Эрнст Юнгер - Годы оккупации
Новая машина оказалась лучше старой, так что мы совершили удачную мену. Банкир расстался с нами, и правильно сделал. Я продолжал поездку с фон Штейне-ном и Радемахером, который сидел за рулем. У самой границы русской зоны, под Герсфельдом, мы подъехли к одному из многочисленных шлагбаумов, которые по-средневековому разделили страну. Пришлось остановиться в туннеле под железной дорогой.
Маленький чернявый американец подошел к машине и потребовал наши паспорта. Из-за замены номер машины не соответствовал тому, что было написано в документах. Вот где мы почувствовали, как нам нехватает д-ра Лилье с его превосходным английским и духовным облачением.
Когда ты недостаточно владеешь каким-то языком, то начинаешь говорить с людьми громче, как с тугоухими; то же самое было и с Радемахером при попытке объяснить, как получилось, что мы сменили машину. Мне показалось, что это не самый удачный тон. Бывает иногда, что главное не в том, прав ты или не прав, а гораздо важнее выпутаться из создавшегося положения. Именно такой случай был и здесь. Туннельный переезд был подозрительным местом. У него были все признаки ловушки.
Диалог уже шел на повышенных тонах и достиг того момента, когда постовой прервал переговоры. Теперь он смотрел на нас с усмешкой, которая не предвещала ничего хорошего. Нам было велено выйти из машины и показать багаж. У меня было при себе белье, несколько саженцев, немного хлеба, у фон Штейнена вещей было не больше, чем у меня. У Радемахера обнаружилось несколько пачек сигарет — подарок полицейского начальника. Тут-то мы и попались. Постовой торжествующим тоном воскликнул: «Blackmarketers», т. е. «спекулянты». Другие сбежались на подмогу.
Я подивился их негодованию, тому глубокому возмущению, которое они выражали по отношению к нам. Но на пороховом складе достаточно одной искры, стоит только чиркнуть спичкой. Нам было приказано стать к стене. Атмосфера стала угрожающей — в духе встречи новичков в концентрационном лагере. Гигантского роста сержант с лицом щелкунчика из театра «Гранд Гиньоль» расхаживал перед нами взад и вперед. С каждой секундой его гнев распалялся все больше. Теперь уже не имело значения, какой проступок мы совершили. Кажется, он был в сильном подпитии, хотя дело было еще утром. Вдруг я увидел, что он достал пистолет и послал в магазин пулю, с сухим щелчком она встала на место. Этот звук, казалось, еще больше разжег его злость; на щеках у него заходили желваки, как у быка, перемалывающего жвачку.
Я стоял у стенки между Радемахером и фон Штейненом. Поразительно, как быстро события приняли роковой оборот, почти без перехода и повода, точно во сне. «Хотел бы я знать, как мы отсюда выберемся». Вот-вот что-то должно было произойти. Сердце зажило своей независимой жизнью, начало быстро и громко стучать. Это было неприятно, но не зависело от моей воли.
Вдруг на дороге показался направляющийся к нам пешеход в синем пальто. Он еще издали старался обратить на себя внимание: «I am the first person in this place».(Я первое лицо местного управления (англ.)) Это был местный ландрат.(Начальник окружной администрации в Германии) С его машиной случилась авария, но он сказал, что шофер сейчас с нею подъедет. Может быть, это и будет появлением Deus ex machina.(Букв.: бог из машины (лат.). Развязка вследствие непредвиденного обстоятельства.) Но не тут-то было: «Shut up! Молчать! А ну к стенке! Снять шляпу!» Пришлось ему встать рядом с нами, не в добрый час, видно, его сюда занесло, однако это все же означало некоторую паузу и немного отвлекло.
Спектакль продолжался; другие солдаты тоже вынули пистолеты и принялись ими махать. Было очевидно, что искушение привести их в действие очень велико; достаточно было неосторожно шевельнуть рукой. Возможно, и этого уже не требовалось; если прозвучит выстрел, это будет означать, что мы оказывали сопротивление, это не вызовет ни малейших сомнений. Бывают такие положения, когда самый факт существования является сопротивлением.
Я взглянул налево и направо. Немцы неподвижно стояли у стены; прохожие приближались и отворачивали голову, торопясь поскорей пройти мимо. Взглянув на фон Штейнена, я увидел, как тот побледнел, покачнулся и упал ничком. Сердечный приступ. Должно быть, и у него колотилось сердце.'Мы подняли его и усадили на камень. Это происшествие в чем-то пошло нам на пользу; оно как бы означало, что жертва принесена, и это дало разбушевавшимся людям чувство удовлетворения, утолив их ярость. Они убрали пистолеты. Чернявый коротышка даже сам стал отпаивать сердечника. Затем они взяли под стражу «спекулянта» Радемахера и увезли его на машине, оставив нас дожидаться в тоннеле. У нас было такое чувство, что нам, как и при столкновении, в очередной раз повезло и мы опять легко отделались.
Я отвел фон Штейнена в город, и нам удалось найти номер в маленькой гостинице, битком набитой солдатами, девицами и беженцами. Из комнат доносился шум и гам. В вестибюле я столкнулся с пьяненьким негром, который вцепился в мой лацкан, с доверительной настойчивостью бормоча: «Lokos?»(Искаженное Lokus — уборная (разг. нем.)) Я показал ему дверь искомого помещения; он ее открыл, и попытался втащить меня за собой. К счастью, мимо проходила немецкая девица, она знала его и разрешила это недоразумение, объяснив ему его заблуждение. Оказалось, что он поджидал спекулянта по имени Лукас, с которым у него была назначена встреча. Гостиница была подозрительным местом, словно нарочно созданным для пера Петрония, там бурлила та лихорадочная, паразитическая жизнь, какая обыкновенно заваривается за счет побежденной стороны при участии местной закваски. Слава богу, фон Штейнен понемногу оправился; мы ушли в свой номер и заперлись на ключ.
Наутро я разыскал контору ландрата. Здесь тоже царила суматоха; коридоры были забиты беженцами из русской зоны. Секретарша заявила, что ни в коем случае не пропустит нас к ландрату; у него и без того дел по горло. Я передал ей маленькую записочку: «Участник вчерашнего неприятного происшествия». Меня тотчас же пригласили войти, он встретил меня как товарища по несчастью и спросил, что мне нужно. Я узнал, что Радемахер вместе с машиной был сдан на руки немецкой полиции. Двух-трех телефонных звонков было достаточно, чтобы развязать этот узел. Мне разрешили забрать Радемахера из переполненной тюрьмы, где он провел тяжелую ночь, конфискованная машина также была нам возвращена. Можно было продолжить путешествие с новыми удостоверениями.
В окрестностях Касселя, на границе английской зоны, у нас опять было несколько неприятностей. Повод обычно бывает самый пустяковый, но часто он чреват опасностью самых неожиданных последствий, вплоть до длительного заключения. Поэтому я до поры ограничусь своим садом, а свои поездки — такими местами, куда можно добраться на велосипеде.
Кирххорст, 7 февраля 1946 г.Канне говорит по поводу одного испытания, что чувствует, когда молитва «доходит». В таких случаях с молитвой должно быть связано определенное состояние и давать силу молящемуся, подобно тому как правда, сказанная под присягой, придает свидетелю несокрушимую твердость. Иначе текст присяги или молитвы останется пустой формальностью.
Возможно, это состояние — страх, который служит основой и углубляет сближение. При достаточной силе этого страха он способен, как указывает, например, апостол Павел, достичь желанной цели и без помощи текста.
Можно предположить, что в условиях приумножения страха на земле в то же время возрастает и количество молитв. Это действует как отдушина, дающая отток нагнетаемому напряжению и давлению земных сил.
Какая же это величественная мысль, что человек слабый и преследуемый, забившись в своей комнатенке, в какой-нибудь норе, где он прячется, или сидя в тюремной камере, может в одиночку сопротивляться Левиафану и даже заставить того предстать перед судом, и что эта сила дается ему именно через страх — благодаря тому, что он ведет себя как страдающий человек.
Кирххорст, 21 февраля 1946 г.Поскольку мы не можем быть свободны от заблуждений, остается только пожелать, чтобы они сменялись не слишком часто. Так попросим же себе длинноволновых заблуждений. На их гребне корабли безопаснее достигнут гавани: церковные — на тысячелетних, государства — на вековых, отдельные индивиды — на семидесяти- и десятилетних.
С субботы на воскресенье у нас был капитан Коэн, военный врач английской армии. После так называемой «хрустальной ночи» брат Физикус[137] прятал его в своей берлинской квартире. Он принес нам множество вкусных вещей для нашего оскудевшего стола. Что бы ни говорили про евреев, но их нельзя обвинить в неблагодарности.
Этот гость — очень хороший чтец, благодаря ему я впервые получил представление о Дейблере[138] и его мире. В «Северном сиянии» мне особенно понравилось явление ночи в Венеции в образе мавританской царицы — искрящаяся песнь, проникнутая токами космических лучей, как темным свечением.
