Йоханнес Зиммель - Любовь - только слово
— Тогда скажи мне, что это значит по-немецки, — говорит она и смотрит вверх, на дождь, и вниз, на ребенка, играющего среди цветов с собакой: — Честно говоря, я все-таки плохо знаю английский.
— Это значит, — говорю я, — примерно следующее: «Мы созданы из той же материи, что и сны, и наша маленькая жизнь наполнена снами».
— Красиво.
— Да, не правда ли?
— Мне следовало иметь больше америкашек. Тогда сегодня бы я лучше знала английский. После Третьей мировой я так и поступлю. Если только останусь жива.
— После Третьей мировой ты будешь моей женой, — возражаю я, — если только мы оба останемся живы.
Теперь она оборачивается и смотрит на меня, а у меня по спине бегут мурашки по спине. Я еще никогда себя так не чувствовал от взгляда женщины. No, no, this must be love…[32]
— А наша маленькая жизнь будет наполнена снами?
— Да, — говорю я.
Дождь шелестит в осенней листве. Дождь идет, идет тихо, возвращайся домой, пастушка…
— У тебя есть мужество?
— Для чего?
— Я спрашиваю, есть ли у тебя мужество?
— У меня? — отвечаю я. — Ты же знаешь, я прирожденный трус.
— Хватит молоть чушь, — говорит она, и ее глаза начинают светиться, а узкое лицо становится еще уже. — Я сказала ему.
— Кому?
— Мужу.
— Что?
— Что встретила тебя. С другими ребятами. Совершенно случайно. Прозвучало твое имя. И я задумалась: «Мансфельд? Мансфельд?» И заговорила с тобой. И это оказался ты! Сын его старинного делового партнера!
— Верена!
— Да?
— Ты сошла с ума!
— Конечно! Об этом мы постоянно и говорим! Я хочу тебя чаще видеть! Дольше! Не только тайком! Не только в этой башне! Ты уже задумывался о том, что будет, когда скоро наступит зима?
— Продолжай.
— Что мне тебе сказать? В этой жизни вечно случается неожиданное! Мой муж был поражен! Он сказал, мне следует позвонить тебе в интернат и спросить, не хочешь ли ты прийти к нам в гости, завтра, на ужин.
— Уже завтра?
— Да, поэтому я и спрашиваю, есть ли у тебя мужество.
— Думаю, есть.
— Я рассудила, если ты разок придешь к нам, то сможешь приходить всегда. И во Франкфурте. Мы скоро уезжаем отсюда.
— Всю прошлую ночь я боялся этого.
— Кем ты хочешь стать, Оливер?
Я не отвечаю, потому что стыжусь.
— Ты еще не знаешь?
— Знаю.
— Тогда скажи мне.
— Звучит глупо.
— Скажи!
— Писателем.
— И потому ты стыдишься?
— Это трудно. Может быть, я никогда им не стану. И вообще…
— Ты уже что-нибудь написал?
— Смехотворные любовные истории, для девочек. А больше ничего.
— Так напиши нашу историю!
— Нашу историю?
— Историю о нас двоих! Как мы познакомились. Что уже произошло. И что…
Она запнулась. И я спросил:
— Ты хотела сказать: «И что еще произойдет»?
Она кивает и смотрит на дождь.
— Хорошо, — отвечаю я. — Я попробую. Я дам тебе все прочесть. И если будет плохо, ты мне скажешь, да?
— Да. И если мне что-то особенно понравится, я тебе тоже скажу.
— Пожалуйста.
— Оливер…
— Да?
— Энрико тоже придет завтра вечером. Он вернулся из Рима. Мой муж его пригласил. У тебя хватит мужества?
— Что значит «мужества»? Возможно, Энрико будет еще менее приятно снова увидеться со мной, чем мне опять его встретить! Но что будет дальше?
— Ты доверяешь мне?
— Конечно, нет, — говорю я. — Чепуха. Конечно, я доверяю тебе, Верена.
— Тогда дай мне еще немного времени. И когда сегодня в одиннадцать ты выйдешь на балкон, то кое-что увидишь.
— Ты упражнялась?
— Да, — ответила она. — Теперь я почти достигла совершенства. У тебя есть смокинг?
— И очень элегантный!
— Тогда надень его завтра вечером. А тебе вообще можно уйти?
— Надо спросить шефа. Но наверняка можно. Вы ведь такие знатные люди. Несомненно, это возымело бы действие, позвони твой муж в интернат и скажи, что он меня приглашает. Иначе шеф будет до конца считать, что я иду не к вам, а во Фридхайм в «Какаду».
— Что это?
— Такой бордель, там можно снять проститутку.
— Откуда ты знаешь?
— Один из старших ребят рассказал мне.
— Ты хочешь проститутку, Оливер?
— Знаешь, прежде я хотел спать со всем, что между… что женского рода.
— А теперь?
— А теперь лишь с одной.
— Это правда?
— Клянусь моей жизнью. Нет, твоей жизнью. Нет, жизнью Эвелин!
— Истинно и непреложно?
— Истинно и непреложно.
Верена подходит ко мне, а у меня словно судорога проходит по всему телу, по всем членам, сердце сжимается, я не могу пошевелить ни пальцем. Она говорит, прямо перед моим ртом:
— Знаешь, это должно быть в самом деле правдой…
— Я знаю. Это в самом деле правда.
— Я, наверное, чокнутая, если иду на такое.
— Я тоже чокнутый.
— …но ты мне так нравишься.
— Ты мне тоже.
— Это плохо кончится. Я намного старше тебя.
Опять!
— Не повторяй прежней чепухи!
— Я говорю об этом снова и снова?
— Постоянно. Это ранит меня.
— Но я ведь правда на двенадцать…
— Замолчи!
— Я уже молчу. Уже молчу.
И теперь, как раз когда я хочу ее поцеловать, в чаще залаяла собака и Эвелин начала петь:
Уточки-утята плавают в пруду,
Хвостики задрали, ищут там еду…
— Кто-то идет, — торопливо говорит Эвелин. — Мне надо идти. Завтра в восемь, да?
— Да. И твой муж должен позвонить в интернат.
Она целует меня, но очень торопливо, в щеку, а затем сбегает по лестнице со словами:
— Если кто придет, спрячься. А так выжди несколько минут.
— Да. Сегодня вечером в одиннадцать?
— Сегодня вечером в одиннадцать.
В следующую секунду она уже скрылась. Я подхожу к проему и вижу, как она выходит из башни и удаляется вместе с Эвелин и собакой в сторону леса, осеннего дождя, от меня, все дальше, дальше, не оглядываясь. Вот она уже исчезла за деревьями. Появляются полный мужчина и полная женщина, долго смотрят на башню и затем идут дальше. Наверное, от посещения башни их отпугнула памятная доска.
Я сажусь на старый ящик, стоящий в башенной комнате, и закрываю глаза рукой, и моя рука опять пахнет духами Верены. «Диориссимо». Она сказала, мне надо записать нашу историю. Я так и сделаю. Начну прямо сегодня.
Господи боже мой, к кому я вечно прибегаю лишь в несчастье, если мне что-то нужно или если я чего-то хочу, для себя или для других, пожалуйста, пожалуйста, сделай так, пусть это будет хорошая история!
Глава 17
Принц Рашид Джемал Эд-Дин Руни Бендер Шапур Исфахани молится: «О уверовавшие! Никто не должен насмехаться над другими людьми, ибо, быть может, осмеянные лучше своих насмешников. Не очерняйте друг друга и не поносите друг друга. Старательно избегайте подозрения, ибо некоторые подозрения — грех. Не ищите ошибок другого из любопытства и не говорите плохо о другом в его отсутствие. А что, если кто-то из вас вздумает съесть плоть мертвого брата? Конечно, вам это претит. Так нас пугает Аллах. Смотрите, Он — милостив и милосерден. О люди, Аллах произвел вас от одного мужчины и от одной женщины и разделил вас на племена и народы, чтобы вы с любовью могли познавать друг друга. Воистину, лишь того всех больше чествует Аллах, кто больше всех миролюбив и больше всех любви выказывает. Ибо Аллах — Аллах читает в сердцах всех людей».
Уже вечер, девятый час. А в одиннадцать я стою под дождем на балконе нашей комнаты на втором этаже, и из ночи, из темноты, из дождя ко мне приходит послание из световых знаков с виллы над старой башней:
ЗАВТРА… В… ВОСЕМЬ… Я… РАДА…
И я свечу в ответ:
Я… ТОЖЕ… РАД… ЗАВТРА… В… ВОСЕМЬ…
Сквозь темноту и дождевые потоки приходят знаки:
ДОБРОЙ… НОЧИ… ОЛИВЕР…
Я отвечаю:
ДОБРОЙ… НОЧИ… СЕРДЦЕ… МОЕ…
Да, я напишу нашу историю. Я напишу историю этой любви. Возвращаюсь в комнату. Ноа и Вольфганг еще не спят, горит свет, и они видят, как я надеваю халат.
— Ну и ну, ты ведь насквозь мокрый, — говорит Вольфганг. — Где ж тебя носило?
— Оставь его в покое, — вступается Ноа. — Неужели не видишь, что с ним происходит?
— А что с ним происходит?
— Не is in love.[33]
Yes — I am in love.[34]
Завтра в восемь.
Верена Лорд.
Верена.
Глава 18
Первое, что я вижу, переступая порог виллы, — это Рубенс моего отца: белокурая толстая голая баба за мытьем ног. Картина висит в обшитом деревом холле дома господина Манфреда Лорда. Забавно, не правда ли?
Я нахожу это столь забавным, что совершенно забываю отдать слуге в черной ливрее, открывшему мне дверь, бумагу от цветов, которые я принес. У слуги гладкое вытянутое лицо с холодными, словно лед, глазами и с такими тонкими губами, что можно подумать, у него вовсе нет рта. Он — тощий, маленького роста, надменный и самоуверенный. Мне вспоминается наш господин Виктор! Что за славный малый он был. Интересно, где он теперь работает?
