Арнольд Беннетт - Повесть о старых женщинах
Мистер Пови вознегодовал.
— О, нет! — запротестовал он, уязвленный такой немногословностью.
У него уже давно не было родственников, кроме одного двоюродного брата-кондитера, и он мечтал, что наконец вся семья соберется на Рождество у него в доме, и мечта эта была дорога его сердцу.
Миссис Бейнс ничего не ответила.
— Мы, наверное, не сможем оставить лавку, — сказал мистер Пови.
— Чепуха! — резко возразила миссис Бейнс и поджала губы. — Рождество приходится на понедельник. — От толчка экипажа ее голова откинулась к дверце, и локоны закачались. Седины в них не было совсем, лишь кое-где мелькали белые нити!
— Сделаю все возможное, чтобы мы туда не поехали, — бормотал разгневанный мистер Пови наполовину для себя, наполовину для Констанции.
Он омрачил сияние дня.
Глава II. Рождество и последующее
I
Мистер Пови играл гимн на фисгармонии, ибо было решено, что в церковь никто не пойдет. Констанция в траурном платье и белом переднике сидела на подушечке перед камином, а около нее спокойно покачивалась в качалке миссис Бейнс. Стояла необычайно холодная погода, и руки мистера Пови в митенках были красно-синего цвета, но, подобно многим владельцам лавок, он почти перестал ощущать капризы температуры. Хотя огонь в камине неистовствовал, тепло в комнату не проникало, потому что этот средневековый очаг был построен с целью обогревать лишь дымоход и каминную решетку. Придвинуться к камину ближе Констанция могла бы, только превратившись в саламандру{37}. Эра доброго, старомодного празднования Рождества, столь уютно благолепного для бедных, еще не завершилась.
Да, Сэмюел Пови одержал победу в битве за место, где семья проведет Рождество. Но он получил поддержку грозного союзника — смерти. Миссис Гарриет Мэддек скончалась после операции, завещав свой дом и деньги сестре. Торжественный обряд ее погребения произвел огромное впечатление на благопристойных жителей города Экса, где покойная миссис Мэддек была персоной значительной, даже лавку на Площади св. Луки закрыли на целый день. Похороны были таковы, что сама тетушка Гарриет одобрила бы их — грандиозная церемония, которая оставила у сокрушенных людей неизгладимое, сложное воспоминание о блестящих покровах, траурных креповых повязках, лошадях с выгнутыми шеями и длинными гривами, распевной речи священников, пироге, портвейне, вздохах и христианском смирении перед непостижимой волей Провидения. Миссис Бейнс держалась с неестественным спокойствием до самого конца похорон, а потом Констанция почувствовала, что прежней мамы, мамы ее детства, более не существует. Для большинства людей легче было бы питать любовь к принципам добродетели или к горной вершине, чем к тете Гарриет, которая, несомненно, была не столько женщиной, сколько сводом законов. Но миссис Бейнс любила ее, она была единственным человеком, к кому миссис Бейнс обращалась за поддержкой и советом. Когда она умерла, миссис Бейнс отдала ей дань уважения, собрав последние остатки своей величественной силы духа, а потом, рыдая, признала, что непобедимое побеждено и неисчерпаемое исчерпано, и превратилась в старуху с седеющими волосами.
Она упорно продолжала отказываться от празднования Рождества в Берсли, но Констанция и Сэмюел понимали, что она сопротивляется для вида. Вскоре она уступила. Когда вторая новая служанка Констанции пожелала уйти за неделю до Рождества, миссис Бейнс могла бы сослаться на волю Провидения, на этот раз действующего в ее пользу, но нет! Проявив удивительную сговорчивость, она предложила захватить с собою одну из своих служанок, «чтобы Констанция справилась» с Рождеством. Ее встретили проявлениями нежной заботливости, и она обнаружила, что дочь и зять ради нее «покинули» парадную спальную. Весьма польщенная подобным вниманием (которое явилось результатом великодушия мистера Пови), она все же усиленно возражала, «слышать об этом не желала».
— Но, мама, это нелепо, — решительно заявила Констанция. — Не хотите же вы, чтобы мы опять мучились с переездом обратно? — И миссис Бейнс в слезах согласилась.
Так началось Рождество. Вероятно, к счастью, служанка из Экса оказалась скорее благодетельницей, чем обычной прислугой, и была приемлема только в этой роли, поэтому Констанция и ее мать сочли нужным лично заняться домашней работой, дабы, сколь возможно, не утруждать благодетельницу. Вот почему на Констанции был белый передник.
— А вот и он! — произнес мистер Пови, продолжая играть, но глядя на улицу.
Констанция стремительно встала. Раздался стук в дверь. Констанция открыла ее, и в комнату ворвалась струя ледяного ветра. На ступеньках стоял почтальон, держа нечто вроде барабанной палочки для стука в дверь в одной руке, большую пачку писем в другой и широко раскрытую сумку — на животе.
— Желаю веселого Рождества, мэм! — крикнул почтальон, пытаясь согреться хотя бы веселостью.
Констанция взяла письма и ответила на пожелание, а мистер Пови, продолжая играть на фисгармонии правой рукой, левой вытащил из кармана полкроны.
— Вот, возьмите! — сказал он, передавая монету Констанции, которая отдала ее почтальону.
Фэн, гревшая мордочку, уткнувшись в собственный хвостик, спрыгнула с софы, чтобы проследить за деловой операцией.
— Б-р-р! — дрожа произнес мистер Пови, когда Констанция затворила дверь.
— Как много писем! — воскликнула Констанция, подбежав к огню. — Мама, Сэм, идите сюда!
В женщине вновь проснулась девочка.
Хотя у семьи Бейнсов было мало друзей (в те времена поддерживать постоянное общение было не принято), знакомых у них, конечно, было много, и они, подобно другим семьям, подсчитывали количество полученных рождественских открыток, как индейцы — количество снятых скальпов. Итог оказался внушительным — тридцать с лишним конвертов. Констанция быстро вынимала открытки, читала вслух текст и складывала их на каминную доску. Миссис Бейнс помогала ей. Фэн была занята конвертами, валявшимися на полу. Мистер Пови, дабы показать, что его душа витает выше всяческих забав и безделиц, продолжал музицировать.
— О, мама! — испуганно, с запинкой тихо произнесла Констанция, держа в руке конверт.
— Что там, детка?
— Это…
Конверт был адресован «Миссис и мисс Бейнс», надпись была сделана крупным, прямым, решительным почерком, в котором Констанция сразу узнала руку Софьи. Марки были им незнакомы, штемпель гласил «Париж». Миссис Бейнс наклонилась и пристально стала разглядывать конверт.
— Открой, дитя мое, — сказала она.
В конверте лежала обычная английская рождественская открытка с изображением веточки остролиста и поздравлением, и на ней было написано: «Надеюсь, вы получите это письмо в рождественское утро. С нежной любовью». Ни подписи, ни адреса.
Миссис Бейнс дрожащей рукой взяла открытку и надела очки. Долгое время она напряженно смотрела на нее.
— Так оно и прибыло, — сказала она и зарыдала.
Она попыталась снова заговорить, но, не сумев справиться с собой, протянула открытку Констанции и движением головы указала ей на мистера Пови. Констанция встала и положила открытку на клавиатуру фисгармонии.
— Софья! — прошептала она.
Мистер Пови перестал играть.
— Вот так так! — пробормотал он.
Фэн, почувствовав, что никто не интересуется ее подвигами, внезапно замерла.
Миссис Бейнс еще раз попыталась заговорить, но не смогла. Затем она, потряхивая локонами, спускающимися из-под траурной повязки, с трудом встала, подошла к фисгармонии, судорожным движением выхватила открытку из рук мистера Пови и вернулась к своему креслу.
Мистер Пови стремительно вышел из комнаты в сопровождении Фэн. Обе женщины заливались слезами, и он, к своему крайнему удивлению, ощутил комок в горле. Перед ним мгновенно возник гордый образ Софьи, такой, какой она покинула их — непорочной и своевольной — и даже его она сейчас заставила вести себя как женщина! Однако Софья никогда ему не нравилась. Ужасная тайная рана, нанесенная достоинству семьи, отчетливо, как никогда раньше, открылась перед ним, и он глубоко проникся трагедией, которую мать носила у себя в груди, как носила тетя Гарриет раковую опухоль.
За обедом он неожиданно обратился к миссис Бейнс, все еще плакавшей.
— Послушайте, матушка, вам нужно приободриться.
— Да, нужно, — сразу ответила она. Так она и поступила.
Ни Сэмюел, ни Констанция больше открытки не видели. Говорили об этом мало, ибо говорить было не о чем. Раз Софья не дала своего адреса, значит, она все еще стыдится своего положения. Однако она не забыла мать и сестру. Она… она даже не знает, что Констанция замужем… Что за место этот Париж? В Берсли он был известен как город, где состоялась какая-то грандиозная выставка{38}, которая недавно закрылась.
