик! *
Весла, руль и все, прости!
Никогда у перевоза
Тому в лодке не грести!
Мой отец это пережил, мистер Боффин, и я тоже переживу.
Произнося эту прощальную речь, он все размахивал рукой в воздухе и никак не давал ее мистеру Боффину, к великому его огорчению. Теперь же он с быстротой молнии сунул руку своему патрону; тот ее пожал, чувствуя, что бремя спадает с его души, и заметил, что, поскольку их дела устроены к общему удовольствию, он был бы рад заняться делами Вылезария. Кстати говоря, тот остался накануне вечером в самом незавидном положении, и весь день погода не благоприятствовала предстоящему походу на персов.
Мистер Вегг надел очки, но Вылезарию не суждено было присоединиться к их обществу в этот вечер. Не успел Вегг отыскать нужное место в книжке, как на лестнице послышались шаги миссис Боффин, такие непривычно тяжелые и торопливые, что мистер Боффин вскочил бы с места, предчувствуя нечто из ряда вон выходящее, даже если бы она не позвала его взволнованным голосом.
Мистер Боффин бросился к ней: она стояла на темной лестнице, тяжело дыша, с зажженной свечой в руке.
— Что случилось, душа моя?
— Не знаю, не знаю; иди скорей ко мне наверх.
В сильном изумлении мистер Боффин поднялся по лестнице и вошел вслед за миссис Боффин в их спальню, вторую большую комнату на одном этаже с той, где умер их бывший хозяин. Мистер Боффин огляделся по сторонам и не заметил ничего особенного, кроме сложенных на большом сундуке стопок белья, которое разбирала миссис Боффин.
— Что такое, милая? Да ты испугалась! Ты — и вдруг испугалась!
— Я, конечно, не трусиха, — отвечала миссис Боффин, садясь на стул, чтобы прийти в себя, и не выпуская руки мужа, — но это очень странно!
— Что странно, милая?
— Нодди, сегодня вечером я везде, во всем доме вяжу лица старика и обоих детей.
— Что ты, душа моя? — воскликнул мистер Боффин, не без некоторого неприятного ощущения мурашек, пробежавших по спине.
— Я знаю, это кажется глупо, и все же это так.
— Где же тебе показалось, что ты их видела?
— Не знаю, где. Я их почувствовала.
— Дотронулась до них?
— Нет. Почувствовала в воздухе. Я разбирала белье на сундуке и, совсем не думая про старика и детей, напевала про себя, — и вдруг сразу почувствовала, что передо мной из темноты появилось лицо.
— Чье лицо? — спросил муж, озираясь вокруг.
— С минуту оно было лицом старика, потом стало молодеть. С минуту оно было лицом обоих детей, потом постарело. С минуту это было чье-то чужое лицо, а потом все эти лица сразу.
— А потом все пропало?
— Да, потом все пропало.
— Где ты была тогда, старушка?
— Здесь, у сундука. Ну, я этому не поддалась, все разбирала белье да напевала про себя. "Боже ты мой, — говорю себе, — стану думать о чем-нибудь другом, о чем-нибудь приятном, оно и выйдет из головы". Вот я и стала думать про новый дом, про мисс Беллу Уилфер, стала скорее думать, а простыню держала в руках, вдруг вижу — эти лица словно прячутся в складках простыни; я ее и выронила.
Простыня все еще лежала на полу, там, где упала. Мистер Боффин поднял ее и положил на сундук.
— А потом ты побежала вниз?
— Нет, я решила пойти в другую комнату, стряхнуть все это с себя. Говорю: "Пойду прогуляюсь не спеша по комнате старика раза три из конца в конец, и тогда я от этого отделаюсь". Я вошла туда со свечой в руке, но как только подошла к кровати, весь воздух ими наполнился.
