Мигель Астуриас - Глаза погребённых
Не дойдет… она не дойдет…
— Я вижу… я вижу…
Полное молчание. Полный мрак. Ничего она не видит и ничего не слышит, кроме рассс… рассс… расce…чесывания плеч и спин о скалистые изломы. Медленно движутся их ноги, шагающие сами по себе…
Не дойдет… она не дойдет…
Расссс… рассс… рассс… (не дойдет… не дойдет…) рассс…ыпается песок под ногами, галька скатывается вслед…
Не дойдет… она не дойдет… подворачиваются ноги.
— Сюда… сюда…
Подгибаются колени… она чувствует, как с каждым шагом подгибаются ноги, а может быть, лучше упасть на колени и дальше добираться ползком?..
— Сюда… сюда…
Она поползет на коленях, сколько сможет, а потом…
— Я вижу… я вижу… сюда… сюда…
Пусть ее тащат, будто груз. Даже если она потеряет сознание, даже если умрет, только бы не опоздать на встречу…
— Сюда… сю…
Оборвался голос проводника, и в ту же секунду он выпустил ее руку. Малена упала бы, если бы не подхватили ее две руки, огромные, жесткие, ледяные и волосатые, как крылья вампира, и в ее ушах не раздались два слова:
— А-л-ы-е к-а-м-е-ли-и!
Голос Хуана Пабло.
Зажмурив глаза и едва переводя дыхание, Малена что-то бессвязно забормотала. Что это, где она, не сон ли это, не исчезнут ли в вечном мраке эти крепко держащие ее в объятиях мужские руки — вздрагивающие и нежные, молчаливые и красноречивые?!
Да и нужны ли слова — ведь оба они живы, воскресли и встретились под землей; теперь можно так много поведать друг другу, сливая в одно и дыхание, и слезы, и движения — еле уловимые, невидимые…
XIV
Боль, пронзительная, острая, охватила все ее тело — болели ноги, болели плечи, болела спина, расцарапана кожа, изорвано платье; такой добралась Малена до Пещеры Жизни, где Хуан Пабло встретил ее распростертыми объятиями и паролем провалившегося заговора, а для нее этот пароль прозвучал призывом к воскрешению.
Держась за руку невидимого спутника, которого она слышала и ощущала рядом с собой, Малена в беспросветной тьме добрела до Арки каменных кактусов — этого трона королей в пещере. Здесь они с Хуаном Пабло решили дождаться зари — того момента, когда утренний свет облечет в плоть и кровь их туманные, растворившиеся во мраке силуэты.
— Аи!.. — воскликнула Малена, высвобождаясь из объятий. — А где же Кайэтано Дуэнде?
Внезапно она вспомнила про Кайэтано Дуэнде и безмерно огорчилась, что забыла о нем; хотела даже пойти искать его, но тут, в подземной тьме, можно было только звать его. Но Хуан Пабло успокоил ее: великий знаток подземелий, конечно, жив и здоров, он исчез потому, что знал — ее здесь ждут.
Кайэтано отпустил ее руку и тут же исчез — побежал наверх, чтобы наблюдать за ближайшим к лагерю дорожников входом в пещеры — именно этот вход случайно открыл Мондрагон, когда какое-то животное пересекло путь его джипу.
Кайэтано Дуэнде стал караулить — лишь с этой стороны можно было попасть прямо в Пещеру Жизни. Чтобы добраться сюда через другие входы, нужно было пройти по бесчисленным подземным галереям, погруженным в темноту; голос и звук шагов здесь были слышны издалека, так что можно было успеть вовремя скрыться. Именно по одной из этих галерей чернильного мрака и провел ее Кайэтано. Они, разумеется, могли бы воспользоваться этим входом возле самого лагеря — здесь путь был легче, — но это было слишком рискованно. Поэтому Дуэнде и выбрал наиболее длинный и тяжелый, зато менее опасный путь. Они спустились в окрестностях Серропома — будто их поглотила земля, — прошли по узкому, зигзагообразному Пути Молнии, поднялись на вершину передохнуть и подышать свежим воздухом, затем Путем Водяной змеи спустились в подземелье. Сгорели лучины окоте. Последний переход был очень страшен — меж скалистой стеной и пропастью ни зги не видать.
— Ты знал, что я иду?
— Слышал твой голос.
— Я испугалась, когда мы остались в темноте…
— Первой моей мыслью было бежать к тебе на помощь, но я не мог уйти отсюда; я обещал Кайэтано Дуэнде ждать вас здесь и, кроме того, побоялся заблудиться в этом лабиринте.
— Мы опоздали…
— Да, задержались… Я все смотрел — не покажется ли где огонек окоте. Как-то не подумал, что он может погаснуть.
— Не хватило окоте…
— А мне не хватало слуха — в молчании этих благословенных гротов прислушиваться к звуку твоих шагов. Но ты уже здесь!..
Хуан Пабло целовал ее, сжимал в объятиях, кончиками лихорадочно горячих пальцев водил по ее лицу, пытаясь восстановить облик Малены — точеный нос, влажные, сверкающие миндалины глаз, губы с грустной складкой, шею амфоры, плечи индейской богини; вдыхая запах ее волос, он упивался свежим благоуханием шелковистого ливня и словно хотел проникнуть в ее мысли.
— Я не могла не прийти… Услышала от Кайэтано Дуэнде — Алые камелии, и сразу же пошла за ним, как под гипнозом…
— Ах, как я хочу увидеть тебя! А солнце сегодня, как назло, запаздывает. На заре сюда обычно проникает странный призрачный свет. Будто камни светятся.
— Как хорошо, что ты нашел это убежище! Не можешь себе представить, что было — ведь тебя искали по всему Серропому, обыскали дом за домом, всю округу; военные патрули, конная полиция и пешие полицейские искали непрерывно, днем и ночью. Обыскали церковь и обе школы… Я была у себя. Учителя Гирнальду перепугали насмерть…
— Он передал тебе камелии?
— Ах да, да! Об этом я тебе потом расскажу… Они обыскали церковь, дом священника… где только не искали… Пополука? Туда тоже несколько раз заглядывали под разными предлогами… Нет, не потому, что подозревали, будто ты скрываешься там… Нет, просто потому, что его лачуга стоит на окраине… Если его, боже упаси, арестуют, то старика будут пытать… Хорошо, что здесь тебя никто не видел…
— Только Кайэтано Дуэнде. Ну а сейчас скажи мне, скажи мне…
— Что?
— Ты сама знаешь…
— Да, да, да… — Она трижды поцеловала его. — Да, да…
Она снова целовала его, а камни уже начали излучать свой грустный бледный свет.
— Пополука, — продолжала свой рассказ Малена, — передал записку, которую ты оставил для меня. «A bientot, cherie!» Но я так мучилась, милый… Я уже перестала верить твоему обещанию, что мы скоро увидимся… Мне это казалось невозможным… По ночам я поднималась, бродила по школе, смотрела через оконную решетку на улицу, и как только слышала шаги, спешила к дверям, думая, что это, может быть, ты стучишься, ищешь пристанища; но шаги удалялись, исчезали в молчании ночи, и я понимала — это были те, кто искал тебя…
— Живым или мертвым… — Хуан Пабло прижал ее к сердцу. — Знаю, любовь моя, знаю…
После паузы он продолжал:
— Самое чудесное то, что они не застали меня в палатке; я ушел к тебе…
— Любовь моя, любовь…
— Чтобы избежать сплетен, я не поехал на джипе. Белая форма слишком заметна — и потому я надел штатский костюм.
— Ты даже прошел мимо солдат патруля, который тебя искал… Мне сказал Пополука…
— Я даже собирался подойти к ним и попросить у начальника патруля глоточек, страшно хотелось выпить. Он на моих глазах пил, а я продрог до костей. Но вовремя одумался. Дай-ка, подумал я, загляну к падре Сантосу и промочу горло…
— Обо всем этом со всеми подробностями мне рассказал Пополука. Я только не знаю, как ты добрался сюда, как узнал об этих пещерах, которых, по словам Кайэтано, почти никто не знает.
— Случайно. Возвращался в лагерь… да, от тебя. Вдруг мне пересек дорогу какой-то зверь, еле успел свернуть. Я остановил машину, выскочил и погнался за ним. Зверь ускользнул в кустарники — они тут такие густые, что я чуть не заблудился. Я уже собрался вернуться к машине, как вдруг заметил, что ветки раскачиваются, будто от ветра, хотя ветра никакого не было. «Эге! — сказал я себе, — надо выяснить, в чем дело» — и, проследив по движению листьев, куда бежал этот зверь, наткнулся на вход в подземелье. Там сейчас караулит Кайэтано Дуэнде.
Сквозь расщелину где-то высоко-высоко свет начал проникать в пещеру, проступали очертания каких-то бастионов, призрачных колонн и сводов, потонувшие во мгле готические нефы, шпили и ниши, какие-то купола без облицовки или сплошь покрытые летучими мышами. Свет разливался, а Малена, внезапно охваченная ужасом, не знала, куда отвести глаза. Неужели этот человек, выплывавший из мрака, Хуан Пабло Мондрагон? Не может быть! Кожа рыжевато-грязного цвета, зрачки какие-то кошачьи, неестественно большие, губы и уши распухли… Неужели это он?
Хуан Пабло заметил, что Малена поражена — с печальной улыбкой, обнажившей острые, очень белые зубы, он хотел было отойти. Но она не позволила. Это он!.. Это он!.. — твердила она, стараясь не думать о лице несчастного. Чувствуя себя потерянными в прозрачной пустоте, на дне пещеры, они молчали.
