Томас Гарди - Тэсс из рода дЭрбервиллей
Когда сняты были сливки — теперь на эту работу уходило мало времени, так как с приближением осени коровы давали все меньше молока, — Рэтти и остальные работницы вышли из дому. Влюбленные последовали за ними.
— Наши переживания так не похожи на ту жизнь, которую ведут они, не правда ли? — задумчиво сказал он ей, посматривая на трех девушек, идущих впереди в холодном бледном свете загорающегося дня.
— Разница не так уж велика, — отозвалась она.
— Почему вы так думаете?
— Почти у всех женщин есть эти… переживания, — запинаясь, выговорила Тэсс новое слово, которое, по-видимому, произвело на нее впечатление. — Вы ведь не все о них знаете.
— Что ж мне знать о них?
— Каждая… почти каждая… — начала она, — была бы, пожалуй, лучшей женой, чем я. И, быть может, они любят вас так же, как я… почти так же.
— О Тэсси!
Казалось, это нетерпеливое восклицание обрадовало ее и успокоило, хотя она мужественно решила быть великодушной во зло себе. Так она и поступила, но на вторичную попытку унизить себя у нее не хватило сил. К ним подошел один из приходящих работников, и больше они не возвращались к разговору, который глубоко интересовал обоих. Однако Тэсс знала, что этот день будет решающим.
К вечеру домочадцы и работники Крика ушли, по обыкновению, на луг доить коров, которые паслись далеко от мызы. Коровы давали мало молока, так как приближалось время, когда им предстояло телиться, и многие доильщики, работавшие летом, были отпущены.
Работали не спеша. Из подойников выливали молоко в высокие металлические бидоны, стоявшие на большой рессорной повозке; выдоенные коровы лениво отходили прочь.
Фермер Крик работал вместе с остальными, и его белый халат резко выделялся на фоне свинцового вечернего неба. Вдруг он посмотрел на свои массивные часы.
— Э, да сейчас позднее, чем я думал! — воскликнул он. — Нужно поторопиться, чтобы не опоздать на станцию. Сегодня мы не успеем вернуться домой и соединить эти бидоны с остальными. Придется ехать прямо отсюда. Кто повезет молоко?
Мистер Клэр предложил свои услуги, хотя это и не входило в его обязанности, и попросил Тэсс его сопровождать. Хотя небо было затянуто облаками, для конца сентября вечер был душный и теплый, и Тэсс вышла на луг без верхней кофточки, в чепце и в платье с короткими рукавами. Разумеется, этот костюм не подходил для поездки. Она бросила взгляд на свое легкое платье, но Клэр мягко настаивал. Попросив фермера отнести домой скамеечку и подойник, она согласилась и уселась рядом с Клэром в повозку.
XXX
В надвигающихся сумерках они ехали по ровной дороге, пересекавшей растянувшиеся на много миль луга, за которыми вставали темные крутые склоны Эгдон-Хита. На вершине виднелись купы елей, и зазубренные их верхушки напоминали зубчатые башни, увенчивающие черный заколдованный замок.
Близость друг к другу поглотила все мысли и чувства Клэра и Тэсс; долго не нарушали они молчания, и в тишине слышался лишь плеск молока в высоких бидонах. Проселок, которым они ехали, был таким уединенным, что никто никогда не срывал здесь орехов с ветвей, и, созревая, они падали на землю, а ягоды ежевики висели тяжелыми гроздьями. Энджел кнутом притягивал к себе ветки, срывал ягоды и подавал их Тэсс.
Вскоре хмурое небо послало первых предвестников ненастья — упали тяжелые капли дождя, и духота сменилась порывами ветра, игравшего волосами путников. Речки и пруды уже не отливали ртутным блеском; широкая зеркальная гладь превратилась в тусклую свинцовую пелену, казавшуюся шероховатой. Но Тэсс оставалась задумчивой; дождь бил ее по лицу, и румянец на загорелых щеках стал ярче. Как всегда, волосы ее растрепались, так как она доила коров, прижимаясь головой к их животу; из-под оборок коленкорового чепчика выбились прядки, и, смоченные дождем, они напоминал и липкие водоросли.
— Пожалуй, лучше было мне не ехать, — прошептала она, посматривая на небо.
— Мне очень неприятно, что вы оказались под дождем, — сказал он, — но как я рад, что вы со мною.
Далекий Эгдон скрылся за дождевой сеткой. Стемнело, и можно было ехать только шагом, так как дорога то и дело пересекалась шлагбаумами. Стало прохладно.
— Боюсь, как бы вы не простудились — ведь руки и шея у вас открыты, — сказал он. — Придвиньтесь ближе ко мне, и дождик до вас не доберется. Я бы еще больше беспокоился, если бы не надеялся, что дождь будет мне союзником.
Она незаметно придвинулась ближе, и он набросил на нее и на себя большой кусок парусины, которым иногда прикрывали от солнца бидоны с молоком. Так как у Клэра руки были заняты, то Тэсс придерживала парусину, чтобы она не соскользнула.
— Ну, все в порядке… Нет, не совсем: дождь стекает мне на шею, а вам, должно быть, приходится еще хуже. Вот теперь хорошо. Тэсс, руки у вас — как влажный мрамор. Вытрите их парусиной. Теперь дождь вам не страшен, если будете сидеть смирно. Ну, дорогая, что же вы мне ответите на мой вопрос? Я долго ждал.
В ответ он услышал только хлюпанье копыт по грязи да плеск молока в бидонах, стоявших за его спиной.
— Вы помните, что вы мне сказали?
— Помню, — отозвалась она.
— Вы мне ответите раньше, чем мы вернемся домой?
— Постараюсь.
Больше он не настаивал. Вдали показались развалины господского дома времен Карла I, четко вырисовывались на фоне неба, а потом остались позади.
— Вот это интересное место, — начал он, желая развлечь ее. — Одно из многих поместий, принадлежавших древнему нормандскому роду, который некогда пользовался огромным влиянием в этой части страны, — роду д’Эрбервиллей. Я всегда о них вспоминаю, проезжая мимо их бывших владений. Есть что-то грустное в вымирании древнего знаменитого рода, даже если представители этого рода прославились как жестокие и властные феодалы.
— Да, — сказала Тэсс.
В темноте они медленно подвигались вперед, и вдали замаячил слабый свет — там, где днем на темно-зеленом фоне появлялась белая полоска дыма, — знак, свидетельствующий о том, что между уединенным их мирком и современной жизнью устанавливается время от времени связь. Раза три-четыре в день современная жизнь вытягивала белое свое щупальце, прикасалась к здешнему мирку, а затем щупальце быстро втягивалось, словно прикоснулось к чему-то чуждому.
Слабый свет исходил от закоптелой лампы на маленькой железнодорожной станции — от жалкой земной звезды, которая, впрочем, имела в некотором смысле больше значения для обитателей мызы Тэлботейс и всего человечества, чем небесные светила, хотя далеко ей было до них. Повозку начали разгружать, а Тэсс спряталась от дождя под ближайшим деревом.
Послышалось шипение паровоза, по мокрым рельсам поезд почти бесшумно подошел к станции, и бидоны с молоком были быстро погружены на товарную платформу. Фонари локомотива на секунду осветили Тэсс Дарбейфилд, неподвижно стоявшую под огромным остролистом. Ни одно существо не могло быть более чуждо этим сверкающим рычагам и колесам, чем Тэсс — наивная девушка с полными обнаженными руками, с мокрыми от дождя волосами и лицом; на ней было ситцевое, отнюдь не модное платье, коленкоровый чепчик сдвинулся на лоб; она напоминала ласкового, отдыхающего леопарда.
Снова она уселась возле своего возлюбленного, с той молчаливой покорностью, какая иногда свойственна страстным натурам. Завернувшись с головой в парусину, они снова окунулись в глубокий мрак ночи. Тэсс была очень впечатлительна, и промелькнувшая перед ней вихрем картина технического прогресса заставила ее глубоко задуматься.
— Завтра утром лондонцы будут пить за завтраком это молоко, правда? — спросила она. — Незнакомые люди, которых мы никогда не видели.
— Да, должно быть, будут пить. Но не в том виде, в каком мы его посылаем. Нужно его разбавить, чтобы оно не ударило им в голову.
— Знатные мужчины и женщины, послы и центурионы, дамы, торговки и дети, никогда не видевшие ни одной коровы.
— Да, пожалуй, особенно центурионы.
— Люди, которые понятия о нас не имеют и не знают, откуда явилось это молоко; им и в голову не придет, что сегодня, под дождем, мы проехали много миль по лугам, чтобы доставить его вовремя.
— Это путешествие мы совершили не только ради почтенных лондонцев, мы и себя не забыли — нам нужно поговорить о животрепещущем деле; и я уверен, что сегодня мы покончим с ним, дорогая Тэсс. Выслушайте меня: ведь вы мне уже принадлежите — я говорю о вашем сердце. Не правда ли?
— Вы это знаете не хуже, чем я. Да, да!
— Но если ваше сердце принадлежит мне, почему же вы мне отказываете в своей руке?
— Я думала только о вас… Я хотела спросить… Я должна вам кое-что сказать…
— Ну представьте себе, что вы это делаете ради моего счастья и благополучия.
— О, если бы это было так… Но моя прежняя жизнь — до того, как я поселилась тут… я хочу…
