Кальман Миксат - Странный брак
— Не понимаю вас.
— Я хочу этим сказать, что вы, сударь, заказываете резчику по дереву топорище, которое мог бы сделать любой деревенский плотник. — И Крок не без достоинства взял понюшку табаку из своей табакерки и втянул в ноздри.
Фаи мгновенно оживился, поняв, что хитроумный сыщик согласен взяться за дело. "Я не пожалел бы сейчас и десяти золотых, чтобы заглянуть в его черепную коробку, — подумал Фаи. — Интересно, столько же извилин у него в мозгу, сколько морщин на лице? И что может таиться в этих извилинах?" Он попробовал выудить кое-что.
— А ну, скажите, папаша, почему вы считаете этот случай таким незначительным?
— Потому что нет никакого случая.
— То есть как это? — изумился Фаи.
— А очень просто! — Вот я спрошу вас, сударь, не теряли ли вы, скажем, ключи?
— Не знаю.
— Ну, хорошо, — выходит, что не теряли. Но если вы начнете искать какой-нибудь из ключей и не найдете сразу, вы тотчас решите, что он потерян. Так или нет?
— Может быть, и так.
— Вот видите! Если бы вы не разыскивали графа, вы не считали бы его пропавшим. А если б сейчас в Унгваре мой кум Лепицкий стал разыскивать меня и не нашел, как вы думаете, ваше благородие, означало бы это, что я пропал?
Фаи всерьез начал терять терпение от такой странной логики.
— Послушайте, папаша Крок, — воскликнул он запальчиво, — не считайте меня одержимым манией преследования. Я же не выдумал этого? По всей округе ходят слухи, что Дёри через своих подручных загубил Бутлера.
Крок рассмеялся.
— Как не быть слухам, если ваша милость с излишней поспешностью начинает поиски и этим будоражит всю округу. Вы роняете маленькое семечко, а сплетня подбирает его и возвращает в виде целого куста. Конечно, сейчас вас терзают ужасные предположения, а по существу ничего не случилось, кроме того, что графа Бутлера нет в Бозоше и где он — неизвестно.
— Все же вы милейший человек, Крок. Вы почти успокоили меня; я даже не чувствую больше колик. Черт бы подрал этого доктора! Уж и не знаю, что теперь сказать ему. — И Фаи озабоченно почесал затылок. — Ну, так вы беретесь разыскать графа? Только втайне, без всякого шума.
— Я берусь за все, что приносит деньги.
— И немедленно приступите к розыскам?
— Немедленно. Но, с вашего разрешения, я хотел бы допросить прислугу замка.
— Готов вам содействовать во всем. Распоряжайтесь слугами, экипажами, лошадьми, только спешите, спешите!
— Через двое суток вы будете знать, где пребывает граф.
— Буду вам крайне признателен… И вы останетесь вполне довольны, папаша Крок. Эхе-хе, что же мне сказать теперь этому доктору?
Папаша Крок без промедления взялся за дело и допросил прислугу замка. Он был ласков и обходителен в обращении, — это покоряло и сразу располагало каждого, с кем он заговаривал. Кроме того, он казался весьма достойным господином и производил впечатление почтенного старца. В его взгляде сквозили кротость и доброта, — господь бог иногда по необходимости и злодеям придает обличив добрых людей. Платье Крока тоже никак не соответствовало его душе: весь он, с головы до ног, был одет как настоящий венгерец, а на сафьяновых сапожная даже позвякивали шпоры. И черт не догадался бы, — если только не сам он скрывался под личиной этого человека, — что Крок был когда-то сыщиком в Вене и что по его вине отправилось на эшафот много венгерских патриотов.
Слуги не могли сообщить ничего существенного. Граф пробыл здесь три-четыре дня и за это время не общался ни с кем из посторонних; не было в замке и гостей.
— Где жил граф?
— В комнатах, что выходят на солнечную сторону.
— Проведи-ка меня туда, сынок, — попросил Крок камердинера.
Папаша Крок перерыл все в комнатах, но ничего не обнаружил.
— Кто здесь обычно подметает?
— Служанка.
— Она красива, сынок?
— Что вы, безобразна!
— Ну, слава богу, — проговорил папаша Крок с наигранным облегчением, — по крайней мере, мне не грозит опасность, если ты пришлешь ее сюда.
Камердинер прыснул со смеху и немного погодя втолкнул в дверь женщину лет шестидесяти, вдову одного из батраков.
— Ну, сестричка, кажись, ты убираешь здесь?
Тут старуха ни с того ни с сего послюнявила пальцы и принялась приглаживать ими волосы на голове.
— Я.
— Не выметала ли ты, сердечко мое, после графа каких бумаг? Изорванных и измятых бумажек, понимаешь, на которых было что-нибудь написано?
— Очень даже может быть.
— Не могла бы ты разыскать их? Коли ты это сделаешь, славной будешь бабенкой!
— Обязательно найду. Весь сор отсюда мы выбрасываем в большой ящик. А здесь так редко приходится подметать, что старый мусор еще и сейчас там.
— Ну-ка, сбегай, душа моя!
И старая карга проворно выскользнула из комнаты; пробегая по коридорам, она не устояла перед искушением расхвалить слугам, толкавшимся без дела, этого любезного старого господина: "И слова и обхождение его такие благородные!.."
Вскоре служанка вернулась и принесла в переднике целую кучу обрывков бумаги. Запершись в комнате, папаша Крок сложил из этих клочков часть письма, гласившего: "Милая Пи-рошка, удивляюсь, что ты не пишешь. Ведь не запретили же тебе и переписку? Это было б ужасно!" На том письмо и обрывалось. Затем Крок восстановил другой отрывок письма. "Милая моя Пирошка! Днем и ночью терзаюсь я мыслью, что ты меня не любишь, ведь если б любила, то писала бы мне. Ты знала бы, что в моем горе не может быть иного утешения. Неужели тебе запретили переписку? Было бы ужасно…" И это письмо осталось недоконченным. По-видимому, графа не удовлетворяло начало, и он разрывал письма. Таких вариантов Крок нашел около шести: во всех — более или менее складно — излагалась одна и та же жалоба.
И все же одно письмо, по-видимому, удалось Бутлеру, и он отослал его Пирошке. В мусоре нашлись обрывки и другою послания, написанного женским почерком. Папаша Крок склеил и эти клочки и с большим трудом прочел следующее:
"Мой милый племянник!
Молю господа, чтоб это письмо застало тебя в добром здравии. Пирошка больна, твои письма только волнуют ее. Ты же знаешь, какая она, бедняжка, нежная. Пощади ее, если она дорога тебе, и люби ее честной любовью. Не сердись, что я так говорю, мой милый Яника, и что письмо к ней я нераспечатанным отсылаю обратно через твоего верного слугу. Послушайся меня, свою тетку, которая молит о твоем благе господа, подвергшего тебя суровому испытанию. Я не хочу, чтоб на доброе имя нашей кроткой овечки, которая и так достаточно страдает (ведь она и болеет-то из-за тебя, милый сынок), пала хоть часть той тени, которую навела десница Господня на ваше счастье. Правда, счастье может вернуться, и оно вернется: у господа бога ведь две руки, и другая — не бойся, сынок, — не отсохла, и он еще коснется вас ею. Но добрую славу, сын мой, этот драгоценнейший клад каждой девушки, нельзя возвратить. И если она с самого начала окажется запятнанной, то никогда уж не сможет считаться безупречной. Что сказали бы люди, если б Пирошка переписывалась или встречалась сейчас с тобой? Вам-то, больше чем кому-либо, надлежит избегать друг друга. Этого требует и светское приличие, и отец дочери, оставивший Пи[37] рошку на мое попечение. Сам он старается для тебя в Будет и ниспошли ему на это господь сил, здоровья и удачи и избавн его и всех нас от лукавого (ты ведь понимаешь, о ком я думаю). Мне больно, что по той же причине я не могу позвать и тебя к нам. А как красив наш сад после вчерашнего дождя! Правда, удача сторонится нас сейчас. Часть фруктовых деревьев вымерзла, а Мотылек — верховая лошадь нашего сына Жиги, прыгая через изгородь, напоролась на кол. Ой, какая суматоха царит теперь в доме! Я даже рада, что живу у Хорватов. Хорошо, если б ты осторожно сообщил Жиге о несчастье с Мотыльком, потому что ни я, ни старик не решаемся написать ему об этом. Тысячу раз целует тебя твоя любящая тетушка.
Бернат.
P. S. Найди в себе силы и запасись терпением, мой милый племянник, думай о том, что и другие люди страдают: герцоги, короли и даже императоры. Все суть черви Господни и подчас не могут осуществить сразу всех своих желаний. Вспомни, как шесть лет тому назад я была прикована к постели из-за воспаления слепой кишки и целых два года потом мне было запрещено притрагиваться к фруктам, а я умирала от желания полакомиться ими.
Кстати, чуть не забыла, повариха Видонка больна рожей; бедная, добрая женщина, вряд ли она выживет.
Еще раз целую.
Она же.
Почтенный Крок не нашел в этих письмах никакой путеводной нити, ухватившись за которую он мог бы распутать весь клубок. Старик сумрачно собрал склеенные письма, чтобы показать их Фаи, который к тому времени уже благополучно отделался от унгварского доктора Гриби. Еще когда он во внутренних комнатах совещался с папашей Кроком, в комнату вбежал садовник, некий Андраш Капор, с горестными причитаниями: его жена при смерти, он слышал, что здесь доктор, так, может быть, доктор даст ей чего-нибудь, если, конечно, барин разрешит.
