Джон Пассос - Большие деньги
Как ей не хотелось, чтобы кончался учебный год, но конец все же наступил. Не имея никаких определенных планов на лето, она, следовательно, не могла поделиться ими с подругами. Она очень выросла за это лето, стала довольно долговязой, а грудки ее начали заметно выпирать. Жаркая душная погода, казалось, никогда не кончится, и ей приходилось изнывать от жары и безделья в доме стариков. Как все же ей было с ними противно! Старая миссис Фишер постоянно напоминала ей, что на самом деле она не родная для Эгнис, и ее дочь, по ее мнению, совершает большую глупость, воспитывая ребенка от такого неуправляемого человека, как Фред. Они старались загрузить ее домашней работой, чтобы тем самым хоть как-то оправдать ее содержание, а в результате постоянно вспыхивали перебранки, ссоры, лились слезы.
Какой же счастливой почувствовала себя Маджи, когда однажды, наконец, пришла Эгнис и заявила, что теперь у нее новая работа и они вместе поедут в Нью-Йорк, где отныне и будут жить.
От радости громко завопив, она запрыгала:
– Как здорово, как хорошо, Эгнис, мы с тобой разбогатеем!
– Хлипкая надежда, – возразила Эгнис, – но все равно лучше, чем быть служанкой.
Отправив свои чемоданы и дорожные сундучки багажом через транспортную контору, они поехали до Нью-Йорка на электричке, а потом сели на метро, чтобы добраться до верхней части города.
Улицы на Вест-Сайде казались Маджи поразительно длинными, широкими и солнечными. Они теперь будут жить вместе с семьей Франчини в небольшом доме на углу того же квартала, где на Амстердам-авеню находилась пекарня, где и будет работать Эгнис. Им выделили на двоих маленькую комнатку, но там стояла клетка с канарейкой, на подоконниках множество горшков с цветами, а чета Франчини – толстая веселая парочка – к каждой еде подавала пирожки с глазурью. Миссис Франчини была сестрой Фишера, отца Эгнис.
Они не разрешали Маджи играть с ребятами, живущими в их квартале. Франчини утверждали, что это небезопасно для таких девочек, как она. Ей позволяли выходить из дома только раз в неделю, в воскресенье вечером. Все вместе они доходили до Драйва, оттуда до гробницы генерала Гранта и обратно. От такой медленной прогулки по людным улицам со стариками на буксире у нее ужасно болели ноги. Все лето она мечтала о роликовых коньках, но все же была вынуждена отказаться от этой идеи, настолько ее запугали Франчини и монашенки, постоянно твердившие об опасностях, подстерегающих молодых девушек на улицах. Она, правда, не знала, чего ей там так уж бояться. Ей нравилось помогать Эгнис и Франчини в пекарне.
Осенью она вернулась в монастырь. Однажды днем, вскоре после возвращения с рождественских каникул, к ней пришла Эгнис. Как только Маджи открыла дверь в гостиную для свиданий с родителями и близкими, то сразу заметила, какие у нее красные глаза, и тут же поинтересовалась, в чем дело. Оказывается, в пекарне все радикальным образом изменилось. Несчастный мистер Франчини внезапно скончался от сердечного приступа прямо У печи, а его жена теперь собирается уехать жить в деревню к своему дяде Джо Фишеру.
– Но есть еще кое-что, – загадочно добавила Эгнис и тут же, улыбнувшись, густо покраснела. – Только пока я тебе об этом не скажу. Ты, пожалуйста, не думай, что твоя Эгнис такая плохая, такая злая женщина, просто я не могу выносить одиночества.
Маджи едва не запрыгала от радости.
– Значит, возвращается Фред?
– Нет, дорогая, дело не в этом. – И, поцеловав ее на прощанье, Эгнис вышла.
На Пасху Маджи пришлось остаться в монастыре на все каникулы. Эгнис написала, что сейчас не может ее взять. Но в школе остались и другие девочки, и вместе им было весело. Однажды Эгнис приехала за ней. Привезла с собой прямо из магазина коробку с новым темно-синим платьем, маленькой соломенной шляпкой с розовыми цветочками. Как приятно все же слышать шелест тонкой оберточной бумаги, когда открываешь коробку! Маджи сбегала в спальню, надела новое платье, и сердце ее сильно застучало от счастья – в самом деле, такого красивого взрослого платья у нее еще никогда не было. Ей было всего двенадцать, но даже если судить по тому, что она увидела в маленьком зеркальце, которое воспитанницам только и дозволялось иметь здесь, она выглядит уже совсем как взрослая. Спускаясь бегом вниз по серой каменной лестнице, она споткнулась и упала прямо в объятия сестры Элизабет.
– Ты куда так торопишься?
– Моя мама приехала, чтобы забрать меня. Она повезет меня на вечеринку с отцом и вот купила мне новое платье.
– Ах, какое красивое, – улыбнулась сестра Элизабет. – Но все же не стоит…
Но Маджи уже и след простыл. Она прыгала от радости в гостиной перед Эгнис, обнимала ее, целовала.
– У меня никогда еще не было такого красивого платья, ей-богу!
Когда они ехали в Нью-Йорк по надземке, она только и болтала о новом платье.
Эгнис предупредила ее, что ланч у них будет в одном ресторане, где обычно собирается театральная публика.
– Как чудесно! – воскликнула Маджи. – Я еще никогда не бывала в настоящем ресторане. У него должно быть много денег, он богач.
– Ты права, он зарабатывает кучу денег, – ответила, как ни странно, заикаясь Эгнис, когда они пошли от станции к западной части города по Тридцать восьмой улице.
Но в ресторане Фреда не оказалось. Из-за столика им навстречу вышел высокий смуглый мужчина с длинным прямым носом, по всему виду исполненный собственного достоинства.
– Познакомься, Маджи, – сказала Эгнис, – это Фрэнк Мандевилл.
Маджи и вида не подала, что разочарована, что она всю дорогу рассчитывала увидать кого-то другого.
Актер, пожав ей руку, поклонился, как взрослой.
– Почему ты, Эгнис, никогда не говорила мне, что она такая красавица?… Какие глаза, какие волосы! – сказал он торжественным тоном.
У них был просто чудесный ланч, и после этого они поехали в театр Кейта и сели на свои места в партере. Маджи была так взволнована! Она сидела тихо, затаив дыхание. Еще бы – рядом с ней настоящий актер! Он сказал, что завтра уезжает на двенадцать недель на гастроли; это будет представление с пением и игрой на фортепиано, и Эгнис поедет с ним.
– А после нашего возвращения, – добавила Эгнис, – мы найдем хороший дом для моей маленькой девочки.
Маджи находилась в таком возбужденном состоянии, что вначале не вникла в смысл сказанного ею. Только позже, когда она лежала в своей кровати в пустом общежитии монастыря, до нее дошло, что все это значит, – выходит, ей придется проторчать все лето здесь, у сестер.
Осенью следующего года она навсегда покинула монастырь и теперь жила вместе с мистером и миссис Мандевиллами, как они обычно называли себя, в двух комнатах большого старого дома из песчаника с высоким крыльцом на Семьдесят девятой улице, снятых ими в поднаем у одного хиропрактика. Жить там Маджи нравилось, и она отлично ладила с театральным людом. Все они жили в апартаментах наверху, всегда так хорошо одетые, настоящие городские жители. Эгнис все время предупреждала ее быть поосторожнее, чтобы, не дай Бог, ее не испортили, потому что все актеры обращали внимание на ее голубые выразительные глаза, на ее кудряшки, как у Мэри Пикфорд, на ее свежее, абсолютно спокойное, неподвижное лицо, даже когда она рассказывала что-нибудь очень смешное.
Фрэнк Мандевилл обычно спал до полудня. Эгнис с Маджи приходилось довольно рано завтракать одним, и они осторожно перешептывались, чтобы его не потревожить, не разбудить. Они вместе смотрели через окно вниз, на улицу, на грузовики, экипажи, фургончики, а Эгнис рассказывала Маджи о театральных спектаклях, однодневных гастролях, о том, как она счастлива, потому что ведет теперь такую веселую, такую беззаботную жизнь, которую никак не сравнить с ее ежедневной нудной рутиной в Брод-Чэннел, о том, как она встретилась с Фрэнком Мандевиллем, когда он оказался на дне, ужасно хандрил и уже подумывал, не включить ли ему на кухне газ.
Он приходил к ним в пекарню каждый день, обычно часа в два дня, когда там уже не было посетителей, чтобы перекусить. Он жил неподалеку, на углу Сто четвертой улицы. Когда у него в кармане не осталось ни гроша, она сама платила за его завтраки и очень его жалела, а он, хотя и безработный, всегда вел себя как истинный джентльмен, а когда у него начался плеврит, угрожавший перейти в туберкулез, то она, такая одинокая и несчастная, решила наплевать на всех, на то, что о ней подумают, и переехала к нему, чтобы ухаживать за больным, да так с тех пор у него и осталась, и теперь вот они для всех друзей мистер и миссис Мандевилл, а он зарабатывает большие деньги, играя в своем мюзикле. Маджи расспрашивала о его партнерах – о Флориде Шварц, крупной женщине с грубым низким голосом и золотисто-каштановыми волосами, об этом ужасном восемнадцатилетнем молодом человеке с осиной талией, который вообще не обращал никакого внимания на нее, Маджи. Хиропрактика, жившего внизу, под ними, все называли Индейцем, и он был любовником Флориды, поэтому все они и оказались в его доме.
