Андрэ Стиль - Париж с нами
Другими словами, противник закрыл доступ к бирже труда, но бросив сюда почти все свои силы, он совершил грубейшую ошибку. Враг действовал так, будто демонстрация стремилась именно к бирже труда, в то время как на самом деле площадь была лишь сборным и отправным пунктом. Этого противник не учел. Он увидел надписи, призывавшие на демонстрацию, в которых было сказано «биржа труда», и решил: этому и надо помешать. Ну что ж, пусть на себя пеняют!
Анри и Дэдэ одновременно пришла в голову одна и та же мысль:
— В префектуру!
Для того чтобы беспрепятственно дойти до здания префектуры, надо задержать здесь охранников. На одной улице этим займутся Клебер и Фернан Клерк — у первого молодой задор, у второго рассудительность. Кого же бросить на другие улички?.. Может быть, Дюпюи?
— Он арестован.
— Да нет, старика…
— Так вот, как раз он и арестован.
Анри почему-то решил, что арестован может быть Жожо, а не старик.
— Тогда Брасара и Феликса Паво.
— Я бы предпочел пойти к префектуре, — возразил последний. — Здесь не то…
— Что значит не то? — вскипел Анри. — Должны остаться товарищи, которые способны руководить, иначе все полетит вверх тормашками…
Феликс Паво еще пытается скорчить недовольную гримасу, но он уже явно согласен и гримасой хочет скрыть свою радость, вызванную словами «способен руководить». Во время всей демонстрации да и потом его не оставит приподнятое настроение… Эти слова будут долгое время вселять в него надежду, бодрость, будут придавать ему сил. Феликсу даже в голову не приходит, что Анри мог сказать такие слова, не задумываясь над тем, что говорит, — просто вырвались в общей горячке. Интуиция подсказывает Феликсу, что Анри, такой коммунист как Анри, не скажет, не может сказать необдуманно подобную вещь. Правда, Анри почему-то посмотрел потом на Феликса с улыбкой, которую можно принять и за насмешку… Не хотел ли он этим показать, что его слова нуждаются в оговорке? Или же он просто подсмеивался над неумело скрытой радостью Феликса? Все может быть, Феликс ни в чем не уверен, но одно он знает твердо: у Анри не было намерения ему польстить и тем самым заставить его здесь остаться. А этого достаточно. Феликс согласен на все, и отныне для него нет непреодолимых препятствий.
Кого же поставить на последнюю улицу?..
— Если не возражаешь — меня, — предложил Макс.
— Нет, ты пойдешь с нами, — отвел его кандидатуру Дэдэ.
— Конечно, в префектуру должен пойти кто-то из докеров — вставил Феликс с понимающим видом.
На самом деле ему просто хотелось объяснить, почему его оставили здесь, а Макса берут с собой. Но его слова всем показались вполне убедительными.
Префектура находится почти по дороге в порт, так что, когда говорят «в префектуру»…
Женские голоса запевают «Привет семнадцатому полку». И как раз в этот момент охранники с особой силой атакуют толпу. Летят бомбы со слезоточивыми газами, в воздухе мелькают ружья.
Еще один, уже третий летучий отряд вступил в бой. Вернее, он слился с другими двумя отрядами, и они объединенными силами решили нанести сокрушительный удар.
Оправившись от этого неожиданного натиска, демонстранты поняли намерение охранников. Оказывается, группе женщин удалось подойти на довольно близкое расстояние к кордону. Они пробовали вести переговоры, договориться с охранниками, словно не знают, что от тех все отскакивает, как от стенки горох. Сколько раз твердили: с солдатами еще куда ни шло, но разговаривать по-человечески с охранниками — все равно, что метать бисер перед свиньями. Ведь это их профессия, им и деньги платят за то, что они глухи ко всему, кроме приказов офицеров. Нечего и пытаться напоминать охраннику о том, что у него есть мать. Будь она тут, рядом с ним, он, не моргнув глазом, продолжал бы так же избивать людей.
Охранники из кордона глядят на приближающихся женщин молча — в строю им запрещено разговаривать, — они скалят зубы, подталкивают друг друга и позволяют себе непристойные жесты, правда, поглядывая при этом по сторонам — не заметило бы начальство. Охранники, как всегда, пьяны. Они надежно защищены от всех чувств, кроме страха, конечно, — это единственное, что может оборвать их дурацкий смех. Это всем известно, но так уж созданы женщины, они привыкли к тому, что приходится всякими способами бороться с противником, и они, не задумываясь, подходят к линии охранников с единственным своим оружием — песней «Привет семнадцатому полку».
Цель летучих отрядов теперь ясна: они хотят отделить женщин от толпы, и это им удается. Женщины не обратили внимания на то, как охотно охранники расступились, заманивая их в ловушку, и зашли слишком далеко. Неужели им показалось, что стоящие в кордоне охранники отличаются от обычных и неспособны поднять руку на женщин? Все может быть.
Группа женщин отрезана, и демонстранты уже ничем не в силах им помочь, хотя, поняв план врага, они в стремительном порыве бросаются на охранников, опрокидывают их, топчут ногами, вырывают ружья, бьют ими по голове и тут же бросают под ноги или в морду охранникам во избежание провокаций. Летучие отряды разбиты, но к кордону демонстранты прорываются слишком поздно. Несколько женщин ранено, многих уже схватили и увезли.
Полетта!
Анри издалека увидел страшную картину: один из полицейских сгреб Полетту в охапку, поднял ее над землей и потащил, как вор, осыпаемый ударами остальных женщин. Полетта отбивалась руками и ногами, но мерзавец крепко прижал к себе свою добычу и скрылся с нею за цепью охранников. Теперь Анри видел только охранников, стоявших в кордоне, они посмеивались — до них демонстранты пока еще не добрались.
Обезумев, Анри ринулся вперед, но его перехватили товарищи, и он, натянутый как тетива, отбивался от них и кричал что-то невнятное.
— Анри, успокойся.
С одной стороны его держал Поль, с другой — Дэдэ.
— Куда ты!
— Но там Полетта…
Больше Анри ничего не мог сказать. Он попытался снова вырваться из рук товарищей, но безуспешно. Никакие разумные доводы не могли на него подействовать. Им руководило сейчас только сердце, оно завладело всем его существом и заглушило рассудок. Эти сволочи увезли ее, Полетту, они схватили ее своими грязными ручищами, они избили ее!.. Беспредельная, слепая ярость, физическая боль, тревога, страх, ужас овладели Анри.
Но внезапно он почувствовал облегчение: до его сознания дошло, что товарищи с ним, они крепко держат его и они правы: все равно ничем Полетте теперь не поможешь… Анри продолжал смотреть туда, где исчезла Полетта за кордоном охранников. Но он уже ничего там не видел.
Поль сильно потряс Анри за плечо, и тот очнулся.
— Скажи, Дэдэ, что же можно предпринять? — спросил он, все еще не отрывая взгляда от кордона охранников.
— То, что мы собирались.
— А как же…
Анри собирался сказать: «А как же Полетта?», но удержался. Нельзя же отказываться от выполнения правильно принятого решения только потому, что ты лично пострадал.
Оставаться здесь незачем. Полетту этим не спасешь, даже если бы удалось разбить все отряды, прорваться сквозь кордон и смять противника.
— Ты прав! — согласился Анри.
Он бросил последний взгляд в ту сторону, где исчезла Полетта, и решительно зашагал вперед. За ним последовали и все остальные.
— Спасибо вам, товарищи. Теперь уже можете меня не держать, — говорит он Дэдэ и Полю.
Все получилось так, как было задумано. Клеберу, Фернану Клерку, Брасару, Феликсу и еще двум товарищам, назначенным на третью уличку, удалось задержать достаточное количество демонстрантов, чтобы охранники не заметили происшедших перемен. А в это время основная масса, повернувшись спиной к бирже труда, двинулась вперед, воодушевленная тем, что появилось точное направление и ясная цель и есть куда направить свои силы.
— В префектуру!
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
Поручение
Поль и Жинетта так бежали, что им стало жарко, хотя от холода захватывало дух. Иногда они замедляли шаг и восторженно говорили:
— Вот повезло!
При этом дети неловко обнимали друг друга за плечи или за шею, но тут же опускали руки, стесняясь таких проявлений нежности, и снова принимались бежать.
Вскоре они добрались до демонстрации и были поражены, что здесь так мало людей. Поль обратился к первым же встречным с вопросом:
— Вы Жака не видели?
— Какого Жака?
— Длинный такой. У него рука в полотенце…
Отвечают детям неприветливо, пожимают плечами. В самом деле, они даже не знают фамилии этого Жака. Если бы встретить кого-нибудь из знакомых, они бы спросили его фамилию.
Но люди неприветливы совсем по другой причине: три четверти из них и не подозревают, что основное ядро демонстрации ушло к префектуре. Знай они об этом, они немедленно двинулись бы туда же. А сейчас им кажется, что вся демонстрация здесь и, надо признать, она производит очень жалкое впечатление. Охранники хозяйничают вовсю, теснят демонстрантов, как хотят, и чувствуют себя победителями. Довольные своими успехами, они хохочут, хотя им и мешают ремешки касок. Охранники торжествуют победу — почти без всякого труда они получат премиальные за участие в стычках. Дело в шляпе, и можно больше себя не утруждать — вот почему они все реже и реже атакуют толпу… Они даже стали менее грубыми и снисходительно, с наигранным добродушием уговаривают демонстрантов разойтись:
