Самоцветный быт - Булгаков Михаил Афанасьевич
– Молчать, я погибаю! – приказал я мозгам и открыл глаза.
Передо мною не было адмирала и Черномора, и не было моих часов в кармане брюк.
Я пересек улицу и подошел к милиционеру, высоко поднявшему жезл.
– У меня часы украли сейчас, – сказал я.
– Кто? – спросил он.
– Не знаю, – ответил я.
– Ну, тогда пропали, – сказал милиционер.
От таких его слов мне захотелось сельтерской воды.
– Сколько стоит один стакан сельтерской? – спросил я в будочке у женщины.
– 10 копеек, – ответила она.
Спросил я ее нарочно, чтобы знать, жалеть ли мне выброшенные 9 копеек. И развеселился и немного оживился при мысли, что жалеть не следует.
«Предположим – милиционер. И вот подходит к нему гражданин…»
«Нуте-с?» – осведомились мозги.
«Н-да, и говорит: „Часы у меня свистнули”. А милиционер выхватывает револьвер и кричит: „Стой!! Ты украл, подлец”. Свистит. Все бегут. Ловят вора-рецидивиста. Кто-то падает. Стрельба».
«Все?» – спросили желтые толстяки, распухшие от жары в голове.
«Все».
«Замечательно, прямо-таки гениально, – рассмеялась голова и стала стучать, как часы, – но только этот рассказ не примут, потому что в нем нет идеологии. Все это, т. е. кричать, выхватывать револьвер, свистеть и бежать, мог и старорежимный городовой. Нес-па [3], товарищ Бенвенуто Челлини».
Дело в том, что мой псевдоним – Бенвенуто Челлини. Я придумал его пять дней тому назад в такую же жару. И он страшно понравился почему-то всем кассирам в редакции. Все они пометили: «Бенвенуто Челлини» в книгах авансов рядом с моей фамилией. 5 червонцев, например, за Б. Челлини.
«Или так: извозчик № 2579. И седок забыл портфель с важными бумагами из Сахаротреста. И честный извозчик доставил портфель в Сахаротрест, и сахарная промышленность поднялась, а сознательного извозчика наградили».
«Мы этого извозчика помним, – сказали, остервенясь, воспаленные мозги, – еще по приложениям к марксовской „Ниве”. Раз пять мы его там встречали, набранного то петитом, то корпусом, только седок служил тогда не в Сахаротресте, а в Министерстве внутренних дел. Умолкни! Вот и редакция. Посмотрим, что ты будешь говорить. Где рассказик?..»
По шаткой лестнице я вошел в редакцию с развязным видом и громко напевая:
В редакции, зеленея от жары в тесной комнате, сидел заведующий редакцией, сам редактор, секретарь и еще двое праздношатающихся. В деревянном окне, как в зоологическом саду, торчал птичий нос кассира.
– Кирпичики кирпичиками, – сказал заведующий, – а вот где обещанный рассказ?
– Представьте, какой гротеск, – сказал я, улыбаясь весело, – у меня сейчас часы украли на улице.
Все промолчали.
– Вы мне обещали сегодня дать денег, – сказал я и вдруг в зеркале увидал, что я похож на пса под трамваем.
– Нету денег, – сухо ответил заведующий, и по лицам я увидал, что деньги есть.
– У меня есть план рассказа. Вот чудак вы, – заговорил я тенором, – я в понедельник его принесу к половине второго.
– Какой план рассказа?
– Хм… В одном доме жил священник…
Все заинтересовались. Праздношатающиеся подняли головы.
– Ну?
– И умер.
– Юмористический? – спросил редактор, сдвигая брови.
– Юмористический, – ответил я, утопая.
– У нас уже есть юмористика. На три номера. Сидоров написал, – сказал редактор. – Дайте что-нибудь авантюрное.
– Есть, – ответил я быстро, – есть, есть, как же!
– Расскажите план, – сказал, смягчаясь, заведующий.
– Кхе… Один нэпман поехал в Крым…
– Дальше-с!
Я нажал на больные мозги так, что из них закапал сок, и вымолвил:
– Ну и у него украли бандиты чемодан.
– На сколько строк это?
– Строк на триста. А впрочем, можно и… меньше. Или больше.
– Напишите расписку на 20 рублей, Бенвенуто, – сказал заведующий, – но только принесите рассказ, я вас серьезно прошу.
Я сел писать расписку с наслаждением. Но мозги никакого участия ни в чем не принимали. Теперь они были маленькие, съежившиеся, покрытые вместо извилин черными запекшимися щелями. Умерли.
Кассир было запротестовал. Я слышал его резкий скворешный голос:
– Не дам я вашему Чинизелли ничего. Он и так перебрал уже 60 целковых.
– Дайте, дайте, – приказал заведующий.
И кассир с ненавистью выдал мне один хрустящий и блестящий червонец, а другой темный, с трещиной посередине.
Через 10 минут я сидел под пальмами в тени Филиппова, укрывшись от взоров света. Передо мной поставили толстую кружку пива. «Сделаем опыт, – говорил я кружке, – если они не оживут после пива, – значит, конец. Они померли – мои мозги, вследствие писания рассказов, и больше не проснутся. Если так, я проем 20 рублей и умру. Посмотрим, как они с меня, покойничка, получат обратно аванс…»
Эта мысль меня насмешила, я сделал глоток. Потом другой. При третьем глотке живая сила вдруг закопошилась в висках, жилы набухли, и съежившиеся желтки расправились в костяном ящике.
«Живы?» – спросил я.
«Живы», – ответили они шепотом.
«Ну, теперь сочиняйте рассказ!»
В это время подошел ко мне хромой с перочинными ножиками. Я купил один за полтора рубля. Потом пришел глухонемой и продал мне две открытки в желтом конверте с надписью: «Граждане, помогите глухонемому».
На одной открытке стояла елка в ватном снегу, а на другой был заяц с аэропланными ушами, посыпанный бисером. Я любовался зайцем, в жилах моих бежала пенистая пивная кровь. В окнах сияла жара, плавился асфальт. Глухонемой стоял у подъезда кафе и раздраженно говорил хро- мому:
– Катись отсюда колбасой со своими ножиками. Какое ты имеешь право в моем Филиппове торговать? Уходи в «Эльдорадо»!
«Предположим так, – начал я, пламенея. – …Улица гремела, со свистом соловьиным прошла мотоциклетка. Желтый переплетенный гроб с зеркальными стеклами (автобус)!»…
«Здорово пошло дело, – заметили выздоровевшие мозги, – спрашивай еще пиво, чини карандаш, сыпь дальше… Вдохновенье, вдохновенье».
Через несколько мгновений вдохновение хлынуло с эстрады под военный марш Шуберта-Таузига, под хлопанье тарелок, под звон серебра.
Я писал рассказ в «Иллюстрацию», мозги пели под военный марш:
Жара! Жара!
Золотые корреспонденции Ферапонта Ферапонтовича Капорцева
В корреспонденциях Ферапонта Ферапонтовича Капорцева (проживает в провинции) исправлена мною только неуместная орфография. Одним словом – корреспонденции подлинные.
Корреспонденция первая
Несгораемый американский дом
В общегосударственном масштабе известен жилищный кризис, докатившийся даже до нашего Благодатска. Не может быть свободно по той причине, что благодаря повышенной рождаемости, вызванной НЭПом, народонаселение растет с угрожающей быстротой, и вот наш известный кооператор Павел Федорович Петров (замените его буквами «Пе, Фе, Пе», а то будет скандал) решил выйти из положения кооперативным способом. Человек-то он, правда, развитой, но только скорохват американской складки. Все дело началось с того, что его супруга сверх всяких ожиданий родила вместо одного младенца – двойню, чем и толкнула Петрова на кооперативные поступки.
С разрешения начальства он образовал жилищно-строительное кооперативное бюро в составе Н. Н. Л. (агроном от первого брака его отца) и В. А. С. (жених его сестры – заведующий хоровым кружком культкомиссии) со взносом каждый в 12 червонцев для постройки американского дома термолитова типа – изумительной новинки в нашем городе.
