Ирвинг Стоун - Греческое сокровище
Генри показал ей и два других домика: в одном жили десятники Макрис и Деметриу, в другом была кухня. Яннакис уже поставил плиту (ночью пришла арба) и прорубал в потолке дыру для трубы. Увидев Софью, великан осторожно спустился по лестнице, пал ниц и поцеловал ей руку.
— Здравствуйте в Шлиманвилле, моя госпожа. То-то хозяину приятно!
— Яннакис, ты нашел девушку для госпожи Шлиман? — спросил Генри.
— Какую девушку? — удивилась Софья. — Зачем?
— Тебе нужна подружка и горничная. Сейчас не то, что в прошлом году. Рабочие из Ренкёя отправляются домой только в субботу вечером или накануне церковного праздника. Здесь они разбили лагерь, спят, обернувшись в несколько одеял. Я поставил для них бочки с водой, нужники. Есть продуктовая лавочка, хотя они все приносят с собой в понедельник. Мы, как видишь, закладываем ни много ни мало деревню под названием «Гиссарлык». И слишком здесь много мужчин, чтобы оставлять тебя одну дома.
Распустив рот до ушей, Яннакис пожирал их глазами.
— Хозяин, я нашел девушку.
— Отлично. Сколько времени она здесь будет?
— Столько же, сколько и вы. Я на ней женился. Чтобы не сбежала.
Тут было чему удивиться. Всего год назад едва переступивший сорокалетний рубеж Яннакис зарекался жениться: распоряжаться другими не в его характере, а с женой особенно надо уметь себя поставить. Иначе нельзя — Азия… И вот он жертвует собою ради них—так, что ли, получается?
— Где же она, Яннакис?
— Сейчас приведу.
Он нырнул в клетушку при кухне и через минуту вывел упиравшуюся супругу.
— Вот Поликсена, хозяин. Мы родственники. Она из Ренкёя.
Потупив глаза. Поликсена поклонилась Генри, потом Софье и чуть слышно промолвила:
— Ваша слуга.
Это была миленькая и какая-то очень чистенькая девушка лет шестнадцати, росточком аккурат под мышку Яннакису. Поскольку она была какой-никакой гречанкой, лица она не закрывала. На ней была белая рубашка с длинными рукавами, длинная юбка, голова покрыта шалью. Застенчивая, но видно, что девушка она самостоятельная и что с нею будет легко.
Вдоль двух свободных стен кухни Яннакис тесно составил стофунтовые мешки, и чего там только не было: кофе, сахар, бобы, фасоль, сушеный и зеленый горох, чечевица, рис, сушеные фиги, изюм, орехи, мука… А Яннакис вносил новые тюки и пакеты: макароны, корица, мускатный орех, ваниль, фисташки, томатная паста, тертый сыр, патока. На улице дожидались своей очереди бочонки с пикулями и селедкой, маслины, сардины… Развязывали крепкий узел, заглядывали в мешок.
— Вот это запах, — радовалась Софья. — Как в торговых рядах.
Генри даже не пытался скрыть счастливой улыбки.
— За эти шесть недель я изголодался. Теперь наверстаем.
— Так вот зачем ты меня ждал: тебе нужен повар.
— Я повар! — заревновал Яннакис. — Лучший в Троаде! Вдруг голос взяла Поликсена:
— Это не мужское дело. Я буду готовить.
— Нет! — отрезал Яннакис. — На кухне я хозяин. И побледнел, обессилев от смелости.
— Мы все будем готовить, — рассмеялась Софья. — Наперегонки.
Генри повел ее на раскопки. По холму взад-вперед сновали рабочие в синих штанах и красных фесках.
— Настоящий муравейник! — воскликнула Софья.
— Правильно: здесь сто тридцать человек. Нам очень повезло с инструментом, особенно с тачками и совковыми лопатами.
Они направились к южному краю холма, где в четвертом веке новой эры процветал Новый Илион.
— С тех пор здесь уже никто не жил.
Бригада из сорока пяти человек пробивала раскоп с равнины вверх по некрутому склону. Руководил работой незнакомый ей человек в шахтерском шлеме, обутый в высокие английские ботинки.
— Помнишь, я говорил в Афинах, что хорошо бы найти в десятники шахтера? А шахтер сам нашел нас. Это Георгиос Фотидис, здешний грек. Он семь лет проработал в Австралии на рудниках. Затосковал по дому, вернулся, женился на молоденькой девушке из соседней деревни. Взял без приданого, сидел без работы. Я тут же нанял его, узнав, что он имеет опыт в сооружении тоннелей. Он отлично знает свое дело. Ночует в нашем втором домике.
Взяв ее за руку, он спустился к широкой траншее и представил ей Фотидиса. Тот снял свой шлем, приложил руку к сердцу и склонился в низком поклоне.
— Фотидис, — обратился к нему Генри, — объясните миссис Шлиман, что вы делаете.
— С радостью, доктор Шлиман.
Его греческий был безупречен, причем это был почти язык образованного человека.
— Мы поднимаемся с равнины, миссис Шлиман, до отметки сорок шесть футов, где, по мысли доктора Шлимана, станем на материк. После этого мы пойдем поперек холма, на соединение с бригадами Макриса и Деметриу, они идут с северной стороны. Когда мы встретимся, наша траншея опояшет по ширине весь холм на уровне материка. На уровне гомеровской Трои. Таково намерение доктора.
— И доктор уже не передумает, — мрачновато протянул Генри. — Пойдем, Софья, на северный склон, посмотрим, как там.
Переваливая через холм, они подошли к месту, где еще одна бригада крошила земной покров с двадцатишестифутового утеса: тут, полагал Шлиман, таится троянский акрополь. Холм, словно скорлупой, был покрыт наносной почвой в возрасте от трех до четырех тысяч лет. Внутри же было ядро, скальная гора, на которой стояла первая Троя. Этот орешек и хотел попробовать на зуб Генри Шлиман. А скорлупу выплюнуть.
Не сделав и двух шагов по плато, Софья подняла глаза и увидела такое, от чего у нее подкосились ноги.
— Матерь божья! Это явь или сон?
— Красивые, правда? — ликовал Генри. — Я попросил пока не выбирать их из земли, чтобы ты увидела их in situ.
Зрелище и впрямь ошеломляло: наполовину отрытые, в траншее стояли в ряд десять оранжевых пифосов [21]. В высоту они, видимо, достигали семи футов и имели пять футов в тулове.
— Генри, что это? Для чего они использовались? И почему стоят рядком, да еще так высоко?
Генри удовлетворенно хмыкнул.
— Глядя на эту земляную стену, трудно поверить, что перед тобою улица, даже несколько улиц с остатками домов на них. А в этих великолепных пифосах хранили масло, воду, пшеницу, ячмень…
— Но как же добирались до этих запасов? По лестнице, что ли?
— Совсем наоборот, любовь моя: опускались на колени. Она оторопело взглянула на него. И тут сверкнула догадка.
— Ты хочешь сказать, что они были зарыты в землю?
— Непременно. Обычно дом состоял всего из одной комнаты. Внеси в нее эти пифосы—и семье придется спать на дворе. Поэтому они зарывали их в один ряд по самое горлышко перед очагом.
Новое потрясение ожидало ее, когда они спустились на сорок шесть футов ниже плато: она увидела первые штрихи великого замысла Генри, первые контуры рабочей площадки. Землекопы Деметриу спустили траншею сверху, с плато; по крутому северному склону наперерез ей подвели свою траншею рабочие Макриса. Вместе они выбрали уже свыше пятнадцати тысяч кубических ярдов земли. Площадка подрезала холм уже на сто пятьдесят футов; с этого плацдарма люди Шлимана будут сокрушать земляную преграду, укрывающую — Генри в это свято верил — цитадель, некогда защищенную могучими каменными стенами, которых не одолела даже десятилетняя осада ахейцев. Здесь должна быть и дорога на равнину.
— Генри, неужто я стою на земле гомеровского Илиона?
— Я, во всяком случае, в этом убежден. Понимаешь, — воодушевился он, — в первую очередь нам нужно найти стены. Сядем на этот уступчик.
Он достал из кармана сюртука «Илиаду» и зачитал место из разговора Посейдона с Аполлоном:
Позабыл ты.
Сколько трудов мы и бед претерпели вокруг Илиона.
Мы от бессмертных одни? Повинуяся воле Кронида,
Здесь Лаомедону гордому мы, за условную плату,
Целый работали год, и сурово он властвовал нами.
Я обитателям Трои высокие стены воздвигнул,
Крепкую, славную твердь, нерушимую града защиту.
Кроме того, мы ищем двустворные ворота.
О них сказано чуть дальше. Вот:
Царь Илиона, Приам престарелый, на башне священной
Стоя, узрел Ахиллеса ужасного: все пред героем
Трои сыны, убегая, толпнлися: противоборства
Более не было. Он зарыдал — и, сошедши на землю.
Громко приказывал старец ворот защитителям славным:
«Настежь ворота в руках вы держите, пока ополченья
В город все не укроются, с поля бегущие: близок
Грозный Пелид. их гонящий! …
Но, как скоро вбегут и в стенах успокоятся рати.
Вновь затворите ворота и плотные створы заприте».
Они вернулись в дом. Усердием Яннакиса их ждал горячий обед.
— Плита. — гордясь собою, объявил он, — она работает. Сделал муссаку, рисовый плов, отбивные в вине. Печь работает, испек буханку греческого хлеба.
