Фридрих Шлегель - Немецкая романтическая повесть. Том I

Но казалось, над ним висит проклятие — как раз в минуты откровенности терзаться подозрениями, потому что, едва они вошли в ярко освещенную залу, как выражение лица его друга ему не понравилось. Ему почудилась злобная усмешка, ему показалось странным, что Гуго мало с ним разговаривает, много говорит с другими, а на него не обращает внимания. В зале находился один старый рыцарь, который был всегдашним его недоброжелателем и часто выпытывал об его жене и богатстве; к нему-то и подошел Гуго и завел с ним тайный разговор, в продолжение которого оба поглядывали на Экберта. А тот увидел в этом подтверждение своих подозрений, решил, что его предали, и им овладела ужасная ярость. Пристально вглядываясь, он увидел вдруг Вальтерово лицо, все знакомые, слишком знакомые черты его, и, продолжая смотреть, он окончательно уверился, что не кто иной, как Вальтер, разговаривает со старым рыцарем. Ужас его был неописуем; он бросился вне себя из комнаты, в ту же ночь оставил город и, беспрестанно сбиваясь с пути, возвратился в замок.

Тут, как беспокойный дух, он метался по комнате, не мог сосредоточиться ни на одной мысли, одно ужасное представление сменялось другим, еще более ужасным, и сон не смыкал его глаз. Иногда казалось ему, что он обезумел и что все это плод его разыгравшегося воображения; затем он снова вспоминал черты Вальтера, и с каждым часом все казалось ему загадочнее. Он решил отправиться в путешествие, чтобы привести свои мысли в порядок; он навсегда отказался от своей потребности в дружбе, в обществе людей.

Он ехал, не выбирая определенного пути, и даже мало обращал внимания на места, мимо которых проезжал. Проехав таким образом несколько дней сряду во всю рысь, он вдруг заметил, что заблудился в лабиринте скал, откуда не было возможности выбраться. Наконец, он повстречался с крестьянином, который указал ему тропинку, пролегавшую мимо водопада; Экберт хотел из благодарности дать ему денег, но крестьянин отказался. «Ну, что же, — подумал Экберт, — опять я воображу, что это не кто другой, как Вальтер». — И, оглянувшись назад, он увидел, что это не кто другой, как Вальтер. Экберт пришпорил коня и погнал во весь дух через поля и леса и скакал до тех пор, пока лошадь не пала под ним. Не беспокоясь об этом, он продолжал свой путь пешком.

Погруженный в свои мысли, он взошел на пригорок, ему почудился близкий веселый лай, шум берез, и он услыхал чудесные звуки песни:

Тут рассудок и чувства Экберта помутились: он не мог разобраться в загадке, то ли он теперь грезит, то ли некогда его жена Берта только привиделась ему во сне; чудесное сливалось с обыденным; окружавший его мир был зачарован, и он не мог овладеть ни одной мыслью, ни одним воспоминанием.

Согнутая в три погибели старуха, кашляя, поднималась на холм, подпираясь клюкой.

— Принес ли ты мою птицу? мой жемчуг? мою собаку? — кричала она ему навстречу. — Смотри, как преступление влечет за собой наказание: это я, а не кто другой, была твоим другом Вальтером, твоим Гуго.

— Боже, — прошептал Экберт, — в каком страшном уединенье провел я мою жизнь!

— А Берта была сестра твоя.

Экберт упал на землю.

— А зачем она так вероломно покинула меня? Все кончилось бы счастливо и хорошо; конец ее испытания приближался. Она была дочерью рыцаря, отдавшего ее на воспитание пастуху, дочерью твоего отца.

— Почему же эта ужасная мысль всегда являлась мне как предчувствие? — воскликнул Экберт.

— Потому что однажды в раннем детстве ты слыхал, как об этом рассказывал твой отец; в угоду своей жене он не воспитывал при себе дочери, которая была от первого брака.

Лежа на земле, обезумевший Экберт умирал; глухо, смутно слышалось ему, как старуха разговаривала, собака лаяла и птица повторяла свою песню.

Перевод А. Шишкова в переработке Н. Славятинского

Молодой стрелок задумчиво сидел посреди гор, близ охотничьего шалаша, поджидая дичи, между тем как в уединении слышались и журчание потоков и шелест деревьев. Он думал об участи своей, думал о том, что в молодых годах покинул отца и мать, и родину, и всех деревенских приятелей, для того, чтоб вырваться из круга всего, к чему привык с детства, и искать счастья на чужбине. С удивлением видел он себя в этой долине, за таким занятием. Густые тучи, пробегая по небу, терялись за горами; птицы пели в кустах, и эхо им вторило. Медленно спустился он с горы и, сидя на берегу ручья, который, пенясь, журчал по острым камням, вслушивался в переменчивую мелодию волн. Ему казалось, что волны непонятным языком высказывают ему множество важных для него вещей, и он внутренно огорчался, что не понимает слов их. Потом снова повел глазами вокруг, и, считая себя веселым и счастливым, ободрился и громким голосом запел охотничью песню:

Покуда он пел, солнце закатилось, и широкие тени легли на долину; прохладный мрак спустился на землю; одни лишь вершины дерев и круглые маковки гор горели еще золотом вечернего солнца. Христиан становился все грустнее; ему не хотелось возвращаться в шалаш, не хотелось и оставаться; он чувствовал в полной мере свое одиночество и тосковал о людях; он жалел о книгах, которые видывал у отца своего и не желал читать, сколько отец ни понуждал его; вспоминал про детство, про игры свои с деревенскими ребятами, про знакомых детей, про школу, которая некогда была для него несносна, и мысленно переносился в прежнее время, на родину, которую добровольно покинул, чтобы искать счастья в чужой стороне, в горах, среди незнакомых людей, в новом образе жизни. Между тем, становилось темно, и громче журчал ручей, и мрачная ночь повевала уже всеобнимающими крыльями; а он все еще сидел, недовольный и углубленный в мысли; ему хотелось плакать, и он был в совершенной нерешимости, что делать и что начать. Бездумно выдернул он из земли торчавший корень и в то же время услышал под почвою глухой протяжный стон, жалобно отозвавшийся в отдалении. Стон этот проник ему в душу и так потряс ее, как будто бы он нечаянно коснулся до раны, чрез которую в муках готова излететь жизнь. Христиан вскочил и хотел бежать, потому что раз уже слышал о чудном альрауновом корне, который, когда его вырвешь, издает такой пронзительный, жалобный стон, что человек от того с ума сходит. Уже хотел он удалиться, как увидел позади себя незнакомого мужчину, который ласково ему поклонился и спросил, куда он намерен итти. Христиан перед тем мечтал о товарище, а тут испугался присутствия ласкового незнакомца.

— Куда спешишь так? — повторил тот. Молодой охотник собрался с духом и рассказал ему, какой внезапный ужас навеяло на него уединение, как он хотел бежать, как вечер был мрачен, а зеленая тень леса печальна, как ручей издавал одни жалобные стоны и облака небесные увлекали с собой мысли за горы.

— Ты молод еще, — сказал незнакомец, — и не в силах переносить суровость одинокой жизни; я пойду с тобою, потому что на целую милю кругом ты не встретишь ни хижины, ни деревни; дорогой мы займемся разговорами и рассказами, и мрачные твои мысли рассеются. Через час из-за гор взойдет месяц; от света его и в душе твоей станет светлее.

Они шли, и незнакомец казался уже старинным приятелем юноше.

— Как зашел ты в эти горы? — спросил он. — Судя по наречию, ты не здешний.

— О! — отвечал охотник, — речь об этом долга, а рассказывать труда не стоит; какая-то непреодолимая сила вырвала меня из круга родных и знакомых; душа моя не владела собою, и подобно птице, которая, попавшись в сеть, напрасно бьется, путалась она в чудных мечтах и желаниях. Мы жили далеко отсюда, на равнине, где кругом не было ни горы, ни пригорка; немногие деревья украшали зеленую равнину нашу, зато луга, плодоносные нивы и сады пролегали по всему пространству, едва объемлемому глазом; большая река лилась и сверкала, как могучий дух, чрез поля и луга. Отец мой был садовником в замке и хотел приготовить меня к своему ремеслу; он любил растения и цветы больше всего на свете и мог целые дни без устали заниматься ими. Страсть его была до такой степени сильна, что он воображал себе, будто может с ними разговаривать, что их произрастание и разнообразие красок и очертаний их листьев для него поучительны. Я терпеть не мог садовничества, тем более, что отец старался склонить меня к нему и лаской и угрозами. Мне хотелось быть рыболовом, и я принялся было за это ремесло, только на воде мне также не понравилось; после того меня отдали к купцу в город, и от него я скоро ушел и возвратился в отеческий дом. Однажды отец разговорился про горы, по которым езжал в молодости, о подземных горных работах и работниках, об охотниках и их занятиях; и вдруг проснулось во мне решительное влечение, уверенность, что теперь нашел я предназначенный мне образ жизни. День и ночь мечтал я о высоких горах, ущельях и хвойных лесах. Воображение мое громоздило огромные скалы, мысленно внимал я охотничьим крикам, звуку рогов, лаянью псов и реву зверей; сновидения мои наполнялись ими, и я не имел покоя. Равнина, замок, небольшой отцовский сад с правильным цветником, тесное жилище, высокое небо, столь печально кругом простиравшееся, не покрывая ни гор, ни холмов, — все казалось мне унылым и мрачным.

Похожие книги на "Немецкая романтическая повесть. Том I", Фридрих Шлегель читать полностью, без сокращений.

Ахим Арним - Немецкая

Елена Кукина - Русская

Валерий Брюсов - В эту минуту

Лев Троцкий - Немецкая

Александр Чернышев - Русский