Анри де Ренье - Амфисбена
Наоборот, вдруг неожиданно у них являются желания, которые мы должны тотчас же удовлетворить, если не хотим прослыть у них невежами… Вот народ-то! Я не припомню ни одной увеселительной поездки, которая не была бы испорчена женским капризом, дурацкой обидой или глупой ссорой. Ты можешь мне возразить, конечно, что моя опытность требует еще подтверждения, что я не имел дела с дамами вполне приличными, лучшего общества. Это правда, но, видишь ли, в сущности все они одинаковы; только с девчонками, по крайней мере, можно поругаться как следует. Этого преимущества мне очень не хватало бы в обществе светских женщин, и потому я в этой области не работаю. С кое-какими мне приходилось сталкиваться, но мне надоедают их жеманства, предисловия, манера торговаться. Я в любви стоял за проворность. К чему вертеть волынку? Женщина представляет интерес только в постели. К этому всегда и нужно приходить. В конце концов, они и сами это отлично знают, и если с ними долго церемониться, то они обижаются. Они видят в этом недостаток нетерпения, которого они нам не прощают. И они злопамятны, негодяйки! Так что в последнюю минуту, когда вы все исподволь подготовили, достаточно выказали деликатности и считаете, что незаметно их довели до желаемой точки, – вдруг они у вас ускользают между пальцев, делают вам реверанс и прямо в нос хохочут. Для них нет большего удовольствия, как разыграть такую штуку. Они обожают рисковать нашей головой. Видишь ли, в любви есть такой момент, и этот момент не следует слишком откладывать, в который следует быть решительным, отложив в сторону все прекрасные чувства и деликатности, в который все сомнения бесполезны и опасны. Помолчав немного, он продолжал: – Я чувствую, что ты со мною не согласен и всегда считал меня довольно грубою личностью. В сущности, в твоем определении есть доля правды. Да, я – самец, а ты – любовник. Ну, будем говорить начистоту. Я уверен, что ты ни разу не взял женщину силой. Ты всегда ждешь, чтобы она сама отдалась. Ты всегда даешь им время решиться принадлежать тебе.
Я насквозь вижу твою методу, мой дорогой. У тебя есть убедительность и чувствительность; ты возразишь мне, что, кроме того, твоя метода не так плоха и достигает цели, что, пользуясь ею, ты имел столько же любовниц, как и всякий другой. Может быть, это и справедливо, но тут дело в личной привлекательности. Успехом своим ты обязан тому, что ты молодой человек, приличный, симпатичный, умеешь разговаривать, умеешь быть нежным, галантным, милым. Да, у тебя есть ум и сердце, одним словом, ты выигрываешь при ближайшем знакомстве. Если расположение, которое женщина может иметь к тебе, вначале несколько неустойчиво, оно может укрепиться по мере того, как она будет узнавать твои достоинства. В конце концов, такого рода успех не имеет в себе ничего неприятного. Должно быть, даже занятно видеть, как мало-помалу завоевываешь почву и что тебя ценят все больше и больше. Не говоря уже о том, что, вероятно, очень возбудительно наблюдать, как зреет плод, касаться его, ощупывать, удостоверяться, что он почти готов, скоро упадет. Это все прекрасно, но признайся, что для этого нужны способности, которых у меня, скорее, нет. Во-первых, обладаю ли я внешностью, подходящей для такого образа действий? Разве люди такого сорта, как я, могут производить медленные операции? Что бы я выиграл от ближайшего знакомства, спрашиваю тебя? Представь себе толстого Антуана Гюртэна в роли соблазнителя, пускающего в ход свои чары? Надо мною стали бы смеяться. Я прибегнул к другим способам и так удачно, что теперь ты можешь полюбоваться, куда это меня привело.
Антуан Гюртэн, вздохнув, умолк. Вдали, в конце яхты, г-жа де Лерэн проворно карабкалась на капитанский мостик. Ее силуэт элегантно выделялся на синем небе. Я встал, боясь, что Антуан снова заговорит о моей любви к г-же де Лерэн. Кажется, он понял мою мысль, потому что только добавил со смущенным видом:
– Послушай, Жюльен, я должен тебе сказать одну вещь, которая меня мучает уже некоторое время. Четыре года тому назад я не очень хорошо поступил по отношению к тебе в некоторых обстоятельствах. Я был не прав и надеюсь, что ты перестал сердиться на меня. И вот я хотел, я постарался… Одним словом, я был бы рад, если бы мог как-нибудь загладить окончательно это скверное воспоминание. Ну, иди же к г-же де Лерэн, видишь, она делает тебе знаки, чтобы ты поднялся к ней на капитанский мостик. Довольно сегодня я тебе надоедал, старина.
Смешной человек, этот Антуан! Итак, он захотел предоставить мне "компенсацию" тем, что пригласил через свою тетушку г-жу де Лерэн на "Амфисбену". Со стороны всякого другого человека это могло бы показаться оскорбительным и несколько бесцеремонным, но к Антуану нельзя относиться так строго.
В море. Тот же день
Маленькая Сирвиль, и Жюльета из виллы Вальмарана, и все другие, которых я считал любимыми мною, – как ваши тщетные маленькие тени рассеялись от воздуха открытого моря! Они жили в закоулке моей памяти. Иногда они на минуту выходили оттуда, и каждая несла в своих руках еще не остывший пепел воспоминаний. Теперь, когда они приходят мне на ум, я едва узнаю их. Их отдаленным, стертым лицам не удается более улыбаться или плакать, до того они смутны и неопределенны. Когда я произношу их имена, они не будят отзвука в моем сердце. Их формы представляют собою не более как неясный пар. Они навсегда умерли, а между тем каждая из них выражала какой-нибудь момент моей жизни, настоящей жизни, той жизни, в которой я любил, как мне казалось. И вот теперь они больше ничего не значат. С этих пор на другом лице, на других формах сосредоточены для меня желание любви и жизни. Другое существо владеет всеми моими мыслями.
Да, всё, кроме нее, на этом судне кажется мне как бы не существующим и химеричным. Спутники путешествия, матросы экипажа для меня лишь смутные призраки. Напрасно стараюсь я возбудить в себе интерес к ним. Я терпеливо слушаю, что говорит мне славная г-жа Брюван, я слушаю, что говорит мне Жернон, я присутствую при достопочтенном супружеском флирте, что продолжают с неустанной настойчивостью г-н и г-жа Сюбаньи в течение сорока лет своего супружества. Какую важность все это могло иметь? Сейчас только я слушал слова Антуана Гюртэна. Единственно, что у меня осталось от них, это то, что он произнес имя Лауры де Лерэн. Остальное – только жалкий улетучившийся шум. Иногда мне кажется, что я живу среди автоматов. Когда я наклоняюсь к машинному отделению и вижу, как двигаются составные части с клапанами, как вращаются оси, я воображаю, что этот мощный и сложный механизм предназначен не только для того, чтобы двигать "Амфисбену". Я приписываю ему помимо воли более странные воздействия. Не он ли заставляет и всех людей на судне двигаться взад и вперед, говорить, есть? Когда винт перестанет действовать, начатый жест остановится, разговор прервется на полуслове. Все окружающие меня куклы застынут в тех положениях, в каких застанет их эта остановка.
Да, "Амфисбена" производит на меня впечатление заколдованного корабля, управляемого каким-нибудь таинственным и благорасположенным волшебником. Он предоставил это судно нам, мне и Лауре де Лерэн. Одни мы в нем по-настоящему живем, остальные – не более как иллюзия. Волшебник создал их лишь для того, чтобы сделать наше одиночество более полным. Куда же везет нас этот властитель судеб? Не все ли мне равно, как называются места, куда мы плывем: Неаполь, Палермо или Сиракузы! Я желаю только, чтобы одни любимые глаза улыбались красоте моря, прелести пейзажей, живописности городов. И особенно желаю я, чтобы как-нибудь вечером благосклонное ухо выслушало мои слова и рука в знак согласия легла на мою руку. О всемогущий волшебник, одари меня этим счастьем. А ты, корабль с легендарным названием, мифологическая "Амфисбена", будь послушен веленьям любви!
8 июня. Море
Я поднялся на палубу… Мною владело необыкновенное волнение. Свежий воздух меня успокоил. День еще не наступил, но не было уже совершенно темно. Окружающая нас темнота более легкого состава, словно тоньше, не так компактна, реже. На мостике я нахожу дежурным помощника капитана, г-на Бертэна. Это молодой человек с белокурой бородой, с приятными манерами. Я уже не один раз беседовал с ним, и я предпочитаю его капитану, г-ну Ламондону, довольно необщительному человеку. Г-н Бертэн облокотился на доску, где четырьмя кнопками прикреплена карта. При свете маленькой электрической лампочки он указывает мне наш путь и пункт, где мы должны находиться в настоящую минуту. Мы приближаемся. Вскоре г-н Бертэн показывает мне пальцем налево далекий огонек, который зажжен на острове Иския. Г-н Бертэн потирает руки. В эту минуту я замечаю, что я различаю землю. Понемногу вокруг нас распростирается неопределенная белизна. Вся яхта словно выплыла из темноты. Море странной молочной бледности. Воздух посветлел, очистился от мрака. Это самое начало зари, ее свежесть, ее трепет, ее печаль.
