Харпер Ли - Убить пересмешника
– Стреляйте, мистер Финч…
Но вместо этого он властно крикнул!
– К порядку!
И все поспешно подняли головы. Мистер Тейт вышел из зала и вернулся с Томом Робинсоном. Он провёл его на место возле Аттикуса и остановился рядом. Судья Тейлор очнулся, выпрямился и настороженно уставился на пустые скамьи присяжных.
Дальше всё было как во сне: вернулись присяжные, они двигались медленно, будто пловцы под водой, и голос судьи Тейлора доносился слабо, словно издалека. И тут я увидела то, что замечаешь, на что обращаешь внимание, только если у тебя отец адвокат, и это было всё равно, что смотреть, как Аттикус выходит на середину улицы, вскидывает ружье, спускает курок, - и всё время знать, что ружье не заряжено.
Присяжные никогда не смотрят на подсудимого, если они вынесли обвинительный приговор. Когда эти присяжные вернулись в зал, ни один из них не взглянул на Тома Робинсона. Старшина передал мистеру Тейту лист бумаги, мистер Тейт передал его секретарю, а тот - судье.
Я зажмурилась. Судья Тейлор читал: «Виновен… виновен… виновен… виновен». Я украдкой поглядела на Джима: он так вцепился в перила, что пальцы побелели, и от каждого «виновен» плечи у него вздрагивали, как от удара.
Судья Тейлор что-то говорил. Он зачем-то сжимал в руке молоток, но не стучал им. Будто в тумане я увидела - Аттикус собрал со стола бумаги и сунул в портфель. Щёлкнул замком, подошёл к секретарю суда, что-то ему сказал, кивнул мистеру Джилмеру, потом подошёл к Тому Робинсону и стал ему что-то шептать. И положил руку ему на плечо. Потом снял со спинки стула свой пиджак и накинул его. И вышел из зала, но не в ту дверь, как всегда. Он быстро прошёл через весь зал к южному выходу - видно, хотел поскорей попасть домой. Я всё время смотрела на него. Он так и не взглянул наверх.
Кто-то легонько толкнул меня, но мне не хотелось оборачиваться, я не отрываясь смотрела на людей внизу, на Аттикуса, который одиноко шёл по проходу.
– Мисс Джин Луиза.
Я оглянулась. Все стояли. Вокруг нас и по всей галерее негры вставали с мест.
Голос преподобного Сайкса прозвучал издалека, как перед тем голос судьи Тейлора:
– Встаньте, мисс Джин Луиза. Ваш отец идёт.
22
Настал черёд Джима плакать. Мы пробирались сквозь шумную весёлую толпу, а по его лицу бежали злые слёзы. Несправедливо это, твердил он всю дорогу до угла площади, где нас ждал Аттикус. Аттикус стоял под уличным фонарём, и лицо у него было такое, словно ничего не случилось, жилет застегнут, воротничок и галстук на месте, цепочка от часов блестит, весь он спокойный и невозмутимый, как всегда.
– Несправедливо это, Аттикус, - сказал Джим.
– Да, сын, несправедливо.
Мы пошли домой.
Тетя Александра ещё не ложилась. Она была в халате, и - вот честное слово - корсета она не снимала.
– Мне очень жаль, брат, - негромко сказала она.
Она никогда ещё не называла Аттикуса братом, и я покосилась на Джима, но он не слушал. Он смотрел то на Аттикуса, то в пол - может, он думал, Аттикус тоже виноват, что Тома Робинсона осудили.
– Что с ним? - спросила тетя про Джима.
– Ничего, он скоро придёт в себя, - ответил Аттикус. - Ему это не так-то легко далось. - И вздохнул. - Я иду спать. Если утром не выйду к завтраку, не будите меня.
– Прежде всего неразумно было разрешать детям…
– Здесь их родной дом, сестра, - сказал Аттикус. - Так уж мы для них его устроили, пусть учатся в нём жить.
– Но им совершенно незачем ходить в суд и пачкаться в этой…
– Это в такой же мере характерно для округа Мейкомб, как и собрания миссионерского общества.
– Аттикус, - глаза у тети Александры стали испуганные, - я никак не ожидала, что ты способен из-за этого ожесточиться.
– Я не ожесточился, просто устал. Я иду спать.
– Аттикус… - угрюмо сказал Джим.
Аттикус приостановился в дверях.
– Что, сын?
– Что же они сделали, как они могли?
– Не знаю как, но смогли. Они делали так прежде и сделают ещё не раз, и плачут при этом, видно, одни только дети. Покойной ночи.
Но утром всегда всё кажется не так страшно. Аттикус по обыкновению поднялся ни свет ни заря, и, когда мы понуро вошли в гостиную, он уже сидел, уткнувшись в «Мобил реджистер». На сонном лице Джима был написан вопрос, который он ещё не мог толком выговорить.
– Погоди волноваться, - успокоил его Аттикус, когда мы все вошли в столовую. - Мы ещё повоюем. Подадим апелляцию, ещё не всё потеряно. Господи боже мой, Кэл, это ещё что такое? - Аттикус во все глаза уставился на свою тарелку.
– Папаша Тома Робинсона прислал вам сегодня цыпленка, а я его зажарила.
– Скажи ему, что для меня это большая честь, ведь даже у президента наверняка не подают к завтраку цыплят. А это что такое?
– Булочки, - сказала Кэлпурния. - Их прислала Эстелла, которая кухаркой в гостинице.
Аттикус посмотрел на неё в недоумении, и она сказала:
– А вы подите поглядите, что в кухне делается, мистер Финч.
Мы тоже пошли. Кухонный стол ломился от всякой снеди: толстые ломти копчёной свинины, помидоры, бобы, даже виноград. Аттикус увидел банку засоленных свиных ножек и усмехнулся.
– Как вы думаете, тетя позволит мне есть это в столовой?
– Прихожу утром, а у нас всё заднее крыльцо завалено. Они… они очень благодарны вам за всё, что вы сделали, мистер Финч. Это… это ведь не слишком дерзко с их стороны?
В глазах Аттикуса стояли слёзы. Он ответил не сразу.
– Передай им, что я очень признателен, - сказал он наконец. - Передай им… передай, чтоб они никогда больше этого не делали. Времена слишком тяжёлые…
Он заглянул в столовую, извинился перед тетей Александрой, надел шляпу и отправился в город.
В прихожей послышались шаги Дилла, и Кэлпурния не стала убирать со стола завтрак, к которому Аттикус так и не притронулся. Дилл, как всегда, жевал передними зубами и рассказывал нам, что сказала после вчерашнего вечера мисс Рейчел: если Аттикус Финч желает прошибать стену лбом - что ж, лоб-то его, не чей-нибудь.
– Я бы ей сказал, - проворчал Дилл, обгладывая куриную ножку, - да с ней сегодня не очень-то поспоришь. Говорит, полночи из-за меня проволновалась, хотела заявить шерифу, чтоб меня разыскивали, да он был в суде.
– Ты больше не бегай никуда, не сказавшись. Ты её только хуже злишь, - сказал Джим.
Дилл покорно вздохнул.
– Да я ей сорок раз говорил, куда иду… Просто ей слишком мерещатся змеи в шкафу. Вот спорим, она каждое утро за завтраком выпивает пинту - два полных стакана, я точно знаю. Своими глазами видел.
– Не говори так, Дилл, - сказала тетя Александра. - Детям не пристало так говорить. Это… это бесстыдство.
– Я не бесстыдник, мисс Александра. Разве говорить правду бесстыдно?
– Так, как ты говоришь, - бесстыдно.
Джим сверкнул на неё глазами, но только сказал Диллу:
– Пошли. Виноград возьми с собой.
Когда мы вышли на веранду, мисс Стивени Кроуфорд, захлёбываясь, рассказывала про суд мистеру Эйвери и мисс Моди Эткинсон. Они оглянулись на нас и опять заговорили. Джим издал воинственный клич. А я пожалела, что у меня нет оружия.
– Ненавижу, когда большие на меня смотрят, - сказал Дилл. - Сразу кажется, будто что-нибудь натворил.
– Поди сюда, Джим Финч! - закричала мисс Моди.
С тяжёлым вздохом Джим слез с качелей.
– И мы с тобой, - сказал Дилл.
Мисс Стивени так и нацелилась на нас своим любопытным носом. Кто же это нам позволил пойти в суд? Она-то нас не видала, но сегодня с утра в городе только и разговору, что мы сидели на галерее для цветных. Это что же, Аттикус усадил нас туда, чтобы?… Там, верно, дышать было нечем среди всех этих?… И неужели Глазастик поняла всё это?… А досадно, верно, нам было, когда нашего папочку разбили в пух и прах?
– Помолчи, Стивени, - ледяным тоном сказала мисс Моди. - Я не намерена всё утро торчать на крыльце… Джим Финч, я позвала тебя, чтобы узнать, не желаешь ли ты и твои коллеги отведать пирога. Я поднялась в пять часов, чтобы его испечь, так что лучше соглашайся. Прошу нас извинить, Стивени. До свиданья, мистер Эйвери.
На кухонном столе у мисс Моди красовался большой пирог и два маленьких. Маленьких нужно бы три. Не похоже было на мисс Моди, чтоб она забыла про Дилла, и, наверно, лица у нас стали удивлённые. Но тут она отрезала кусок от большого пирога и протянула его Джиму.
Мы ели и понимали - это мисс Моди показывает нам, что её отношение к нам ни капельки не изменилось. Она молча сидела на табурете и смотрела на нас.
И вдруг сказала:
– Не горюй, Джим. В жизни всё не так плохо, как кажется.
Когда дома, не на улице, мисс Моди собиралась произнести длинную речь, она упиралась ладонями в колени и языком поправляла вставные зубы. Так она сделала и сейчас, а мы сидели и ждали.
– Вот что я хочу вам сказать: есть на свете люди, которые для того и родились, чтобы делать за нас самую неблагодарную работу. Ваш отец тоже такой.
– Ладно уж, - безнадёжным голосом сказал Джим.
