Стефани Майер - Ослепленная правдой
К этому времени по задымленным коридорам бежали в панике и другие слепцы. Пожар, пожар, кричали они, и можно было убедиться воочию, до чего же скверно продумано и организовано размещение людей в этой, называйте, как хотите, клинике для душевнобольных, психиатрической больнице, сумасшедшем доме, посмотрите, ведь каждая из кроватей сама собой, со всеми своими замысловатыми железяками, превращается в настоящий капкан, представьте, какие ужасающие последствия проистекут от того, что в палате на сорок душ, не считая тех, кто спит на полу, предусмотрена только одна дверь, ведь если огонь подберется с этой стороны и перекроет выход, никто не выберется. К счастью, как неоднократно уже бывало в истории человечества, случается, что несчастье несет с собою благо, реже, конечно, говорится о том, что и благо несет с собой несчастье, есть в нашем мире такое вот противоречие, ибо об одном постоянно упоминают, про другое позабывают, ну а в нашем случае благом оказалось то, что на каждую палату предусмотрено вот именно что по одной двери, благодаря чему, то есть благом этим одаривая, огонь, в котором сгорели бандиты, так долго бушевал в их палате, не вырываясь наружу, так что если бы не всеобщее смятение и паника, не пришлось бы, глядишь, скорбеть по другим погибшим. Потому что в этой пресловутой панике очень многие слепцы были насмерть затоптаны, задавлены, в стены вмазаны, такое вот действие она производит, таков ее, можно сказать, природный эффект, когда дает себя знать животное начало, да и растительное было бы не лучше, деревья с травой, будьте уверены, вели бы себя так же, не будь у них корней, так крепко и цепко вросших в почву, а любопытное, надо полагать, зрелище являл бы собой бегущий от пожара лес. Внутренний двор был в полной мере использован в качестве убежища теми слепцами, которые догадались открыть окна в коридоре и выскочили наружу. Иные, выпрыгнув, теряли равновесие, оступались и падали, плакали и вопили, чем, впрочем, занимаются и сейчас, хоть и находятся в безопасности, относительной, разумеется, но будем все же уповать, что, когда прогорит и рухнет крыша, а в небо, как из жерла вулкана, ударит столб пламени и горящей черепицы, огонь не вздумает переметнуться на кроны деревьев. В правом крыле царит не меньший страх, потому что слепцу только дай учуять запах дыма, и он тотчас решит, будто горит где-то рядом, что вовсе не так, и в одно мгновение коридор оказался забит людьми, и если не найдется кому навести тут порядок, худо нам всем придется. Кто-то вспомнил, что жена доктора покуда еше зрячая, да где же она, раздались голоса, пусть скажет, что происходит, куда нам идти, где она, я здесь, только сейчас сумела выбраться из палаты, и произошло это из-за косоглазого мальчугана, спрятался так, что никак не найдешь, но теперь уже он здесь, здесь, я мертвой хваткой вцепилась в него, пришлось силой разжимать мне пальцы, а другой рукой я держу руку мужа, а следом идет девушка в темных очках, а за ней, куда иголка, туда и нитка, старик с черной повязкой, а дальше первый слепец и его жена, все мы рядом, держимся вместе, сбились плотно, как сосновая шишка, которую даже такому жару не расколоть. Между тем кое-кто из здешних слепцов последовал примеру обитателей левого крыла и выскочил во внутренний двор, они не могут видеть, что большая часть здания с той стороны уже обращена в сплошной костер, но чувствуют, каким раскаленным воздухом веет, какой обжигающий ветер дует оттуда, где кровля покуда еще держится, но листья на деревьях медленно сворачиваются от жара. Тогда кто-то крикнул: Да что мы тут застряли, почему не выходим наружу, а ответ, долетевший из этого моря голов, дан был буквально в двух словах: Там солдаты, однако: Лучше от пули помереть, чем изжариться заживо, возразил старик с черной повязкой, и чувствовалось - человек знает, что говорит, а может быть, его устами говорит сейчас та женщина с зажигалкой, кому не выпало легкой смерти от последней пули, выпущенной слепым счетоводом. Сказала тогда жена доктора: Дайте-ка я поговорю с солдатами, не может быть, чтобы они оставили нас умирать вот так, у солдат ведь тоже есть сердце. И, ведомые надеждой на это, слепцы образовали узкий проход, по которому двинулась жена доктора, увлекая за собой своих. Дым застилал ей глаза, так что вскоре она станет слепей своих подопечных. С трудом сумели втиснуться в вестибюль. Двери были высажены, слепцы, прятавшиеся там, быстро поняли, что место небезопасно, захотели выйти, поднаперли, но другие сопротивлялись как могли, то есть очень упорно, ибо в них еще сидел страх попасться на глаза солдатам, однако и они сдались, почувствовав, что огонь совсем близко, прав оказался старик с черной повязкой, лучше от пули помереть. От пули так от пули, за этим, судя по всему, дело не станет, жена доктора сумела наконец выбраться на крыльцо, причем оказалась практически полуголой, потому что обе руки у нее были заняты, и нечем, стало быть, обороняться от тех, кто хотел присоединиться к ее маленькой группе, пробивавшейся вперед, вскочить, так сказать, на подножку отходящего поезда, и вот, наверно, вытаращатся солдаты, когда она предстанет перед ними, выставив на поглядение едва прикрытые груди. И уже не луна освещала обширное пустое пространство между крыльцом и воротами, а неистово полыхающее зарево пожара. Жена доктора закричала: Пожалуйста, пожалуйста, ради всего, что вам дорого, дайте нам выйти, не стреляйте. Никто не отозвался. Прожектор по-прежнему не горел, у ворот не видно было ни одной фигуры. Одолевая страх, жена доктора сошла вниз еще на две ступеньки. Что там, спросил муж, но она не ответила, ибо не могла поверить своим глазам. Спустилась с крыльца и двинулась к воротам, по-прежнему ведя за собой косоглазого мальчика, мужа и всю прочую компанию, и теперь уже последние сомнения отпали, солдаты ушли, или их увезли, потому что они, да, и они тоже ослепли, и наконец-то слепы стали все.
Дальше, вероятно, для простоты, все произошло одновременно, то есть жена доктора объявила громогласно и во всеуслышание, что все свободны, с чудовищным грохотом, взметнув во все стороны языки пламени, обрушилась крыша левого крыла, с криками устремились к воротам слепцы, не все, правда, потому что из тех, кто был внутри, одних растерли о стены, из других ногами замесили бесформенное кровавое тесто, а высоко взвившееся пламя охватило все здание, чтобы все это обратить в пепел. Ворота распахнуты настежь, безумцы выходят.
Говорят слепцу: Ты свободен, отворилась дверь, отделявшая тебя от мира, свободен, тебе говорят, иди, а он не идет, застыл в страхе посреди улицы, и он, и все прочие, не знают, куда идти, потому что и сравнить даже нельзя жизнь в упорядоченном и рационально обустроенном лабиринте, каким по определению является сумасшедший дом, с тем, чтобы бродить без поводыря в лице человека или собаки, если, конечно, у собаки есть лицо, по лабиринту безумному и дикому, в который обратился город, и память здесь никакое не подспорье, ибо способна показать лишь образы тех или иных мест, но отнюдь не пути, к ним ведущие. И вот, у пылающего здания больницы, ощущая на лицах живые волны жара, слепцы и воспринимают это как нечто, до известной степени их оберегающее, нечто, заменившее стены, то есть одновременно и лишающее свободы, и дарующее безопасность. Они держатся кучно, они жмутся друг к другу, как овцы, и никому не хочется стать овцой заблудшей, потому что заранее известно, что никакой пастырь искать ее не пойдет. Пожар мало-помалу утихает, место действия теперь вновь освещено не заревом, а луной, и слепцы впадают в беспокойство, ибо нельзя же торчать здесь: До скончания века, говорит один из них. Кто-то спрашивает, день сейчас на дворе или ночь, и причина столь неуместной любознательности выясняется очень быстро: А вот интересно, еду-то привезут или нет, может быть, опять задержались, мало ли что случилось, так уж бывало раньше. Так ведь солдат нет. Ну и что, их могли увести, потому что стали не нужны. Не понял. Ну, потому что, к примеру, угроза заражения миновала. Или потому что придумали лекарство от нашей болезни. Хорошо бы. Ваши бы речи. Так что делать-то будем. Я лично останусь здесь до утра. А как ты узнаешь, что утро. По солнцу, по теплу его лучей. А если пасмурно. Столько часов пройдет, и в конце концов утро придет. Иные слепцы, измучившись, уселись прямо на землю, иные, ослабев еще больше, просто упали, причем кое-кто - в обморок, может быть, ночной холод приведет их в чувство, но не вызывает сомнений, что, когда сыграют побудку, разбудит она далеко не всех несчастных, ибо иные дотянули только до этой вот минуты, как тот марафонец, который рухнул замертво за три метра до финиша, хотя, в сущности, о какой жизни нельзя сказать, что она не оборвалась прежде срока. Для тех слепцов, которые сидели или лежали, ожидаючи, когда солдаты, а не солдаты, так еще кто-нибудь, ну, вот, скажем, хоть красный крест, принесут еды и обеспечат иные удобства, необходимые для жизни, разочарование наступит чуточку позже, вот и вся разница. А если кто-нибудь здесь уверовал, что открыли средство от нашей слепоты, то даже и он не кажется от этого счастливей.
