Шодерло Лакло - Опасные связи. Зима красоты
Прежде всего он заявил, что на слугу его можно положиться, как на него самого. Тут он говорил правду — один другого стоит. Я собираю гостей на званый ужин, он на нем присутствует и устраивается так, чтобы уйти в одиночестве. Находчивый и верный слуга позовет карету, откроет дверцу, а он, Преван, вместо того чтобы войти в карету, ловко улизнет. Кучер не имел бы никакой возможности заметить это. Таким образом, для всех он удалился бы от меня, на самом же деле остался бы, и теперь надо было только решить, как ему пробраться в мою спальню. Признаюсь, что сперва я затруднялась, как мне выдвинуть против этого плана доводы достаточно нелепые, чтобы он не сомневался, что успешно опроверг их. Он возражал, приводя примеры. Послушать его, так это было самое обычное средство: и сам он им часто пользовался, даже чаще всего как наименее опасным!
Покоренная его неопровержимыми доводами, я чистосердечно призналась, что у меня в доме очень близко от моего будуара есть потайная лестница; я могу оставить в дверях будуара ключ, а ему легко будет запереться там и ждать, не подвергая себя особому риску, пока мои горничные уйдут спать. Затем, чтобы мое согласие показалось более правдоподобным, я через минуту пошла на попятный и вновь согласилась лишь под условием полнейшей покорности с его стороны, благоразумия… Ах, такого благоразумия! Словом, доказать ему свою любовь я соглашалась, но так, чтобы не удовлетворить его любви.
Забыла сказать вам, что уйти от меня он должен был через садовую калитку. Надо было лишь дождаться рассвета: тогда цербер и не пикнет. В этот час никто не входит и не выходит, люди мои спят мертвым сном. Если вас удивит эта куча бессмыслиц, то вспомните о наших с ним настоящих взаимоотношениях. Зачем нам было рассуждать умнее? Он только и хотел, чтобы все об этом узнали, я же была уверена, что никто ничего не узнает. Свидание назначено было через день.
Заметьте, что дело наше уже совсем налажено, а между тем никто не видел Превана в моем обществе. Я встречаюсь с ним за ужином у одной из своих приятельниц, он предлагает ей воспользоваться его ложей на представлении новой пьесы, а я принимаю ее приглашение в эту ложу. Затем я со своей стороны приглашаю ее отужинать у меня, приглашаю во время спектакля и в присутствии Превана, так что даже как будто нельзя не пригласить и его. Он принимает мое приглашение, а затем через два дня наносит мне, как принято в обществе, визит. Правда, он приехал ко мне и на следующее утро. Но, во-первых, утренние визиты не считаются, а во-вторых, лишь от меня зависит счесть это излишней вольностью, и действительно я причисляю Превана к кругу лиц, не слишком со мной близких, ибо посылаю ему письменное приглашение на званый ужин. Я могу сказать, как Аннетта: «Вот, однако, и всё!»*
Наступил роковой день, день, когда мне предстояло потерять свою добродетель и репутацию. Я дала все указания своей верной Виктуар, и, как вы сейчас увидите, она их выполнила.
Настал вечер. У меня собралось уже много народа, когда доложили о Преване. Я приняла его с подчеркнутой учтивостью, явно свидетельствующей, как мало мы с ним связаны, и усадила за игру вместе с маршальшей, как той, через кого я с ним познакомилась. В течение вечера не произошло ничего особенного, кроме разве того, что осторожный поклонник изловчился передать мне записку, которую я по своей привычке сожгла. В ней говорилось, что я могу на него рассчитывать, и это существенное сообщение было окружено ничего не значащими словами насчет любви, счастья и т. п.; слова эти в подобных торжественных случаях никогда не заставляют себя ждать.
В полночь, когда игра за всеми столами кончилась, я предложила коротенький маседуан[30]. При этом у меня была двойная цель: дать возможность Превану ускользнуть и сделать так, чтобы это было замечено, что обязательно должно было случиться, принимая во внимание его репутацию игрока. Меня также очень устраивало, чтобы все могли в случае необходимости припомнить, что я отнюдь не торопилась остаться одна.
Игра затянулась дольше, чем я рассчитывала. Бес искушал меня, и я едва не поддалась желанию поскорее утешить нетерпеливого пленника. И я уже шла навстречу гибели, как вдруг меня осенило, что, раз отдавшись ему, я уже настолько потеряю над ним власть, что не смогу принудить его оставаться все время одетым по всем правилам приличия, а для моих планов это было совершенно необходимо. Я уже было поднялась, но тут не без раздражения снова заняла свое место за этой нескончаемой игрой. Однако вот она и кончилась, и все разошлись. Я позвонила своим служанкам, поскорее разделась и быстро отослала их.
Представляете вы себе, виконт, меня в легком ночном туалете, идущей робкими, осторожными шагами открыть дрожащей рукой дверь своему победителю? Он увидел меня — удар молнии не бывает стремительнее! Что вам сказать? Я была побеждена, совсем побеждена, не успела и слова сказать, чтобы остановить его и защититься. Затем он пожелал устроиться более удобным и подходящим к случаю образом. Он проклинал свое одеяние, которое, как он уверял, отдаляло его от меня. Он хотел сразиться со мною равным оружием, но моя крайняя робость воспротивилась этому, а нежные мои ласки не дали ему времени. Он занялся другим.
Теперь права его удвоились и притязания тоже возобновились. Но тут я произнесла: «Послушайте-ка, что я вам скажу: до сих пор вы могли бы рассказать обеим графиням де П*** и еще многим другим очень занятную историю. Но мне любопытно знать, как вы станете рассказывать конец приключения?» И с этими словами я принялась изо всех сил звонить. Теперь настала моя очередь, и действия мои были быстрее его слов. Он еще только бормотал что-то, когда я услышала, как ко мне бежит Виктуар, громко скликая слуг, которых она собрала у себя, как я ей велела. Тогда, возвысив голос, я продолжала тоном королевы: «Выйдите вон, сударь, и никогда больше не показывайтесь мне на глаза!» Как раз в этот момент и вошла толпа моих слуг.
Бедняга Преван потерял голову и, сочтя западней то, что, в сущности, было не более чем шуткой, схватился за шпагу. Но сделал это на свою беду, ибо мой лакей, храбрый и сильный парень, охватил его поперек туловища и повалил. Тут я, признаюсь, смертельно перепугалась. Я закричала, чтобы ему не причиняли вреда, дали свободно уйти, но только убедились бы, что он ушел из дома. Слуги повиновались, но между ними поднялся ропот: они возмущены были, что кто-то осмелился покуситься на их добродетельную госпожу. Все, как я и хотела, пошли с шумом и угрозами выпроваживать злосчастного кавалера. Со мной осталась одна Виктуар, и мы поспешили привести в порядок мою постель. Слуги снова поднялись ко мне, продолжая шумно возмущаться, а я, все еще взволнованная, стала расспрашивать их, каким чудом оказалось, что они еще не спали, и Виктуар сообщила мне, что она пригласила к ужину двух приятельниц, они у нее засиделись, словом, все то, о чем мы с ней заранее условились. Я поблагодарила их всех и велела им идти спать, послав, однако, одного из них привести немедленно врача. Я решила, что имею основание опасаться последствий своего смертельного испуга, и к тому же это был верный способ дать новости шумную и широкую огласку.
Врач явился, весьма посочувствовал мне и прописал отдых. Я же вдобавок велела Виктуар с самого раннего утра судачить о случившемся по соседству.
Все так превосходно удалось, что еще до полудня и как только у меня в доме начался день, моя набожная соседка уже сидела у моего изголовья, чтобы узнать всю правду об этом приключении и все его подробности. Битый час была я вынуждена сокрушаться вместе с нею об испорченности нашего века. Через минуту мне принесли записку от маршальши, которую я прилагаю к этому письму. Наконец, около пяти часов, к моему великому изумлению, появился М***[31]. По его словам, он приехал извиниться за то, что офицер, служащий под его начальством, осмелился так оскорбить меня. Он узнал об этом только на обеде у маршальши и тотчас же послал Превану приказание находиться под арестом. Я стала просить о его помиловании, но мне было в этом отказано. Тогда я решила, что в качестве сообщницы сама должна наложить на себя наказание и хотя бы пребывать в строгом заключении. Я велела никого не принимать и всем говорить, что больна.
Этим длинным письмом вы как раз и обязаны моему одиночеству. Я напишу также госпоже де Воланж. Она, конечно, прочтет письмо мое вслух, и вы познакомитесь с этой историей в том виде, в каком ее следует рассказывать.
Забыла сказать вам, что Бельрош считает себя тоже оскорбленным и во что бы то ни стало хочет драться с Преваном. Бедняга! К счастью, у меня будет время успокоить его горячую голову. Пока же я дам отдых своей голове, уставшей от писания. Прощайте, виконт.
Из замка***, 25 сентября 17… вечером.
Письмо 86 От маршальши де*** к маркизе де Мертей (записка, вложенная в предыдущее письмо)Боже мой, что я слышу, дорогая маркиза? Возможно ли, чтобы этот маленький Преван совершил подобные гнусности, да еще в отношении вас? Чему только не приходится подвергаться! Даже у себя в доме нельзя чувствовать себя в безопасности. Поистине, такие происшествия могут примирить со старостью! Но с чем я никогда не примирюсь, так это с одним: я сама до некоторой степени явилась виновницей того, что вы стали принимать это чудовище. Обещаю вам, если все то, что о нем говорят, — правда, он не переступит больше порога моего дома. И так должны будут поступить с ним все порядочные люди, если они захотят поступать как должно.
