Бруно Ясенский - Человек меняет кожу
Отец посмотрел на него и прошамкал:
– Надо было быть последним идиотом, чтобы ради такого дерьма проворонить всю свою жизнь.
Потом он надел шляпу и ушёл. Это была их последняя встреча.
Джимми уехал в лагерь, затем на фронт. На фронте рядовой Джим убедился, что отец его, там, на четвёртом авеню, не так уж был неправ. Защита цивилизации от варварства оказалась неменьшим варварством. Джим видел чикагские бойни, – там это было организовано гораздо лучше, хотя и без музыки.
После окончания войны Джим вернулся в Нью-Йорк и попытался разыскать отца. Компаньон сдержал своё слово и вытурил отца Джимми, не уплатив ему ни гроша. На его стороне был закон и поруганный отцом национальный флаг. Об отце своём Джим узнал, что тот умер в городской больнице, – одни говорили – от белой горячки, другие – от побоев, полученных в ссоре с какой-то патриотически настроенной компанией. В конце концов это не так уж важно. Одно Джим запомнил и узнал достоверно: товарищи уоббли больше его отцом не поинтересовались ни тогда, когда его били на четвёртом авеню, ни после. Они считали, что сделали достаточно, закатив ему пощёчину, и предпочли спокойно идти на фронт, спрятав свои убеждения до лучших времен.
Джимми кончил университет и стал инженером. Он работал в штате Калифорния и во многих других штатах. Потом кругом начали говорить о новой готовящейся войне, о кризисе, о банкротствах, и однажды Джимми потерял работу. На бирже труда, у входа, люди в потёртых пальто совали ему в руки тонкие прокламации и толстые брошюры: в них говорилось о том, что для борьбы с безработицей и новой бойней надо организоваться под знамёнами гражданской войны, и приводились длинные цитаты из Маркса. Наверху другие люди совали ему в карман другие прокламации и брошюры: в них говорилось о терпении, о необходимости гражданского мира между трудящимися и работодателями в трудную для тех и других минуту и тоже приводились цитаты из Маркса.
Джимми не любил политики и не читал брошюр. Они напоминали ему заказы, выхлопотанные его отцом у социалистических синдикатов ценой одной пощёчины. Своим безработным коллегам, которые заговаривали с ним языком прокламаций и излагали теорию переустройства мира, Джим отвечал неизменно, что он сомневается в научности такой теории, при помощи которой одна партия может доказывать необходимость уничтожения старого порядка, а другая – необходимость его сохранения. Или это, как в библии, – вопрос толкования? Но библия по крайней мере не претендует на научность.
У него в ящике письменного стола, глубоко под бумагами, лежал его военный дневник, который он писал на фронте. Дневник кончался описанием смерти отца и изложением его краткой истории и обрывался на половине фразы.
Однажды, на другом полушарии, девушка с русыми крыльями волос, похожими на наушники красноармейского шлема, сказала Джимми, выслушав его рассказ:
– Мне кажется, Джимми не додумал истории своего отца, и в этой истории не хватает последнего абзаца. Он все ещё не понимает того, что понимал уже его отец, поднимаясь на трибуну на четвёртом авеню. Но ему остаётся додумать не так уж много. И я почему-то уверена: чтобы это понять, ему не придётся ждать объявления войны…
Глава восьмая
Котлован от реки отделяла тонкая перемычка. На краях котлована, с двух сторон, стояли два экскаватора и, вытянув шеи, удивлённо заглядывали вниз. Они закончили свою работу, выбросив верхний слой гальки. Глубже начиналась скала, и зубы экскаваторов бессильно лязгнули, царапнув её поверхность. Тогда в котлован спрыгнули люди и стали рвать скалу аммоналом. Три раза в день над котлованом верещали свистки, и люди гурьбой карабкались вверх по осыпающимся камням кавальера. Потом внизу раздавался первый взрыв, за ним второй, третий, восьмой, – размеренные глухие, как пушечные выстрелы. Это была короткая артиллерийская подготовка перед атакой. И когда отгремел шестнадцатый выстрел, люди стремглав кидались вниз, киркой, как штыком, колоть ошарашенную породу. Тогда подбегали другие, наваливали камень на тачки и бросались бежать, толкая тачку вперёд по узенькому настилу досок, тонкому, как острие бритвы, по которому души правоверных пройдут в обещанный пророком рай с тачкой своих грехов. Было очевидно, что для этих мусульман, с их стажем тачечников, будет парой пустяков пробежать по любому острию, и они, даже по дороге в рай, обязательно устроят гонки на лезвии магометовой бритвы.
По доске надо было пробежать карьером: остановиться на секунду – значило высыпать на полдороге весь груз. Добежав до старта, они с грохотом опрокидывали тачку; камни на лету подхватывали другие рабочие и грузили в оскаленный ковш экскаватора. Потом дреглейн плавно взлетал вверх и, описав полукруг, вытряхивал содержимое ковша в бурлящую муть реки, летевшей за перемычкой. На минуту в этом месте образовывался водоворот, пока набежавшие на подмогу мускулистые волны не подхватывали наконец гигантского груза и не катили его вниз по течению на незримых грохочущих тачках.
Кларк стоял на кавальере и просматривал вчерашнюю сводку, когда увидел поднимавшихся к нему Кирша и Морозова.
– Ну, как у вас дела? – заговорил по-английски Кирш. – Помаленьку движемся?
– Очень помаленьку. Пришлось приостановить рытьё канала и поставить сюда два экскаватора вместо грузоподъёмных кранов. Другого выхода не было. Вот если бы здесь установить самый простой конвейер с бункерами только в два этажа, весь котлован можно было бы закончить в несколько дней.
– Ничего не поделаешь! Мы запросили из Москвы несколько сот метров ленты, но это у нас дефицитный товар, и вряд ли можем рассчитывать на скорое получение. Не поставить ли шахтный подъёмник с ковшом от экскаватора? Это освободило бы по крайней мере один Бьюсайрус.
– Леса нет. Я уже справлялся. Невозможно получить.
– Да… Что ж делать, не было времени на проведение подготовительных работ, а одновременно строить и заготовлять – это тяжёлая работа.
– Извините, что вам помешаю, – раздался за спиной Кларка голос Мурри: он обращался к Киршу. – У меня серьёзное дело. Я ещё вчера вечером заходил к вам в канцелярию, но не застал. Очень хорошо, что мистер Морозов здесь. Вопрос довольно важный. Не сможете ли уделить мне десять минут?
– Пожалуйста. Давайте зайдём в юрту к товарищу Морозову, там поговорим на свободе.
В юрте скопилась густая тень. Пришельцу, который входил в эту тень извне, через сегмент света, вырезанный в ней откинутой кошмой, казалось, что он входит внутрь арбуза.
Они сели за стол, устланный голубыми чертежами, и минуту молчали, широко раскрытыми ноздрями впитывая прохладу. Наконец заговорил Мурри:
– Я отдаю себе отчёт, что мистер Уртабаев, как заместитель главного инженера, является моим непосредственным начальством. Я не хотел бы, чтобы у вас, господа, создалось впечатление, что я стремлюсь в какой-либо мере дискредитировать его в ваших глазах. Я раздумывал несколько дней и пришёл к заключению, что не имею права дольше об этом молчать.
Он вытряхнул пепел из трубки. Кирш насторожился.
– Особенно с момента отъезда моего коллеги Баркера, когда я взял на себя обязанность довести сборку экскаваторов до конца, я чувствую себя ответственным за это дело и не могу допустить, чтобы все эти дорогие механизмы были изуродованы. Это равнялось бы срыву всего строительства, и вы, господа, были бы вправе спросить меня, где я был, когда проделывалась эта варварская операция, и почему я не предупредил о ней заблаговременно. Я не сомневаюсь ни на минуту, что мистер Уртабаев руководится самыми лучшими намерениями и его толкает на это весьма похвальное стремление ускорить темпы строительства. Но одно дело намерения, другое – их практический результат, который в данном случае может оказаться катастрофическим.
– Подождите, я всё ещё не понимаю, что же, собственно говоря, сделал Уртабаев? Разве он, а не вы заведуете сборкой экскаваторов?
– Я фактически лишён возможности заведовать сборкой и отвечать за неё. Экскаваторы сюда не поступают больше в разобранном виде. Их собирают теперь в ста двадцати километрах отсюда, на пристани, под личным руководством мистера Уртабаева.
– А как же их будут оттуда транспортировать? Подождите, тут есть какая-то неувязка.
– Несомненно! Видите ли, у нас нет достаточного количества мощных тракторов для того, чтобы перевезти экскаваторы в разобранном виде с пристани на головной участок. Мистер Уртабаев разрешил эту проблему очень просто. Он рассуждал, по-видимому, так: зачем возить экскаваторы, раз у самих экскаваторов есть гусеницы? Соберём экскаваторы на пристани и пустим их собственным ходом. Если даже такая громоздкая машина будет делать по семь километров в день, всё равно в какие-нибудь две недели они придут на место, в то время как тракторы поступят ещё неизвестно когда.
