Владимир Богомолов - Момент истины (В августе сорок четвёртого)
На восьмерых человек из тринадцати мы в этот же день составили полные словесные портреты для проверки по розыску и почти на всех сделали большую часть необходимых запросов по местам жительства и пребывания в интересующий нас период. К сожалению, две трети польской территории ещё находились под властью немцев, что крайне затрудняло нашу задачу.
В Лиду я вернулся затемно. Четыре взлёта и четыре посадки в один день, к тому же ужасная болтанка на обратном пути – для наземного офицера это многовато. Меня мутило, а когда самолёт внезапно проваливался, казалось, на сотни метров, всё внутри обрывалось. С чувством облегчения я вылез на лидском аэродроме, ступил на твёрдую землю и направился к отделу контрразведки авиакорпуса; меня шатало, как пьяного, и более всего хотелось лечь или же стать на четвереньки и ухватиться за траву руками.
Возле здания отдела, патрулируемого на расстоянии автоматчиками, стоял десяток автомашин и два разгонных мотоцикла с колясками; дежурили водители.
У самого крыльца полушёпотом разговаривали трое в плащ-накидках; при моём приближении они умолкли. Когда я поднимался по ступенькам, дверь открылась, и мне навстречу из здания быстро вышел, скорее даже выбежал, военный с тёмной окладистой бородой, в кожаном пальто и форменной фуражке.
– Товарищ генерал, мы здесь! – сообщил ему один из ожидавших.
Я догадался, что это начальник Управления по охране тыла фронта генерал Лобов.
Большое помещение при входе направо было полно прибывшими офицерами; они сидели на скамьях, негромко разговаривали, пили чай, здесь же, на столах, чистили автоматы, брились, некоторые спали прямо на полу.
В коридоре стояли двое военных в плащ-палатках и пограничных фуражках, один записывал что-то в служебном блокноте, а второй, когда я поравнялся с ними, говорил ему:
– И ещё выясните, где размещать собак и кто выделяет для них полевую кухню? И распространяется ли на них приказ об усиленном питании?
Егоров и Поляков находились в кабинете начальника отдела – генерал как раз докладывал по «ВЧ» в Москву о розыскных мероприятиях по делу «Неман».
Я хотел сразу же прикрыть дверь, но подполковник – он говорил по местному полевому телефону, – увидев меня, подозвал энергичным жестом и указал на стул.
– Ничем не могу помочь, – продолжал он в трубку. – Товарищ гвардии полковник, это приказ начальника штаба фронта… Чем прибывшие бойцы лучше ваших лётчиков, вы можете поинтересоваться непосредственно у него… Что?.. Оставьте своих дневальных, дежурных офицеров, но обе казармы должны быть освобождены немедленно, подчёркиваю – немедленно!.. У меня всё!..
По разговору Егорова, по его возбуждённому лицу и голосу я понял окончательно, в каком напряжении они здесь пребывают. Генерала, видимо, в чём-то упрекали или задавали неприятные вопросы; он отвечал твёрдо, уверенно, но проскальзывали оправдательные интонации.
В заключение, приблизя мембрану к губам, он убеждённо сказал:
– Заверьте генерал-полковника и Ставку, что делается всё возможное, и я надеюсь, что завтра, в крайнем случае послезавтра мы их возьмём.
Положив трубку, он поднялся, пошёл к двери и, должно быть только теперь увидев меня, по своему обыкновению в упор спросил:
– Что у вас?.. Есть что-нибудь существенное?
Я не успел ответить, поднявшись, только ещё формулировал ответ, как он, поняв, что ничего существенного у меня нет, толкнув дверь, шагнул через порог, потом внезапно обернулся и тут-то сказал мне, что мы занимались Николаевым и Сенцовым «за неимением лучшего, за неимением более перспективного», что надо было прояснить всё раньше, не тратя на них трое суток. Потом, словно вспомнив, быстро спросил:
– Лопатку нашли?
– Он только вернулся из Гродно и Белостока и не в курсе… – невозмутимо заметил подполковник. – Поисками лопатки занимается лейтенант Блинов.
Генерал рывком захлопнул за собой дверь.
Я доложил Полякову о результатах работы в Гродно и Белостоке, рассказал о лицах, заслуживающих нашего внимания, – наибольший интерес он проявил к братьям Комарницким.
С его слов я понял, что никаких облегчительных новостей по делу нет. Москва предложила провести войсковую операцию, генерал и он, Поляков, полагая это нецелесообразным, преждевременным, высказались отрицательно. Тем не менее проводятся самые интенсивные приготовления. В Лиду и в Вильнюс перебрасываются маневренные группы девяти пограничных полков и сапёрные подразделения. Всего к исходу ночи в обоих районах должно быть сосредоточено семь тысяч человек, до трёхсот грузовых автомашин и как минимум сто восемьдесят служебно-розыскных собак.
Поляков собирался ехать на предварительный инструктаж командиров прибывающих подразделений. Он придавал большое значение тщательному наставлению всех привлекаемых, особенно армейских офицеров, и предложил мне отправиться с ним.
– Где же Блинов? – посмотрев на часы, сказал он и потянул носом. – Должен бы уже вернуться. Давай дождёмся его и поедем…
53. Гвардии лейтенант Блинов
Он вернулся в Лиду на аэродром затемно.
В отделе контрразведки авиакорпуса за наглухо зашторенными окнами что-то происходило.
Снаружи здание, как всегда, патрулировалось на расстоянии автоматчиками, но против крыльца стояло не две-три автомашины, как обычно, а семь, среди них полуторка и два «доджа», в том числе генеральский – Андрей, подойдя, узнал его по пробоинам в лобовом стекле. В большинстве машин сидели наготове шофера.
Андрей притаился в темноте неподалёку от крыльца, ожидая, когда выйдет Алёхин, чтобы доложить ему о бесплодности поисков, о том, что рощу обшарили дважды – вдоль и поперёк, – но лопатки там не оказалось…
Зайти в здание он не решался. Более всего он боялся встретиться с Егоровым. Он не без ужаса представлял себе, как сталкивается с генералом, как тот в упор спрашивает его о лопатке и, узнав, что она не обнаружена, презрительно говорит Полякову: «Лопатку не сумел найти… Какой же это боевой офицер?! Детский сад, да и только!»
Медлить с докладом, однако, было нельзя. Хижняк, как и ожидал Андрей, находился в помещении взвода охраны, с тыльной стороны здания. Сидя возле кухни, он пил чай и беседовал с пожилым бойцом-поваром, своим земляком. Андрей, поманив его рукой, попросил сходить и вызвать капитана.
Алёхин появился на крыльце тотчас – ждал. Андрей окликнул его и, волнуясь, доложил.
– А хорошо искали, тщательно? – спросил капитан.
– 3-землю носом р-рыли!.. – для большей убедительности словами Таманцева сказал Андрей. – Д-дважды прошли… в-вдоль и п-поперёк.
– А с теми, кто машину нашёл, кто первыми в роще был, с Павленками, разговаривал?
– Т-так т-точно! Лопатки в м-машине не было. Я в-взял р-расписку.
– Расписка распиской… Ты-то сам как считаешь? Твоё мнение?
– Н-не было её в м-машине… И в р-роще нет… – упавшим голосом сказал Андрей.
В темноте Андрей не мог разглядеть выражение лица капитана, а говорил Алёхин, как всегда, ровно и вроде спокойно, и всё же Андрей уловил в его вопросах нетерпение, если не взволнованность.
– Поужинай во взводе, – велел капитан. – Потом придёшь сюда и в последнем кабинете налево напишешь подробный рапорт. На имя подполковника. Что конкретно сделано, с кем разговаривал и своё заключение. Рапорт оставишь у секретаря. И до утра можешь спать… Да… квартира занята и во взводе люди. Ложись-ка в машине!..
И Алёхин скрылся за дверью – пошёл докладывать…
Во взводе повар под нашёптывание Хижняка налил до краёв литровый котелок густых тепловатых щей с кусками мяса, нарезал большими ломтями полбуханки хлеба. Андрей, сутки не державший и крошки во рту, с жадностью набросился на еду, не замечая ни вкуса, ни своего громкого чавканья.
Дверь в соседнюю комнату была открыта, и там на двухъярусных нарах не раздеваясь спало несколько офицеров с погонами разных родов войск на гимнастёрках; двое старших лейтенантов, молодые и сильные ребята, сидели и чистили автоматы.
– Из Москвы… – успел шепнуть Андрею Хижняк, – целый самолёт…
И квартиру, где не раз ночевала группа, тоже заняли…
Все прибывшие были примерно одного определённого возраста (двадцать пять – тридцать лет), как на подбор крепкие, мускулистые; кроме пистолетов, они имели перебинтованные в дорогу обмотками личные автоматы. И Андрея осенило: «Чистильщики!»; скорее всего не просто чистильщики, а, как выражался Таманцев, «волкодавы».
Целый самолёт – такого за два месяца службы Андрея в контрразведке ещё не случалось. Алёхин ничего ему не сказал, и Андрею в голову не могло прийти, что приезд генерала, и лопатка, которую он не нашёл, и прибытие этих людей – всё имело прямое отношение к разыскиваемому их группой уже двенадцатые сутки передатчику.
