Счастье для начинающих - Сэнтер Кэтрин

Я задумалась.

– Мне такого не провернуть, – сказала я наконец.

– На что спорим?

Покачав головой, я сморщила нос, всем своим видом говоря – едва ли.

– А можно мне тогда? – спросила она. – Просто чтобы проверить? Ради эксперимента?

Я пожала плечами:

– Валяй.

С этого момента Уинди, всякий раз произнося мое прозвище, складывала из пальцев пистолет. Иногда она стреляла в воздух, как Йосемити Сэм  ⁶, и кричала: «Вы у меня узнаете, что такое Гоп-Стоп!» Иногда она доставала воображаемые пистолеты из воображаемой кобуры, наставляла, держа у бедра, на кого-нибудь, и спрашивала: «Где моя детка Гоп-Стоп?» Иногда выпрямляла одну руку, смотрела на кого-то поверх ствола и говорила: «Пойди найди мне Гоп-Стоп».

И вот ведь что – получилось. Еще до того, как мы добрались до Расписного Луга, Уинди превратила меня в заправского стрелка. Очень быстро гангстерские шуточки сменились шуточками в духе Дикого Запада, а я – стараниями Уинди – превратилась в Энни Оукли  ⁷. Остальные с радостью подхватили. Когда был мой черед готовить, слышалось: «Хорошая жратва, Гоп-Стоп». Когда помогала с «медвежьей подвеской», то кругом орали: «Зааркань его, Гоп-Стоп». Когда нам приходилось карабкаться на особо крутой склон и мне удавалось проделать весь путь без остановки, Беккет выкрикивал: «Так держать, Гоп-Стоп! Поддай шпор!»

Довольно скоро не одна только Уинди, говоря обо мне – или со мной, выхватывала воображаемые пистолеты. Встречая меня по пути к месту, где готовили еду, Вегас наставлял на меня два воображаемых пистолета и говорил: «Гоп-Стоп». Когда Йетти встречался со мной взглядом, то указывал на меня двумя пальцами и произносил: «Бах! Бах!» А Джейк, он же Джей-Дог, он же в последнее время Лучник (я не могла взять в толк, откуда взялась эта кличка) касался дулом воображаемого пистолета полей воображаемой шляпы.

– Почему они называют тебя Лучник? – спросила я утром накануне того для, когда добрались до Расписного Луга.

У него поникли плечи:

– Ты серьезно?

– Серьезно, – ответила я. – Ты что, любишь стрелять из лука?

Он покачал головой:

– У меня фамилия Арчер, ну вроде как лучник или стрелец. Как вышло, что ты не знаешь?

Что-то тут было не так.

– Это твоя фамилия? Но я думала, твоя фамилия… – Но тут в голову мне ничего не пришло, ведь я никогда не знала, какая у него фамилия, и выяснить ни разу не пыталась.

– Арчер, – просветил меня Джейк. – Джейкоб Сэмюэль Арчер.

– Джейкоб «Джей-Дог» Сэмюэль Арчер.

– Ага, – он снова покачал головой, – не самое лучшее мое прозвище.

Значит, у него были и другие. Ну, конечно.

– А что может быть лучше, чем Джей-Дог?

Он поднял глаза:

– Папа зовет меня «Док». Потом есть еще «Большой Джей», «Джей-Мани», «Джегерейстер», «Рэнджер», «Матрица», «ПолуНельсон», «Клуб-медик», «Ястреб». – Джейк задумался. – Всех и не перечислить. Он гений по части прозвищ. Около сотни наверное придумал.

– Например?

– Да как в голову взбредет. «Крабоход», «Макси-Джейк».

– А как ты называешь Дункана? – спросила я.

Джейк со вздохом потряс головой:

– Опять же много всего. Но уж точно не Дунком. «Дунк», «Дункерс», «Данкен Донатс», «Ди-трейн», «Ди-Бэг», «Ду-Литл», «Чак», «Чарльз».

– Почему Чарльз?

Джейк пожал плечами:

– Потому что это не его имя.

Я кивнула:

– По сути, любое значимое или незначимое слово в английском языке может функционировать как прозвище вообще безо всякой причины.

Он кивнул, словно разговор закончен, а потом добавил:

– Но у нас есть вроде как автоматическое.

– И какое?

– Братуха.

Довольно трогательно.

Но тут Джейк покачал головой:

– Хотя на самом деле нет. И оно тоже перетекает в «Братан», «Батон», «Бражку».

Он замолчал, выжидая, что я скажу.

Месяц назад – даже две недели назад – я покачала бы головой, точно они пара идиотов. Но теперь я научилась видеть прозвища в новом свете. И, так уж получается, Дункана. И Джейка тоже. Мне пришло в голову, что все до единого эти прозвища в основе своей служат дурацкой заменой слова «друг». И я испытала огромную благодарность, что у Дункана был Джейк. То, что они были друг у друга.

– Ему повезло, что у него есть ты, – сказала я.

– Повезло, – согласился Джейк. Потом сложил пальцы пистолетом, наставил на меня и сказал: – Но мне повезло больше.

Беккет не ошибался насчет Расписного Луга. При виде этого места действительно дух захватывало. Оно было лучше, чем он описывал, и лучше, чем я могла даже вообразить, пока не увидела своими глазами. Это было идеальное место для «Дня Ноль» и вечеринки по случаю летнего солнцестояния, и, когда мы добрались, я была рада, что мы сумели. Вроде как рада.

Вот что предстало перед нами, когда мы вышли из-за поворота и Беккет крикнул: «Вот он, ребята!» Залитая солнцем зеленая поляна, где на ветру трепетала трава по колено и покачивались полевые цветы. Белые бабочки. Прозрачное голубое небо в вышине, пушистые хлопчатые облака. По обе стороны – горные пики, замыкающие нас, как колыбель. Воздух был прохладным, а солнце – теплым. Каждый, кто выходил на луг, замирал при виде такой красоты. Невозможно было одновременно идти и впитывать ее.

– Ты был прав, – сказала я остановившемуся рядом со мной Беккету. – Он действительно как расписная картинка.

– Да, но его не потому называют Расписным.

Я посмотрела на него недоуменно.

– Тут была резня шошонов  ⁸, – сказал Беккет. – Столько людей было убито, что луг был словно расписан кровью.

– Я и не знала, что их племя было настолько кровожадным, – сказала я, оглядывая луг.

Но Беккет скорчил гримасу.

– А они и не были. Это шошонов тут вырезали.

– О.

Беккет повернулся к группе.

– На востоке есть речушка, там поставим лагерь. А еще, говорят, тут есть призраки, поэтому ведите себя хорошо. – Расплывшись в улыбке, он огляделся по сторонам, и впервые я искренне подумала, что он мне нравится. – Добро пожаловать в мое любимое место во всем Абсарокасе.

Первым делом я сменила тяжелые ботинки на сандалии. От одного этого – а еще от того, что сняла рюкзак, – я почувствовала себя на сто фунтов легче. Волдыри у меня зажили, и при виде новенькой розовой кожи на их месте я испытала прилив странного оптимизма. Сделать сегодня еще предстояло много: поставить лагерь, приготовить ужин, но при мысли о целом роскошном дне ничегонеделания все остальное показалось легче. Я улыбалась всем и каждому. Я закрывала глаза, когда на меня дул ветер, и старалась впитать ощущение всей кожей. Я останавливалась присмотреться к оттенкам всех цветов в поле: пурпурный, нежно-голубой, ярко-желтый цвета.

«Вот оно!» – думала я. Вот это стоило всего остального. Ради этого места я сюда приехала, и переполнявшее меня благоговение было именно тем, чего я искала. Оно возмещало все унижения и обиды, волдыри и одиночество.

Готовить ужин тем вечером было счастьем. Засыпать тем вечером было счастьем. И следующий день был чистейшим счастьем, во всяком случае поначалу.

Проснулись мы, как обычно, приготовили кофе, съели завтрак, как обычно, и прибрались – каждая группа в своем лагере. Но вместо того, чтобы выстроиться цепочкой для марша через горы, мы вольны были заняться чем хотели. Утро выдалось холодным, но солнце, когда взошло, согрело мне кожу, и к десяти я уже сняла свитер. Остаток дня я ничего не делала. Восхитительное ничего. Кое-кто из крутых парней пошел разведывать окрестности, Вегас с Джейком отправились практиковаться в рыбной ловле на муху в речке. Кое-кто из девушек решил устроить «постирушку», иными словами, зачерпывать речную воду и нести на самый дальний, самый сухой край луга и там выливать на свои просоленные носки и футболки, а после выжимать их и раскладывать на камнях, чтобы прожарились на солнце.