Стефани Майер - Ослепленная правдой
Она уже очень далеко от того места, где оставила мужа и остальных, и много пришлось исходить переулков, улиц, проспектов, площадей, чтобы вдруг оказаться перед супермаркетом. Внутри было то же, что и везде, пустые прилавки, разбитые витрины, слонялись слепцы, по большей части на четвереньках, шарили рукой по грязному полу, ища, не подвернется ли под нее что-нибудь пригодное к употреблению, например, консервная банка, выдержавшая натиск тех, кто пытался вскрыть ее, или упаковка чего-нибудь, все равно чего, или, скажем, картофелина, пусть даже раздавленная, или буханка хлеба, пусть даже окаменевшая. Жена доктора подумала: Обязательно что-нибудь да отыщется, ведь такой огромный магазин. Один из слепцов, вскрикнув, поднялся на ноги, осколок разбитой бутылки вонзился ему в колено, и кровь уже залила всю ногу. Его окружили: Что такое, что, что случилось, а он отвечал плаксиво: Стекло, стекло в коленку засадил. В какую. В левую. Слепая наклонилась: Осторожно, тут, наверно, еще есть, сама, смотри, не обрежься, чтобы ощупать больное место. Вот он, осколочек, ишь, торчком стоит еще, прочие слепцы расхохотались: Скорей давай пользуйся, пока торчком, а она, сложив большой палец с указательным на манер пинцета, чему никого учить не надо, удалила осколок, потом перевязала колено извлеченной из заплечного мешка тряпицей и в тон общему веселью отпустила собственную шуточку: Вот и все, у него вообще, наверно, недолго торчит, и все опять засмеялись, пострадавший же ответил, развивая тему: Ладно, никто покуда еще не жаловался, и, надо полагать, в этой группе супругов не имелось, никого, по крайней мере, не смутили эти вольные и фривольные намеки, а может быть, наоборот, здесь как раз и подобрались супружеские пары, да нет, вряд ли, супруги все же такие речи прилюдно не ведут. Жена доктора огляделась по сторонам, но все, что было съедобного, давно уж освоили и присвоили другие, отстояв свое пинками, чаще всего приходившимися по воздуху, и тычками, попадавшими иной раз не в соперника, а в союзника, так что предмет разбирательства падал, бывало, на пол и ждал, когда на него наткнется кто-нибудь еще. Ну, здесь мне не отломится, подумала она, применив выражение не из своего лексикона и тем самым лишний раз доказав, что природа и сила обстоятельств весьма влияют на лексику, и тут на память невольно приходит тот полковник, что в ответ на предложение сдаться обозвал предлагающего дерьмом, благодаря чему с грядущих поколений тех, кто сыплет этим словом направо и налево, причем в ситуациях куда менее опасных, снимается обвинение в невоспитанности. Нет, не отломится, и совсем уж было собралась уйти, как вдруг ее осенила счастливая мысль, да не сама собой, а наверняка по воле провидения: Но ведь здесь должен быть склад, не тот большой, который, кажется, называется базой, она, наверно, где-нибудь у черта на рогах, а здешний, при магазине, где лежит запас продуктов более или менее длительного хранения, и, воодушевленная этой мыслью, двинулась на поиски заветной и наверняка закрытой двери, ведущей в сокровищницу, однако двери все были настежь, а за ними встречали ее все то же запустение и все те же слепцы, роющиеся в бесполезном мусоре. Но вот наконец в темном коридоре, куда почти не проникал дневной свет, глазам ее предстало нечто вроде клети грузового лифта. Железные двери были закрыты, но рядом она увидела еще одну дверь, судя по всему, откатывающуюся вбок на роликах. В подвал, решила жена доктора, слепцы, добиравшиеся досюда, утыкались в тупик и понимали, наверно, что это лифт, но никто почему-то не вспомнил, что рядом обязательно должна быть предусмотрена дверь на тот случай, если отключат электроэнергию, как вот, к примеру, сейчас. Она двинула дверь в сторону и в тот же миг получила разом два сильных впечатления, и одно возникло при виде глубокой тьмы, куда придется нырнуть, чтоб дойти до подвала, а второе - от того, что ноздри защекотал характернейший запах съестного, пробивавшийся даже через упаковку, которую принято считать герметической, ибо голод обостряет чутье, позволяя преодолевать любые препоны и расстояния, как собаке. Жена доктора метнулась назад выбрать в мусоре пластиковые пакеты, сумки, мешки, чтоб было во что рассовывать продовольствие, и одновременно спросила себя: Как я в темноте пойму, что несу, но пожала плечами, тоже мне забота, дело не в том, что, а в том, как - как ей, обессиленной, тащить полные и тяжеленные мешки, да с ними в руках проделать, уже в обратную сторону, весь долгий путь, и в этот миг ее пронзил страх, что она не найдет дорогу туда, где ждет ее муж, нет, название улицы она знала, запомнила, но сколько же там было поворотов направо, налево, и отчаянье буквально сковало ее, пригвоздило к месту, но потом, медленно, словно оцепенелый мозг начал наконец постепенно выходить из ступора, увидела, будто со стороны, что по-прежнему склоняется над планом города и водит пальцем по лабиринту улиц, отыскивая кратчайший маршрут, словно у нее было две пары глаз, из которых одна глядит, как глядит она в карту, а другая - на карту и на маршрут. Коридор был по-прежнему пуст, и это следовало счесть настоящей удачей, ибо жена доктора от волнения и от неожиданности позабыла закрыть за собой дверь. Спохватившись, аккуратно притворила ее и, погрузившись в полнейшую тьму, оказалась совершенно слепа, в точности как все, кто был снаружи, и разница была только в цвете, если, конечно, белый и черный можно в самом деле считать цветами. Держась за стену, начала спускаться по лестнице, думая, что если бы об этом подвале кто-нибудь знал, чего, конечно, быть не может, и сейчас шел бы ей навстречу, то пришлось бы действовать, как слепцы, которых видела она на улице, то есть кому-нибудь одному отказаться от надежной опоры, пройти вперед, огибая неопределенную субстанцию встречного, и, быть может, на миг испытать нелепый страх, что стены больше не будет: Я, кажется, схожу с ума, подумала она, да, впрочем, было от чего - спускаться в черную дыру, где нет ни света, ни надежды на него, притом неизвестно, как далеко придется идти, хотя обычно такие склады устраивают не очень глубоко, первый пролет: Теперь я знаю, что такое быть слепым, второй пролет, Сейчас закричу, сейчас закричу, третий пролет, тьма похожа на густое тесто, которым облепили все лицо, а глаза превратились в сгустки смолы, Что это там, передо мной, и следом - другая мысль, еще более пугающая: А как же я потом отыщу лестницу, и вдруг потеряла равновесие и, чтобы не полететь кувырком, резко опустилась на пол, чуть не потеряв сознание, и пробормотанное: Чисто, относилось к полу, до чего же это восхитительно, чистый пол. Постепенно стала приходить в себя, почувствовала, что глухо ноет живот, в этом не было ничего нового, но сейчас в ее теле словно бы ничего больше и не существовало, да нет, все было на месте, но просто не желало подавать о себе никаких вестей, разве что сердце, да, сердце бухало, как большой барабан, и то сказать, легко ли вечно работать во тьме, начиная с самой что ни на есть первой, тьмы материнской утробы, и кончая последней, где оно и остановится. В руке жена доктора по-прежнему держала, не выпуская, пластиковые пакеты, теперь оставалось лишь наполнить их, набить продуктами, и спокойно, спокойно, на складе не водятся ни драконы, ни привидения, здесь всего лишь тьма, а она не укусит и не обидит, ну а лестница отыщется. Набравшись решимости, собралась было подняться на ноги, но вспомнила, что слепа, а потому лучше будет, слепцам уподобясь, ползти на четвереньках, пока не упрешься во что-нибудь, лучше всего в застекленную витрину с едой, любой, какой угодно, лишь бы можно было ее не варить и не жарить, ибо не время предаваться кулинарным фантазиям.
Но стоило ей пройти еще несколько шагов, страх вернулся, может быть, она ошиблась и впереди, невидимый, поджидает ее дракон с разверстой пастью. Или протянет руку призрак и уведет в ужасный мир мертвецов, никогда не прекращающих умирать, потому что кто-то их постоянно воскрешает. И потом, уже трезво, кротко-смиренно, но с бесконечной печалью подумала, что, может быть, это никакой не склад, а, например, гараж, и ей даже почудился запах бензина, вот как может обмануться сознание, если капитулирует перед им же самим сотворенными монстрами. Но тут рука ее уткнулась во что-то, но не в липкие пальцы призрака, не в огнедышащий зев дракона, и, ощутив холодное прикосновение металла, гладкую, уходящую вверх плоскость, жена доктора догадалась, не зная, как это называется, что наткнулась на стеллаж. И сообразила, что параллельно ему должны находиться другие, такие же, и теперь оставалось лишь понять, на каком выставлены продовольственные товары, а не, запах не обманет, моющие средства. Не думая больше, каких трудов будут стоить ей поиски лестницы, она пошла вдоль стеллажей, принюхиваясь, ощупывая, встряхивая. Здесь были картонные упаковки чего-то, бутылки стеклянные и пластиковые, маленькие, средние и большие склянки, жестянки с, наверно, консервами, тюбики, резервуары, емкости, коробки, и она доверху заполнила этим один из мешков: Съедобное ли хоть, подумала беспокойно. Перешла к другим полкам, и на второй нежданное случилось, слепая, не ведающая своего пути рука наткнулась и сбросила несколько маленьких коробочек. И от звука, с которым ударились они об пол, замерло сердце: Спички. Дрожа от волнения, жена доктора нагнулась, пошарила по полу и нашла, этот запах ни с каким другим не спутаешь, ни запах, ни звук, с каким, когда встряхнешь коробок, погромыхивают маленькие деревянные палочки, вот выдвигающаяся середка, вот шершавый, покрытый фосфором бочок, чиркнула серная головка, и вслед за вспышкой крохотного пламени возник расплывающийся, зыблющийся, как звезда в туче, кружок света, о боже, на свете, оказывается, есть свет, а у меня глаза, чтоб увидеть его, так будь же ты благословен, свет. С этой минуты дело пошло много веселей. Начала со спичек и набила ими целый мешок, хотя: Не надо тащить так много, шептал ей здравый смысл, но она не желала внимать ему, потом подрагивающий свет озарил полки, и в самом скором времени пакеты заполнились, а первый пришлось опорожнить, потому что там не оказалось ничего толкового, зато на сокровища, лежавшие в остальных, можно купить весь город, чему не стоит удивляться, ибо понятия ценности меняются, и если вспомнившийся нам король предлагал некогда свое царство за коня, то чего бы, умирая с голоду, не отдал он за эти подмигивающие ему мешки с едой. Вот лестница, путь лежит прямо. Но прежде жена доктора садится на пол, вскрывает упаковки с копченой колбасой и с нарезанным черным хлебом, скручивает пробку с бутылки и начинает без зазрения совести есть и пить. Если не поем сейчас, никогда не донесу свою кладь куда нужно, думала поставщица. Подкрепившись, повесила пакеты на предплечья, по три на каждое, руки вытянула перед собой и зажигала спички, пока не добралась до нижней ступеньки, с которой начала свое мучительное восхождение, еда еще не переварилась, ей нужно время, чтобы дойти до мышц и нервов, и в таких случаях лучше всего работает все-таки голова. Бесшумно отъехала в сторону дверь. А если кого-нибудь встречу в коридоре, подумала жена доктора, что тогда делать. Коридор был пуст, но она повторила свой вопрос: Что тогда делать. Можно бы, конечно, дойдя до выхода, повернуться и крикнуть: Там, в глубине коридора, лестница в подвал, а внизу полно еды, угощайтесь, дверь я оставила открытой. Да, она могла бы так сделать, но не сделала. Помогая себе плечом, закрыла дверь, сказала себе, что и правильно, что не сделала, страшно представить, что только началось бы тут после этих ее слов, слепцы рванулись бы сюда как безумные, это все равно что в сумасшедшем доме крикнуть: Пожар, сверзились бы со ступеней, покатились вниз, а их задавили бы и растоптали идущие следом, которые тоже бы оступились, потому что одно дело ставить подошву на твердую ступень и совсем другое - на бьющееся под ногой тело. А когда это съедим, схожу, еще принесу, подумала она. Сдвинула свои пакеты вниз, перехватила, глубоко вздохнула и вышла в коридор. Нет, ее не увидят, но почуют то, что она съела: Колбаса, вот дура-то, это же настоящий горячий след. Стиснула зубы, крепче сжала ручки пакетов: Бежать надо, подумала она. Ей вспомнился слепец, порезавший себе колено осколком стекла. Если и со мной такое случится, если я тоже наступлю на стекло, мы, вероятно, уже позабыли, что эта женщина босиком, не успела еще зайти в обувной магазин, как поступают все прочие слепцы, которые, несмотря, да уж как тут смотреть, на свое несчастье, выбирают себе обувку, пусть и ощупью. Бежать надо, и она побежала. Поначалу пыталась лавировать между слоняющихся группами и поодиночке слепцов, не прикасаясь к ним, но это сильно замедляло передвижение и заставляло, меняя направление, останавливаться, ненадолго, разумеется, но и этой минутки было бы достаточно, чтобы учуять колбасную ауру, ибо аура - это не только нечто эфирное и благоухающее, и в любой миг кто-нибудь из слепцов может крикнуть: Кто здесь ест колбасу, и, пока не прозвучали эти слова, жена доктора оставила, так сказать, попечение и понеслась напрямки, налетая на встречных и попутных, сшибая их, сбивая, расталкивая и отпихивая, то есть перешла в режим спасайся кто может, заслуживающий самого сурового порицания, ибо так себя не ведут по отношению к людям, и без того уже отягощенным несчастьем.
