Гарольд Роббинс - Хищники
— А что будешь делать ты?
— Меня вполне устроит, если вы оставите мне демобилизационное удостоверение, датированное днем окончания войны. Я уверен, что найду здесь работу.
Ответа полковника я ждал, затаив дыхание. А он долго смотрел на дно стакана. Потом в который уже раз наполнил его.
— Хорошо, сержант. Этого рядового пришлешь ко мне. Я знаю, что ума для такой работы ему хватит. Я подпишу твое демобилизационное удостоверение, и ты сможешь отослать его в штаб, когда захочешь. И я лам тебе ордера на уничтожение оставшихся джипов. Постарайся заработать на них какие-то деньги.
— Благодарю вас, сэр. — Я отдал ему честь. Полковник поднялся, попытался ответить мне тем же но покачнулся и повалился на стол, сбросив на пол бутылку и пустой стакан.
Поль, должно быть, обладал шестым чувством. Не прошло и двух секунд, как он влетел в кабинет. Посмотрел на полковника.
— Пить он не умеет. французы кажутся такими смешными, когда хотят казаться серьезными.
— Пришли сюда толстяка, чтобы он помог мне привести полковника в чувство. А потом я сбегаю за Бадди. Он отвезет полковника домой.
— А что он хотел тебе сказать? — спросил Поль. Я улыбнулся.
— Наверное, тебе придется еще какое-то время терпеть мое присутствие. Демобилизационное удостоверение я, считай, получил. Между прочим, можешь сказать Серому и Синему костюмам, что Бадди отбывает с полковником.
ГЛАВА 12
Внезапно все переменилось. Двумя днями позже, второго мая, Бадди посадил Уллу на поезд, отправляющийся в Норвегию, и забрал два своих баула из моей конторки в гараже.
— Сегодня переночую на квартире полковника. Завтра мы улетаем в Штаты.
— Отлично.
— И это все, что ты хочешь мне сказать? — Бадди пристально смотрел на меня. — А как насчет того, чтобы пожелать мне удачи?
Я улыбнулся.
— Бадди, я и не знал, что ты такой сентиментальный! Мне-то казалось, что тебе эмоции неведомы.
— Джерри, таким я могу быть только с тобой. Ты всегда был моим другом, и мне уже кажется, что мы братья.
— Так и есть, — кивнул я. — Но теперь ты сворачиваешь на другую дорогу. Мне будет тебя недоставать, но я с этим свыкнусь.
— Мне тоже будет недоставать тебя.
Я посмотрел на Бадди. Его щеки блестели от слез.
— Ты плачешь.
— Ниггеры не плачут. — Он обнял меня. — Просто ты у нас такой чокнутый. Второго такого не найти. Я прижал его к себе.
— Ты мой лучший друг, сукин ты сын. Лучший друг во всем мире. А теперь отпусти меня, а не то люди подумают, что мы голубые.
Бадди отступил на шаг, достал сигарету, закурил.
— Как насчет того, чтобы взять джип и отвезти меня в штаб?
Достал сигарету и я.
— Ты не меняешься. А я-то подумал, ты пришел попрощаться.
Бадди рассмеялся, пустив дым из ноздрей.
— Именно для этого я и пришел. Но подумал, а почему бы тебе не подвезти меня. Все-таки мы лучшие друзья.
— Ну ты и жмот. — Я схватил его за руку. — У тебя же много денег. Можешь позволить себе раскошелиться на такси.
Бадди пожал мою руку. В другой и он, и я держали сигареты.
— Когда я теперь тебя увижу?
— Не знаю, — ответил я. — Пока покручусь здесь.
— После войны?
— Да, после войны.
— А как мне с тобой связаться? Я задумался.
— Через клуб Поля. Он всегда будет знать, где я.
— Ты сможешь иногда писать Улле?
— Обязательно напишу. К тому же она понравилась Жизель. Они уже обменялись адресами.
Бадди взглянул на часы:
— Время поджимает. Пора бежать.
Я вновь пожал ему руку.
— Удачи тебе, Бадди.
Он улыбнулся:
— И тебе тоже.
Бадди повернулся и вышел из моей каморки.
Пятью днями позже, 7 мая, война в Европе закончилась. Париж ударился в веселье. Американские солдаты стали народными героями. Вино, шампанское, пиво лились рекой. Женщин, замужних и незамужних, охватила лихорадка. Пары трахались в парках, подъездах, на лестницах. Везде царила любовь.
В «Голубой ноте» народ толпился с того момента, как клуб распахивал свои двери, и до закрытия. Гомосексуалисты ничем не отличались от остальных. Все столики по обе стороны от центрального прохода были заняты. То и дело хлопали пробки, вылетающие из бутылок с шампанским. Я не смог сесть за свой обычный столик, поэтому отправился за кулисы, откуда и наблюдал за происходящим.
Поль подошел ко мне и положил руку на плечо.
— Что скажешь?
— Война действительно закончилась. Никогда не думал, что можно так радоваться.
— Чувство это копилось долгие годы. Вот и выплеснулось наружу. Мы пережили столько смертей. Такие разрушения.
— Мне-то повезло. На настоящую войну я так и не попал. Может, я должен этого стыдиться?
— Ты обычный человек. И выбора у тебя не было. Все решения принимала за тебя армия. С тем же успехом тебя могли послать на фронт. В этой жизни ни за что нельзя поручиться.
— Ну не знаю. Для меня война обернулась бизнесом.
— Опять же армия поручила тебе это дело. Подбирать то, что плохо лежит. Ты дисциплинированный солдат. Выполнял отданный тебе приказ.
— Французы все такие?
— Они ничем не отличаются от других. Они воровали, лгали, сотрудничали с врагом, выдавали своих евреев. И многие неплохо на этом заработали. Гораздо больше, чем ты можешь себе представить. И в результате страной будут править бюрократы, а не патриоты, которые рисковали жизнью ради победы.
Я смотрел на Поля.
— Ты презираешь и тех, и других.
— А почему нет? Они отдали половину Азии, четверть Африки и пятнадцать процентов Среднего Востока, потому что высосали оттуда все соки. А Корсику держат в темнице, считая, что еще могут ею попользоваться.
— А что будет с клубами? Война-то закончилась. Поль рассмеялся.
— Клубы выживут. Возможно, они не будут приносить столько денег, раз уж американские солдаты отбывают на родину, но в Париж в поисках развлечений и удовольствий съезжается весь мир.
— Я все-таки сомневаюсь, правильное ли я принял решение. Так и не знаю, что мне тут делать.
— Расслабься, — ответил Поль. — Сегодня надо праздновать. А волноваться о будущем станем позже. — Он посмотрел на царящее в клубе веселье. — Пожалуй, сегодня я отменю оба представления и распущу девочек по домам. А то их изнасилуют прямо на сцене.
В одиннадцать вечера мы с Жизель уже шагали домой. Улицы заполняла радостная толпа. Американская форма притягивала людей, как магнит. Люди останавливали меня, целовали, говорили об американцах самые добрые слова.
Наконец мы добрались до квартиры. Я шумно выдохнул, когда мы поднялись на пятый этаж.
— Я уж опасался, что меня на радостях съедят. Жизель улыбнулась, отпирая дверь.
— Все счастливы, потому что впервые за долгие годы чувствуют себя в безопасности. Война лишила нас уверенности в собственных силах.
— Все уже позади. — Я вошел в квартиру. — Теперь мы начнем забывать войну.
— Мы ее не забудем. — Жизель бросила плащ на стул и повернулась ко мне. — Я тебя люблю. Я не боялась, потому что ты был рядом со мной. Теперь я боюсь.
Я заглянул ей в глаза. Синие-синие и полные слез.
— Почему, Жизель? Мы же по-прежнему вместе.
— Надолго ли? — прошептала она. — Рано или поздно ты вернешься домой. И я останусь одна. Как моя сестра, когда возлюбленный оставил ее.
— Я же остаюсь здесь, ты это знаешь. Мое демобилизационное удостоверение уже подписано. Я только разберусь с оставшимися джипами, и — прощай, армия. — Я привлек Жизель к себе. — А если я вернусь в Штаты, ты поедешь со мной.
Она посмотрела на меня.
— Ты это серьезно? Не потому, что я так расстроилась?
Я нежно поцеловал ее.
— Обещаю.
Мы прошли в спальню. Я разделся раньше Жизель, поэтому принес из кухни радиоприемник и поставил его на прикроватный столик. Настроил на «Голос Америки». В Нью-Йорке только наступило утро, и комментатор вел передачу с Таймс-сквер.
Его голос едва прорывался сквозь радостный рев толпы. Впервые я услышал на английском те же слова, что весь вечер повторялись на французском.
— Война в Европе закончилась. Пришел День Победы.
А потом Кейт Смит[35] запела «Боже, благослови Америку». Тут я заплакал. Все еще не мог поверить в то, что произошло. Мир вновь перевернулся.
В этот момент Жизель вошла в спальню и остановилась у двери. В чем мать родила. Над своей «киской» она приклеила бумажный американский флаг. А в руках держала бутылку шампанского и два бокала.
ГЛАВА 13
Демобилизационные документы прибыли две недели спустя. Не только мои, но и всего взвода. Ко мне подошел сержант Фелдер. В руке он держал приказ с указанием даты вылета.
— Вроде бы тебе обещали, что мы успеем распродать джипы.
— Обещали, — кивнул я. — Но они меня кинули. В армии это запросто.
— У нас же осталось еще семь джипов, — не унимался Фелдер. — Мы теряем кучу денег.
— Ты возвращаешься домой, — напомнил я. — И жаловаться тебе не на что. Тебя же не посылают на Тихий океан.
