Ирвинг Стоун - Греческое сокровище
Когда спустились сумерки и рабочие стали потихоньку сворачивать работу, Генри заметил выступающий из отвесного склона край мраморной плиты с признаками художественной работы: прежде он близоруко решил, что это руины храма, построенного в 310 году до новой эры полководцем Александра Великого Лисимахом. Это был турецкий участок, совсем недалеко от разделительной линии. Он предупреждающе тронул Софью за локоть и быстрым шагом направился к рабочим.
— Уже темно. Как бы не покалечить друг друга. Несите инструменты на склад и получите деньги у Яннакиса.
Повинуясь молчаливому приказу, Софья не трогалась с места. Она раскланивалась с проходившими мимо, желала им хорошего отдыха в домашнем кругу. И только последний рабочий растаял в темноте, она подошла к Генри.
— Софья, нужна твоя помощь. Нужно побольше отрыть эту плиту, чтобы увидеть, что это такое. Я совком разрыхлю землю вокруг, а ты относи ее руками. Не бойся, она не вывалится, она крепко замурована.
Они работали, не разгибая спины, пока не освободили от земли порядочный кусок плиты. Это был паросский мрамор: триглифы окружали высеченную метопу. В ней было более шести футов в длину, три — в высоту, и толщиной плита была в шесть дюймов.
Они отступили назад и непроизвольно взялись за руки. Генри до боли сжал ее пальцы. На метопе было горельефное изображение бога солнца Аполлона, правившего четверкой коней. Над головой Аполлона венцом расходились солнечные лучи.
— Великолепная работа! — задохнулся Генри. — Раздувшийся хитон Аполлона, его энергичное лицо выдерживают сравнение с лучшими горельефами Акрополя. А кони! Они же фыркают, несясь по поднебесью! Здесь все анатомически верно. Нет, я впервые вижу столь мастерскую работу! Вот он, наш первый шедевр.
Он осторожно, словно оглаживая, провел рукой по метопе.
— Она в прекрасном состоянии. Обрати внимание на эти дорические колонны, оцени, какие разные все четыре коня, у каждого особая стать, и как дружно они вскинули передние ноги перед могучим прыжком.
Софья огляделась в сгущавшихся сумерках.
— Мы на земле Фрэнка Калверта или на государственной?
— Здесь все близко. Мы в нескольких ярдах от каменоломни на участке Фрэнка. А здесь-то, увы, турки хозяева.
— Как же, прости господи, можно поделить пополам творение скульптора? Аполлон без коней, кони без Аполлона — это же бессмыслица!
— Да и ценность плиты как произведения древнего искусства будет утрачена. Это такая же дикость, как распилить вдоль Венеру Милосскую или Давида Микеланджело и каждому компаньону отдать его половину.
Софья озорно блеснула глазами.
— Я придумала: давай расщепим плиту, она ведь толстая. Верхнюю часть возьмем себе, а заднюю стенку отдадим туркам.
Оба рассмеялись. Генри положил руку ей на плечо.
— Тотчас видна хитроумная гречанка! Она уже серьезно спросила:
— Ты не думаешь, что ее надо бы чем-нибудь прикрыть? Для безопасности?
— Не надо. Наша стража уже ушла и раньше понедельника не объявится. До понедельника здесь вообще никого не будет. Завтра я хочу показать ее Фрэнку Калверту.
Калверты приехали около одиннадцати. Софья первым делом потащила их воочию убеждаться, чего достиг Генри с начала апреля. Фрэнк ахал, слушая, сколько земли выбрали все бригады, у него разбегались глаза от множества рабочих площадок, террас и обводных галерей на государственной территории холма.
— Но собственно троянских сооружений вы не нашли? —
спросил он.
— Так, остатки строений… Акрополь, храм, дворец — их мы
не нашли… пока.
— Вы поставили перед собой грандиозную задачу.
— Мы не очень преуспели на вашей половине, Фрэнк, только начинаем. Я хочу показать вам мраморный карьер на вашей земле, где много сотен лет назад мародерствовали турки. И еще у меня есть про запас нечто поразительное.
Фрэнк внимательно вгляделся в четырехугольный провал.
— Я часто задумывался над тем, как появилась здесь эта дыра. Безусловно, вы правы. Теперь я вспоминаю, что встречал мраморные колонны и плиты на всем пути до троянской Александрии, а это сорок миль вдоль побережья.
Взяв миссис Калверт под руку, Софья подвела ее к метопе. По пятам за ними шли Генри и Фрэнк. Генри мягкой тряпкой обмахнул плиту. Первой пришла в себя миссис Калверт.
— Боже, какая красота! Ничего подобного не видела в своей жизни, даже в музеях. Каков может быть ее возраст?
Посоветовавшись. Генри и Фрэнк решили, что это поздне-греческая эпоха, между 300 и 200 годами до рождества Христова.
— Мы в затруднении, — выдавила смешок Софья. — мы не знаем, что с ней делать.
Генри пересказал Калвертам их вчерашний разговор.
— Сделайте умнее, — загорелся Фрэнк. — Что вам мешает тайком вывезти ее из страны? Это ваш первенец — при чем здесь турки?
— Но каким образом? Не везти же ее в Чанаккале…
— Не вы ли мне говорили, что какой-то пароходик доставляет вам сюда провизию?
— Действительно, — ответил Генри, — как раз через пару дней капитан Папалиолос приведет «Таксиархис» в заливчик Бесика.
— Чудесно! — Фрэнк обнаруживал азарт спортсмена. — Сколько у вас людей, на которых можно положиться?
— Трое. Мои десятники.
— И Яннакис. — подсказала Софья, — он самый верный.
— Отлично, — заключил Фрэнк. — Сегодня же оберните мрамор брезентом, свяжите веревками, возьмите в Хыблаке хорошую арбу и отвезите ваше чудо на берег залива. И оставьте лежать на берегу, никто не тронет. На судне есть лебедка?
— Простой ворот, старенький…
— Подойдет, — успокоил Фрэнк. — Грузите плиту на пароход, отправляйте в Пирей, и комар носа не подточит.
Все четверо долго стояли молча. Первой опомнилась Софья.
— Пойдемте в дом! Мы приготовили для вас настоящий треческий обед… поджаренные хлебцы с икрой, салат из рыбной икры, маринованные бараньи мозги…
Проводив Калвертов, Генри послал Яннакиса в Хыблак договориться с Драмали относительно арбы и пары лошадей. Сомнения одолевали Софью.
— Мой милый, я не хочу морализировать, но правильно ли мы делаем?
— В этом испорченном мире нет ничего безусловно правильного. Коль скоро мы с тобой решили, что нельзя пилить Аполлона пополам, у нас одна задача: передать его в музей неповрежденным. С этим ты согласна?
— Да… Видишь ли, мне еще оттого не по себе, что я боюсь: вдруг мы потеряем разрешение на раскопки, если попадемся?
— Не попадемся. Я все беру на себя. И всю ответственность тоже.
Она нервно рассмеялась.
— Я имею в виду моральную ответственность. Захватив десятников и нагрузившись рулонами брезента и связками крепких веревок, Генри и Софья направились к Аполлону. Они надежно спеленали плиту, а здесь подоспел и Яннакис с арбой, подогнал ее ближе к двухтонной махине. Пока он сдерживал лошадей, десятники подняли плиту лебедкой, аккуратно уложили на дно арбы и надежно привязали. Яннакис и Поликсена сели на высокие козлы спереди, Макрис и Деметриу устроились на плите и задымили самокрутками. Генри отдал последнее напутствие:
— Оставьте ее точно против того места, где в прошлый раз пристал вельбот. Вы его и разгружали.
В четверг Шлиманы получили известие, что «Таксиархис» бросил якорь в заливе Бесика. Капитан Папалиолос доставил долгожданные десятифутовые рычаги. Генри немедля ускакал на побережье. Яннакис снова позаимствовал у Драмали арбу и взял с раскопок одну лебедку.
Их груз лежал на берегу нетронутый. Яннакис встал к лебедке, семейный экипаж погрузил плиту в бот и отчалил. Капитан Папалиолос взялся за ручку своего допотопного ворота и поднял Аполлона на борт «Таксиархиса». Тем временем на берегу Яннакис грузил на арбу корзины с припасами и железные ломы.
Берег и пароход обменялись прощальными криками. Капитан вез письмо для Георгиоса Энгастроменоса: в Пирее принять плиту и поставить в саду у Шлиманов, около бассейна.
Капитан дал задний ход, медленно развернул судно и взял курс в Эгейское море. В это самое время, нещадно нахлестывая ослика и колотя пятками по его бокам, притрусил их турок-опекун. Соскочив на землю, он устремил на Генри испытующий взгляд.
— Что вы здесь делаете?
— Принимаем груз, — ответил Генри.
— Не сбивайте меня. Что вы погрузили на пароход? В Хыблаке говорят, что в воскресенье вы вывезли что-то большое. Не это ли вы сейчас отправили? Скажите, что это было. Я требую.
— Да что вы так беспокоитесь? Просто это была большая тара. Там наша половина находок.
— Немедленно верните пароход. Я хочу сам увидеть, что вы погрузили.
— Он уже далеко, — огорчился Генри, — докричитесь сами, если можете.
И надзиратель послушно поднял руки ко рту, только на «Таксиархисе» все уже давно оглохли. Генри как мог успокоил стража. Скоро тот и впрямь перестал дуться. А пароход все полз к горизонту, оставляя за собой черный дымный хвост.
