Кальман Миксат - Зонт Святого Петра
— Все равно, я приказываю. Знаешь меня?
Как не знать! Прежде чем стать нотариусом, господин Столарик исправничал в округе, а в Глогове и тогда уже росло очень много ореховых прутьев. Пал Квапка побежал сломя голову, и вскоре глухо, возвещая об опасности, заговорил колокол — бим, бам, бам…
Ветра не было. Чистый и звучный раздавался, сзывая людей, пугающий звон; и разом ожили луга, равнины, горы, ущелья, леса и осока: с севера, с юга, с запада и востока побежал народ к селу. Это было чуть ли не чудом: и откуда появилось вдруг такое множество людей? Только тот, кто доживет до дня Страшного суда и услышит рог архангела Гавриила, — только тот увидит нечто подобное.
Довольный Столарик смотрел с церковного холма на прибывающих отовсюду запыхавшихся людей.
— Ну, видишь, теперь нам надо только встать посредине села, а уж люди, что бегут со всех сторон, принесут весточку о Веронке. Но даже это лишнее. Сейчас сама Веронка явится. Эй, звонарь, а ну, глянь в окно: не видать ли где барышни?
— Так точно, видать, во-он там бежит возле кукурузного поля Шранко.
— Жива! — воскликнул Дюри, просияв, но тут же был сражен собственным выводом: жива, с ней ничего не случилось, — значит, от него спряталась!
И он задумался о том, не лучше ли было бы, если б она умерла. Тогда он мог бы думать, что она его любила, и оплакивать ее.
Председатель рявкнул на звонаря, который все еще продолжал дергать веревку:
— Бросай сейчас же, осел! Укажи-ка рукой; где находится кукурузное поле Шранко?
Звонарь указал в сторону лугов.
— Ступай-ка, Дюри, теперь ей навстречу и узнай по-хорошему, что случилось.
А Дюри уже оставил позади сад священника, свернул к люцерне Йожефа Магата, и вдруг сердце его дрогнуло: он увидел Веронку. Она была в зеленом платье с оборками, на голове вместо шляпы был небрежно наброшен маленький красный платочек; Дюри поспешно пересек ракитник Дёрдя Славика и на лугу Гонгоя предстал перед девушкой.
Она вскрикнула, увидев его, и задрожала всем телом.
— Где пожар? — глухо спросила она.
— Не путайтесь, Веронка. Пожара нет. Это мой опекун приказал звонарю ударить в набат, чтобы заманить вас домой. Почему вы ушли?
Лицо девушки покрылось бледностью, она покусывала красивые алые губки.
— Это мое дело, — проговорила она замирающим голосом. — О, оставьте меня, прошу вас… оставьте меня!
Она повернулась, снова желая вернуться в лес.
— Веронка, ради бога… не мучайте меня! Что случилось? Чем я провинился?
Девушка поглядела на него холодно, колюче. Ее глаза были, словно две льдинки.
— Оставьте меня, — повторила она. — Чего вы от меня хотите?
Юноша неожиданно подскочил к ней и схватил за руку. Веронка во что бы то ни стало хотела вырвать руку; так они боролись, и, как это ни стыдно, он не отпустил ее до тех пор, пока силой не надел на палец обручальное кольцо.
— Вот чего хочу! — произнес он с мольбой во взоре.
— Ах, этого хотите? — горько рассмеялась девушка. — А я вот чего хочу!
Она стянула кольцо и далеко забросила его в колышущуюся траву луга.
Бедный Дюри схватился руками за голову.
— О, что вы со мной сделали? Что вы сделали!
— Право, не стоит играть передо мной комедию, господин Вибра. Наденьте кольцо не на мой бедный палец, а на зонт… ведь вы хотите получить зонт, а не меня. Теперь вы, надеюсь, понимаете!
Дюри неожиданно стало ясно, откуда все осложнения.
— Господи, вы нас подслушали!
— Да, я все знаю, — слегка покраснев, произнесла она. — Не стоит отрицать!
— О бог мой, я ничего не хочу отрицать! Выслушайте меня, прогну вас, выслушайте!
Они медленно пошли по лугу, Дюри говорил, девушка слушала, а кругом в траве миллиарды жучков, кузнечиков жужжали, шуршали, совершая свой удивительный путь. Дюри все говорил: он рассказал о своей жизни, об истории своего отца, о наследстве, о том, как они обнаружили, куда спрятал чеки Грегорич, каким образом по ниточке, шаг за шагом, он добрался до Бабасека — словом, рассказал все. Девушка слушала сначала, словно обвинитель, молча, с горьким упреком в глазах, затем как судья, который хочет выяснить истину. Но по мере развития истории она заинтересовалась, вошла во вкус: она не была уже ни обвинителем, ни судьей, а лишь потрясенной слушательницей, часто перебивающей нить повествования удивленными восклицаниями.
Ах, а когда история стала приближаться к ней и медленно, но твердо показались линии, что вплелись в ее собственную судьбу… Но дальше, дальше!
А история продолжалась, напряжение нарастало… вот уже дело подошло к Мюнцу-сыну. Мюнц надоумил Дюри, что зонт в Глогове. Затем заговорила лесничиха на ужине у Мравучаяов… Ах, так это лесничиха выболтала, что принес святой Петр девочке-сиротке!
Еще несколько слов, и Веронка знала все, обо всем догадалась, и глаза ее увлажнились.
— О господи, но ведь Адамец сожгла ручку зонта!
— Благослови ее бог за то, что она сделала, — весело сказал Дюри, видя, что девушка оттаяла. — Ведь теперь я, по крайней мере, могу вам доказать, что люблю вас без всякого зонта!
Веронка развязала красный платочек, а когда он зашуршал в ее руках, вдруг ударяла им Дюри по плечу и сквозь слезы улыбнулась юноше.
— Так вы в самом деле хотите на мне жениться даже сейчас?
— Ну конечно! Что вы на это ответите?
— А то, — что…
Она запнулась, странное стеснение сжало ей горло.
— Что?..
— Что вы очень легкомысленный человек и…
— И?
— И что бежим обратно искать мое кольцо!
Она повернулась и, расшалившись, как маленький жеребенок, резво побежала назад на луг Гонгоя — так что Дюри едва поспевал за ней.
Они долго, но напрасно искали кольцо. Вскоре туда подошел и его преподобие. («Молчите, Дюри, ни слова брату о зонте!» — «Нет, сердечко мое, никогда не скажу!») Его преподобие хорошенько отчитал Веронку.
— Ах ты, скверное создание, ну разве можно так делать? Где ты бродила? Мы так испугались. Не правда ли, ты бегала за мотыльками?
— Скорее бежала от него, да вот поймал.
— Кто, мотылек?
— Да, этот противный, большой мотылек.
Его преподобие, поняв, насколько ему позволили понять, присоединился к поискам кольца, но они могли бы искать и до дня Страшного суда, если б не услыхал об этом господин Гонгой и не притащился туда со своим большим брюхом, но которому важно шлепал кисет с бахромой из бараньей кожи.
А Веронка уже совсем было пришла в отчаяние из-за пропажи кольца.
— Ну-ну, — произнес глоговский набоб, покачивая головой его длинные седые волосы сзади были схвачены гребешком. — Не горюйте, барышня, дядюшка Гонгой найдет вам кольцо. Ей-ей, найдет. Есть для этого способ. Обедню отслужить одно дело, это — другое. Сейчас велю косцам траву скосить, за час управятся.
* * *Хотя высота травы была не более двух пальцев (всего лишь две недели назад сложили сено в копны), господин Гонгой позвал косцов, и вскоре под одной из кос зазвенело, засияло маленькое золотое колечко, которое на следующий день уже поблескивало на пальчике Веронки. С тех пор луг галантного Гонгоя, сохраняя воспоминание о чудесном событии, косили три раза в год, чем хвалились обычно все жители Глоговы, когда заезжие путники начинали хулить качество их земли.
Что еще следовало бы рассказать? Пожалуй, немало скопилось всякой всячины на кончике моего пера. Есть и такое, что навсегда останется тайной: например, о наследстве Пала Грегорича и сейчас ни слуху ни духу. Были ли в старой ручке от зонта, как мыслилось, банковские чеки, или нет, этого никто не знает, даже маленький Матько, выпивший настой из трех головешек. Такого драгоценного напитка, если все это правда, даже императоры не пивали.
Легенда о глоговском зонте святого Петра и по сей день жива в округе. Правда, благодаря Столарику, который всегда не прочь рассказать, как старый еврей Мюнц одарил христианство святой реликвией, просачивается и голая истина, но вера сильнее истины и по мелочам все же берет верх. Я, конечно, не собираюсь копаться глубже. Уж и за сказанное ранее прошу прощения. Потому что отрицать невозможно, есть что-то мистическое во всей этой истории. Святой зонт всем принес неизмеримую благодать и счастье, даже Дюри, которому благодаря зонту на третье воскресенье после рассказанных событий досталась самая очаровательная жена в мире.
Никогда еще в Глогове не видывали такой свадьбы. На Веронку нашел каприз; ей захотелось пригласить всех гостей, присутствовавших на ужине у Мравучана: пусть те, кто был свидетелем их первого знакомства, погуляют и на свадьбе. И из Бестерце много народу приехало, среди них мать жениха в черном платье, председатель суда, вице-губернатор — и, бог знает, кто там еще был. Из Копаницы прибыли Урсини, с Лехоты — дочери господина управляющего имением (в розовых юбках, собранных гармошкой), из Бабасека — старая Мюнц (с золотыми серьгами в мой кулак величиной). Столько бричек и колясок собралось сразу в Глогове — да недели было бы мало, чтобы налюбоваться одной лишь конской упряжью!
