Томас Гарди - Тэсс из рода дЭрбервиллей. Джуд Незаметный
— Знатные мужчины и женщины, послы и центурионы, дамы, торговки и дети, никогда не видевшие ни одной коровы.
— Да, пожалуй, особенно центурионы.
— Люди, которые понятия о нас не имеют и не знают, откуда явилось это молоко; им и в голову не придет, что сегодня, под дождем, мы проехали много миль по лугам, чтобы доставить его вовремя.
— Это путешествие мы совершили не только ради почтенных лондонцев, мы и себя не забыли — нам нужно поговорить о животрепещущем деле; и я уверен, что сегодня мы покончим с ним, дорогая Тэсс. Выслушайте меня: ведь вы мне уже принадлежите — я говорю о вашем сердце. Не правда ли?
— Вы это знаете не хуже, чем я. Да, да!
— Но если ваше сердце принадлежит мне, то почему же вы мне отказываете в своей руке?
— Я думаю только о вас… Я хотела спросить… Я должна вам кое-что сказать…
— Ну представьте себе, что вы это делаете только ради моего счастья и благополучия.
— О, если бы это было так… Но моя прежняя жизнь — до того, как я поселилась тут… я хочу…
— Да, для моего счастья и благополучия. Если я арендую большую ферму в Англии или в колониях, вы будете незаменимой женой для меня, лучшей, чем любая девица из самого знатного рода. Тэсси, милая, пожалуйста, перестаньте думать о том, что вы станете мне поперек дороги.
— Но моя жизнь… Я хочу, чтобы вы ее знали. Вы должны выслушать, тогда вы меня будете меньше любить.
— Расскажите, если хотите, дорогая. Расскажите вашу чудесную жизнь. Ну-с, родилась я там-то, в таком-то году…
— Я родилась в Марлоте, — начала она, цепляясь за его слова, сказанные шутливым тоном. — Там я и выросла, училась в школе, но шестого класса не закончила. Говорят, я была очень способной и могла сделаться хорошей учительницей. И решено было, что я буду учительницей. Но моей семье жилось тяжело; мой отец не очень-то любил трудиться и к тому же выпивал.
— Да, да! Бедное дитя! Старая история! — Он крепче прижал ее к себе.
— А потом… я должна вам рассказать… Это очень необычно… это касается меня… я… я… была…
Голос Тэсс прервался.
— Да, милая, не волнуйтесь.
— Я… я не Дарбейфилд, а д’Эрбервилль… из того самого рода д’Эрбервиллей, владевших старым замком, мимо которого мы проехали. И мы все обеднели.
— Д’Эрбервилль! Вот как! Это и смущало вас, дорогая моя?
— Да, — чуть слышно проговорила она.
— Но почему же я буду меньше любить вас теперь?
— Хозяин говорил, что вы ненавидите старинные роды.
Он расхохотался.
— Ну что ж, в этом есть доля правды. Мне противно, что аристократы превыше всего ставят чистоту крови. Я считаю, что уважать мы должны лишь духовные качества — ум и добродетель, а отнюдь не благородное происхождение. Но эта новость меня заинтересовала; вы не можете себе представить, как я заинтересован. А разве вас не занимает, что вы происходите из такого знатного рода?
— Нет. Мне это казалось печальным… в особенности с тех пор, как я сюда приехала и узнала, что эти холмы и поля когда-то принадлежали предкам моего отца. Но другие холмы и поля принадлежали предкам Рэтти и, быть может, Мэриэн, так что я ничего особенного в этом не вижу.
— Да, удивительно, как много людей, обрабатывающих теперь эту землю, некогда владело ею! Не понимаю, почему не воспользуются этим представители некоторых политических школ! Но они, по-видимому, не знают… Странно, что я не заметил сходства вашей фамилии с фамилией д’Эрбервилль, не уловил искажения, бросающегося в глаза. Так вот она, страшная тайна!
Тэсс промолчала. В последнюю секунду мужество ей изменило: она боялась, как бы не упрекнул он ее за то, что она не сказала ему обо всем раньше. И инстинкт самосохранения оказался сильнее ее чистосердечия.
— Конечно, — продолжал ничего не подозревающий Клэр, — я был бы рад, если бы вы происходили из среды многострадального, немого и безвестного простого народа, а не от этих корыстолюбцев, которые составляют меньшинство и могущества достигли в ущерб остальным. Но меня испортила любовь к вам, Тэсс, — добавил он со смехом, — и сделала своекорыстным. Узнав о вашем происхождении, я радуюсь за вас. Общество состоит из неисправимых снобов, и теперь — благодаря вашим предкам — с большой охотой примет вас как мою жену, тем более что я намерен заняться вашим образованием и сделать вас начитанной женщиной. Да и моя мать, бедняжка, будет лучшего мнения о вас, Тэсс. С этого дня вы должны правильно произносить свою фамилию — д’Эрбервилль.
— Прежняя мне больше нравится.
— Но вы должны, дорогая! Ведь десятки выскочек-миллионеров ухватились бы за такую фамилию. Кстати, один из них завладел этим именем… Где я о нем слыхал? Кажется, в окрестностях Заповедника. Ну конечно, это тот самый человек, который повздорил с моим отцом, — я вам о нем рассказывал. Какое странное совпадение!
— Энджел, я не хочу носить эту фамилию! Быть может, она приносит несчастье!
Тэсс была взволнована.
— Вот вы и попались, госпожа Тереза д’Эрбервилль! Возьмите мою фамилию, и вы избавитесь от своей! Тайна открыта, и теперь у вас нет оснований мне отказывать.
— Если в самом деле вы будете счастливы, женившись на мне, и если чувствуете, что вы очень-очень хотите сделать меня своей женой…
— Конечно, дорогая!
— Если только вы меня любите так сильно, что не можете без меня жить (какой бы я ни была дурной), то, пожалуй, я должна согласиться.
— Ты согласишься — да нет, ты уже согласилась! Ты будешь моей до конца жизни!
Он крепко обнял ее и поцеловал.
— Да.
Не успела она выговорить это слово, как разрыдалась без слез, — казалось, сердце ее не выдержит. Тэсс отнюдь не была истеричкой, и Клэр был изумлен.
— О чем ты плачешь, любимая?
— Не могу сказать… не знаю… я так рада, что я ваша и могу дать вам счастье.
— Но это не очеиь-то похоже на радость, моя Тэсси!
— Я… плачу потому, что не сдержала клятвы! Я говорила, что никогда не выйду замуж.
— Но если ты меня любишь, значит, ты хочешь, чтобы я был твоим мужем.
— Да, да, да! Но… ах, зачем только я родилась на свет!
— Милая моя Тэсс, если бы я не знал, что ты очень взволнованна и очень неопытна, это восклицание показалось бы мне не особенно лестным. Как можешь ты так говорить, если действительно меня любишь? Любишь ли ты меня? Хотел бы я, чтобы ты это как-нибудь доказала.
— Какие вам еще нужны доказательства? — воскликнула она в порыве бесконечной нежности. — Быть может, вот это?
Она обвила рукой его шею, и Клэр впервые узнал, как целует страстная женщина человека, которого любит всей душой.
— Ну вот… теперь ты веришь? — спросила она, краснея и вытирая глаза.
— Да. И, в сущности, я никогда не сомневался… никогда!
Они ехали во мраке, сжавшись в один комок под парусиной, и лошадь брела, как ей вздумается, а дождь хлестал по ним. Тэсс согласилась. Она могла бы согласиться с самого начала. «Жажда радости», которой проникнуто все живое, эта великая сила, влекущая человечество по своему произволу, как влечет поток беспомощные водоросли, не могла быть подавлена туманными размышлениями об общественных предрассудках.
— Я должна написать матери, — сказала Тэсс. — Ты ничего против этого не имеешь?
— Конечно, ничего, дорогое дитя! Тэсс, ты еще ребенок, если не понимаешь, что как раз теперь-то и нужно написать твоей матери, и я поступил бы дурно, если бы стал возражать. Где она живет?
— Там же, в Марлоте. В конце Блекмурской долины.
— Так, значит, я тебя действительно видел раньше…
— Да, когда мы плясали на лугу. Но ты не хотел со мной танцевать. О, я надеюсь, что это не было дурным предзнаменованием!
XXXIНа следующий же день Тэсс послала очень трогательное письмо своей матери, а в конце недели получен был ответ, написанный нетвердым старомодным почерком Джоан Дарбейфилд.
«Дорогая Тэсс, нишу тебе эти несколько строк в надежде, что они застанут тебя в добром здоровье; и я тоже, слава богу, здорова. Дорогая Тэсс, мы все рады были узнать, что ты скоро выйдешь замуж. Но на твой вопрос, Тэсс, я тебе отвечу между нами, по секрету, но очень твердо: не говори ему ни в коем случае о своей прошлой беде. Я не все рассказывала твоему отцу — очень уж он гордился, что был из почтенной семьи, а может быть, и нареченный твой такой же. Многие женщины — и даже самые благородные — попадали в свое время в беду, и если они об этом не трубят, то незачем и тебе трубить. Ни одна девушка не была бы такой дурой, тем более что это случилось давным-давно и ты тут ни при чем. Я тебе то же самое отвечу, хотя бы ты меня пятьдесят раз спрашивала. И вот что ты еще должна помнить: я всегда знала, что ты ребенок и по простоте своей готова выболтать все, что есть у тебя на душе, — и вот, заботясь о том, чтобы тебе было лучше, я взяла с тебя слово молчать об этом; и ты, уходя из дому, торжественно дала мне обещание. О твоем вопросе и твоей свадьбе я отцу не говорила, потому что он человек простой и сейчас же обо всем разболтает.
