Ги Мопассан - Сильна как смерть
Во всех трех букетах, действительно, оказались визитные карточки художника. На каждой из них он написал карандашом имена графини, герцогини и Аннеты.
Герцогиня де Мортмен спросила:
—Уж не болен ли ваш друг Бертен? По-моему, вчера он выглядел очень плохо.
— Да, он беспокоит меня, хотя ни на что не жалуется, — отвечала графиня де Гильруа.
— С ним происходит то же, что со всеми нами: он стареет, — вмешался ее муж, — и за последнее время он постарел особенно сильно. Впрочем, по-моему, холостяки сдают как-то сразу. Они разваливаются куда быстрее, чем наш брат. Он, в самом деле, очень изменился.
— О да! — вздохнула графиня.
Фарандаль вдруг перестал шептаться с Анкетой и сказал:
— Сегодня утром в Фигаро напечатана очень неприятная для него статья.
Любые нападки на талант ее друга, любой неприязненный намек выводили графиню из себя.
— Ах, — сказала она, — такой выдающийся человек, как Бертен, не станет обращать внимания на подобные выходки!
— Как? Неприятная для Оливье статья? — удивился граф. — А я и не прочитал! На какой странице?
— На первой, — отвечал маркиз, — в самом начале, под заглавием Современная живопись.
Тут депутат перестал удивляться:
— Ну, все понятно! Потому-то я и не прочел ее: ведь это о живописи.
Присутствующие улыбнулись: они прекрасно знали, что, кроме политики и сельского хозяйства, граф де Гильруа почти ничем не интересуется.
Разговор перешел на другие темы, потом все отправились пить кофе в гостиную. Графиня ничего не слушала и еле отвечала на вопросы: ее преследовала беспокойная мысль о том, что делает теперь Оливье. Где он? Где он обедал? Где мыкается в эту минуту со своей неисцелимой тоской? Теперь она горько раскаивалась в том, что отпустила его, не удержала; она так и видела, как он бродит по улицам, грустный, одинокий, бесприютный, гонимый своим горем.
До самого отъезда герцогини и ее племянника она почти не разговаривала, терзаемая смутным, суеверным страхом; затем легла в постель и так лежала в темноте с открытыми глазами, думая об Оливье!
Прошло много-много времени, как вдруг ей послышался звонок в передней. Она вздрогнула, села и прислушалась. В ночной тишине вторично продребезжал звонок.
Она соскочила с кровати и изо всех сил нажала кнопку электрического звонка, чтобы разбудить горничную. Потом со свечой в руке побежала в прихожую.
Она спросила через дверь:
— Кто там?
Незнакомый голос ответил:
— Письмо.
— От кого?
— От доктора.
— От какого доктора?
— Не знаю, тут про несчастный случай.
Не колеблясь больше, она отворила дверь и очутилась лицом к лицу с извозчиком в непромокаемом плаще. Он протянул ей бумажку. Она прочитала:
«Его сиятельству графу де Гильруа. — Весьма срочное».
Почерк был незнакомый.
— Войдите, мой друг, — сказала она, — присядьте и подождите меня.
Перед дверью комнаты мужа сердце ее забилось так сильно, что она даже не смогла окликнуть его. Она постучала в деревянную дверь металлическим подсвечником. Но граф спал и ничего не слышал.
Тогда, нервничая, теряя терпение, она заколотила в дверь ногой и услышала сонный голос:
— Кто там? Который час?
— Это я, — отвечала она. — Какой-то извозчик привез тебе срочное письмо, я принесла его. Случилось несчастье.
Он проговорил из-за полога:
— Сейчас встану. Иду, иду.
И минуту спустя появился в халате. Одновременно с ним вбежали двое слуг, разбуженных звонками. Увидев, что в столовой сидит на стуле незнакомый человек, они растерялись и остолбенели.
Граф взял письмо и принялся вертеть его в руках.
— Что за притча? Ничего не понимаю! — бормотал он.
— Да читай же! — воскликнула она в лихорадочном возбуждении.
Он разорвал конверт, развернул письмо, вскрикнул от изумления и оторопело посмотрел на жену.
— Господи, что там такое? — спросила она.
От сильного волнения он почти не мог говорить.
— Большое несчастье!.. — наконец пролепетал он. — Большое несчастье!.. Бертен попал под экипаж!
— Погиб? — вскричала она.
— Нет, нет, прочти, — отвечал граф.
Она выхватила у него из рук письмо, которое он протянул ей, и прочитала:
«Милостивый государь! Только что случилось большое несчастье. Нашего друга, знаменитого художника г-на Оливье Бертена сшиб омнибус и переехал колесом. Мне еще неясно, насколько серьезны повреждения; исход катастрофы может быть двояким: и скорая смерть, и относительное благополучие. Г-н Бертен настоятельно просит Вас и умоляет ее сиятельство графиню немедленно приехать к нему. Надеюсь, милостивый государь, что ее сиятельство и Вы не откажетесь исполнить желание нашего общего друга, который, возможно, не доживет до утра.
Доктор де Ривиль».Графиня не сводила с мужа широко раскрытых, полных ужаса глаз. Затем по ней словно пробежал электрический ток, и она обрела то мужество, которое порою, в минуту опасности, делает женщину самым отважным существом на свете.
— Скорее одеваться! — приказала она служанке.
— Что прикажете подать? — спросила горничная.
— Все равно. Что хотите. Жак, — обратилась она к мужу, — будь готов через пять минут.
Потрясенная до глубины души, она направилась к себе, но, увидев все еще дожидавшегося извозчика, спросила:
— Ваш экипаж здесь?
— Да, сударыня.
— Хорошо, мы поедем с вами.
И побежала к себе в спальню.
В безумной спешке она принялась одеваться, судорожно застегивая крючки, завязывая тесемки, узлы, напяливая и как попало натягивая на себя платье, потом собрала и кое-как скрутила волосы; она видела в зеркале свое бледное лицо и блуждающие глаза, но теперь она об этом не думала.
Накинув манто, она бросилась на половину мужа, который был еще не готов, и потащила его за собой.
— Едем, — говорила она, — подумай: ведь он может умереть!
Граф растерянно плелся за нею, спотыкаясь, силясь разглядеть ступеньки неосвещенной лестницы, нащупывая их ногами, чтобы не упасть.
Ехали они быстро и молча. Графиня дрожала так сильно, что у нее стучали зубы; она смотрела в окошко, как проносились газовые рожки, окутанные пеленою дождя. Тротуары блестели, бульвар был пустынен, ночь стояла зловещая. Подъехав к дому художника, они увидели, что дверь распахнута; в освещенной швейцарской никого не было.
Навстречу им на верхнюю площадку лестницы вышел врач — доктор де Ривиль, седенький, низенький, полненький человечек, выхоленный и учтивый. Он почтительно поклонился графине и пожал руку графу.
Задыхаясь так, словно, поднявшись по лестнице, она исчерпала весь запас воздуха в легких, графиня спросила:
— Ну что, доктор?
— Что ж, сударыня, я надеюсь, что дело не столь серьезно, как показалось мне в первый момент.
— Значит, он не умрет? — вскричала она.
— Нет. Не думаю.
— Вы ручаетесь?
— Нет. Я хочу сказать одно: я надеюсь, что имею дело с сильным ударом в области живота без повреждений внутренних органов.
— Что вы называете повреждениями?
— Разрывы.
— Откуда вы знаете, что у него их нет?
— Я так предполагаю.
— Ну, а если они есть?
— О! Тогда это дело серьезное.
— И он может умереть?
— Да.
— Очень скоро?
— Очень скоро. Это дело нескольких минут, а то и секунд. Но вы не волнуйтесь, сударыня — я уверен, что он поправится недели через две.
Она слушала с глубоким вниманием, стараясь все узнать и все понять.
— Какой разрыв может быть у него? — продолжала она.
— Например, разрыв печени.
— А это очень опасно?
— Да... Но я был бы удивлен, если бы теперь наступило какое-нибудь осложнение. Войдемте к нему. Это ему нисколько не повредит, напротив, — он ждет вас с таким нетерпением!
Первое, что увидела графиня, войдя в комнату, было иссиня-бледное лицо на белой подушке. Свечи и пламя камина освещали его, обрисовывали профиль, сгущали тени; графиня различила глаза на этом мертвом лице — они глядели на нее.
Все ее мужество, вся энергия, вся решимость разом исчезли — это было осунувшееся, искаженное лицо умирающего. Ведь она видела его совсем недавно, и вот во что он превратился; это был призрак. «О, господи!» — беззвучно прошептала она и, дрожа от ужаса, подошла к нему.
Чтобы успокоить ее, он попытался улыбнуться, но вместо улыбки на лице его появилась страшная гримаса.
Подойдя к постели, она осторожным движением положила обе руки на руку Оливье, вытянутую вдоль тела.
— О, мой бедный друг! — еле выговорила она.
— Ничего! — не повернув головы, совсем тихо сказал он.
Она смотрела на него, потрясенная этой переменой. Он был так бледен, словно в жилах у него не осталось и капли крови, щеки ввалились, как будто он всосал их, а глаза запали так глубоко, точно их втянули внутрь на ниточке.
